— Магнус, сообщи Киллиану, что мы отбываем, — скомандовал Третий, хватая поводья Басона. — Пусть напишет Джинну и передаст ему всё, что мы обсуждали.

— П-погоди-ка! — запнувшись, повысил голос Магнус. — Что произошло? Почему отбываем сейчас?

Третий уставился на него безумным взглядом и уже открыл рот, но передумал и качнул головой. Стелла спрыгнула с ограждения, отогнала любопытных зрителей и взяла Пайпер за руку.

— Пойдём, нам нужно собрать вещи. У нас же всего полчаса!

Пайпер кое-как высвободила руку из хватки Стеллы и обратилась к Третьему:

— Что произошло? Что написала леди Эйлау?

Магия на секунду затаилась. Так было вчера, за мгновение до того, как боль проклятия, разрывавшего Третьему спину, атаковала её. Пайпер с замершим сердцем ждала отголосков чужой боли, но её не последовало. Третий выглядел отстранённым и потерянным, говоря:

— Леди Эйлау пишет, что Розалия в Тоноаке.

Часть II

Прощания

Это путешествие в никуда.

Интуитивный ориентир только путнику дан.

Народ же будет подглядывать и шептать друг другу:

«Бедолага заблудился и ходит по кругу».

— ГРОТ, «Маяк»

Если бы Клаудия только могла дотянуться до какого-нибудь меча, она бы обязательно всадила его в Третьего. Это бы не остановило его и даже не всколыхнуло разум, — или остатки разума, на существование которых она уповала, — но Клаудия хотя бы попыталась. Впрочем, когда он всё же соизволил появиться, на его левой скуле был свежий синяк, и один взгляд на него доставил Клаудии непередаваемое удовольствие.

— Господи, — выдохнула Пайпер, оторвавшись от старательного созерцания того, как Магнус проверял крепление её седла. — Что случилось?

— Киллиан, — тихо ответил Третий.

Клаудия злорадно рассмеялась. Если говорить исключительно о природе великанов, то Киллиан, разумеется, был значительно сильнее. И яростнее, ведь он с самого начала был против, чтобы Третий пытался каким-либо образом спасти Розалию. Они ещё не получили подтверждения от Джинна, что воскрешение мёртвых возможно, и потому срываться безо всякого плана и так скоро — гиблое дело. Но когда речь шла про кантарацан, Третий был готов сунуться куда угодно. И если уж Киллиан не сумел его остановить, то у Клаудии, даже с мечом или оружием пострашнее, не было и шанса. Ей оставалось лишь смотреть на синяк, который Третий убрал достаточно быстро, и следовать за ним. Делать то же, что и всегда.

Именно этим она и занималась вот уже четыре дня.

Половина пути к Тоноаку уже была пройдена. Под резкие порывы северного ветра, летевшего им в спины, редкие яростные дожди, шепотки фей из свиты Мелины, отправившейся с ними, и полным отсутствием желания делиться своими мыслями у Третьего. Клаудия уже поверила, что этих долгих двухсот лет и не было. Что Третий, выбравшийся из Башни, лишь недавно нашёл её, прячущуюся в пустующем доме, полном мёртвых чудовищ и громко кричащих голосов. Сейчас он, разумеется, разговаривал, — чего не делал в первое время, когда Клаудия вместе с ним покинула брошенное поселение, — но мало и почти не касался содержания письма от леди Эйлау. Клаудия лишь раз видела его, но не поняла написанного: это был какой-то особый язык, который использовали Третий и леди Эйлау, чтобы их письма, если перехватят, не смогли прочитать. Она знала, что речь шла о Розалии, каким-то образом оказавшейся в Тоноаке, но нуждалась в более весомом подтверждении. Такого не было ни в первые часы пути, ни спустя четыре дня. Зато был растерянный взгляд Пайпер, её нытьё Магнусу о том, что она не понимает, как они живут без порталов и прочая ерунда, на которую Клаудия даже не реагировала.

Ей хватало проблем. Помимо Третьего, молчаливого и задумчивого, наверняка думающего, может ли он гнать Басона до самого Тоноака без единой остановки, были голоса мёртвых. Всего в их процессии участвовало двенадцать человек, и у десяти из них за спиной были свои мертвецы, причём не в единственном экземпляре. Исключения составляли сама Клаудия и Пайпер, до сих пор не поддававшаяся проклятию. Она, казалось, вообще ничему, кроме нытья о своей незавидной участи, не поддавалась.

Клаудия слышала от Третьего и Джинна, что Дикие Земли подавляют магию Пайпер значительно медленнее, чем это было с ними. Давление мира постепенно усиливалось, но уроков Пайпер хватало, чтобы противостоять этому. В результате выходило так, что мир, отвоёвывая у неё право на магию, неизменно проигрывал. День за днём, час за часом, словно внутри Пайпер было что-то более мощное, чем Сила Лерайе. Клаудия знала, что это невозможно, но всё равно внимательно следила за девушкой. Если она не могла услышать мёртвых за её спиной, это не означало, что она совсем уж ничего не узнает.

К тому же, как бы Клаудии ни хотелось в этом признаваться, но рядом с Пайпер было тихо. Не спокойно, а тихо. Голоса не вгрызались Клаудии в голову, не шептали о свершениях живых, проклятиях тварей и мире, утонувшем во тьме. Пайпер жаловалась Магнусу на невозможность использовать портал, порой чересчур быстрый темп Венца, — серого в яблоках мерина, которого Такар подготовил специально для неё, — отсутствие горячего душа и шампуня с кокосом (Клаудия не знала, что это). При этом она без возражений ела относительно скромный ужин, в основном состоявший из пойманной Стеллой дичи, вяленого мяса, сыров и уже начавшего черстветь хлеба, заступала на дежурство, если удавалось уговорить на это Третьего, и с умом тратила имевшийся у них запас воды. До Серебряной реки, где они могли пополнить запасы, было ещё полтора дня пути. Ночь отступила совсем недавно, несколько часов назад, и идти им предстояло до самого заката — серого, свинцовыми тучами укрывающего землю слишком быстро. Пайпер до сих пор удивлялась отсутствию солнца, а после тихо жаловалась, что «здесь нельзя даже солнечную ванну принять».

Всё в этой девушке было противоестественным, не способным существовать в относительном равновесии. Клаудия терпела её глупые разговоры лишь ради тишины, что крылась за её спиной. Стоило им по какой-либо причине остаться наедине, как Клаудия, ругая себя, осторожно наслаждалась этой тишиной. У Третьего — хор сотен и тысячи людей, умершими от его рук; у Магнуса — его мать, товарищи, люди, о которых он никогда не рассказывал, и отец, единственный живой, поддавшийся проклятию Клаудии; у Стеллы — Охотники, чью смерть она застала; и у Эйкена — что-то неясное, но шумное, давящее, словно концентрированная тревога. У Мелины и её свиты — ещё больше мертвецов, и лишь Пайпер была оплотом тишины. Прямо сейчас, пока она не начала доставать Магнуса очередным потоком вопросов и странных выражений, Клаудия наслаждалась этим необычным чувством. Даже специально подвела Потрошителя поближе, хотя от близости коня с острыми зубами Пайпер явно нервничала. Клаудию это ничуть не волновало. Её волновал только Третий, задумчиво рассматривающего потрёпанную карту, словно не изучил её многие годы назад и не знал всех тайных троп. Словно думал, не оставить ли всех в крепости Конте, которую они, согласно планам, не должны были посещать, и рвануть в Тоноак одному.

Может, Клаудии следует подвести Потрошителя поближе и столкнуть Третьего на землю? Он вряд ли заметит и, скорее всего, даже не предаст этому должного значения, словно так и должно быть. Или всё-таки отвести его в сторону и поговорить? Он уже давно не прислушивался к ней, их голосу разума, узнававшему все тайны, но вдруг именно сейчас…

— Что это за звук? — обеспокоенно спросила Пайпер.

Клаудия сощурилась, надеясь, что это не очередная глупая болтовня девушки, уставшей от пути. Она и так слишком часто жаловалась, будто Третий не делился с ней магией и своими знаниями, позволявшими ей не упасть.

— Я ничего не слышу, — ответил Магнус, но при этом стал терпеливо гладить Лепесточка по гриве, чтобы тот немного успокоился.