— Или выдай её за проклятую, — предложила Клаудия, вспомнив, что на них у Катона такое же прекрасное чутьё, как и на магию сакри. — Используй Время, чтобы превратить её в проклятую, и Катон ничего не заметит.

— Если она сальватор, мы не можем просто натравить на неё тварь! — возмутился Киллиан.

— Нет, Клаудия права, — задумчиво пробормотал Третий, убирая упавшие на лоб волосы. — Я уже делился с ней теплом, если поделюсь и ощущением проклятия, смогу обмануть Катона.

Клаудия прыснула от смеха, увидев вытянутое побледневшие лицо Киллиана.

— Ты… что ты сделал? — угрожающе прошептал он, приблизившись. — Ты посмел тронуть её? Ты хоть понимаешь, что будет, если об этом узнают? Ты…

Клаудия злорадно рассмеялась. Третий озадаченно смотрел на короля великанов, в глазах которого пылала такая ярость, словно перед ним стоял сам Катон, в очередной раз явившийся без предупреждения.

— Ей было холодно, — несмело ответил Третий, сведя брови. — Она ещё не привыкла к климату Диких Земель, и я решил…

— Ты с ума сошёл?!

Киллиан врезал Третьему по затылку, и тот дёрнулся, широко распахнув глаза. Клаудия зажала рот рукой, боясь рассмеяться ещё громче.

— Как ты посмел тронуть её?! Сам только что говорил, какая она важная, а в итоге…

— Но она замерзала!

— Элементали великие, — выдохнула Клаудия, поднимая ладони, — Киллиан, он использовал магию.

— Что? — резко спросил Киллиан, повернув голову к ней.

— Он дал ей свою магию, чтобы она не замёрзла. Ты не так понял.

Киллиан смотрел на неё ещё несколько секунд, после чего перевёл взгляд на Третьего и уставился на него. Третий, ничего не понимающий, в очередной раз потерявшийся в общей теме, сидел, не шевелясь, и даже не пытался проверить затылок после удара Киллиана.

— Так бы сразу и сказал, — облегчённо произнёс Киллиан, выпрямляясь.

— Но я так и сказал.

— Нет, ты сказал не так.

— Но я же…

— Элементали, тихо, — Киллиан провёл ладонями по лицу, скрывая усталость. — Просто помолчи, несносный мальчишка…

Эйкен сидел на свободной койке в лазарете и болтал не достающими до пола ногами. Стелла с щенячьими глазами смотрела на целителей, накладывавших последнюю повязку на её руку, и наверняка пыталась их разжалобить. Она не любила лишней возни с ранами, но если Третий приказал — значит, надо исполнять. Даже Эйкен больше не спорил.

Сам он отделался испугом и парой царапин, которые обмазали каким-то вязким веществом тёмно-зелёного цвета и закрепили тонкими полосами ткани. Эйкен хотел как можно скорее узнать, что там с человеческой девушкой, но в комнату, что ей подготовили едва не за пять минут, не пускали. Почему — Эйкен не знал, но его это расстраивало. Пайпер, чьё имя всё ещё казалось странным и очень загадочным, понравилась ему.

Во-первых, она была очень красивой. У Эйкена никогда бы язык не повернулся сказать, что люди Омаги и вообще Диких Земель ужасны и страшны, но годы в тихой войне против тварей оставили след на каждом. Побледневшие и посеревшие, осунувшиеся лица, тусклые глаза, волосы, потерявшие блеск, руки, подготовленные для оружия, все в мозолях. У Пайпер такого не было. Она была высокой, даже доставала Третьему до плеч, и красивой, как героиня из древней баллады. Её чёрные волосы были такими блестящими и мягкими на вид, что Эйкен подумал сначала, что они из шёлка. А её золотые глаза были похожи на самую настоящую драгоценность! Эйкен с ума сходил, когда она смотрела на него, потому что ему казалось, что на него смотрит не человеческая девушка, а величественная, сильная воительница, готова идти в бой.

Во-вторых, в общении она была довольно милой. Тени Эйкена принесли ему, что она в ужасе от Диких Земель. Должно быть, мир, из которого она попала к ним, был более красочным. Но в разговоре она держалась так, будто ничего не произошло. Она говорила так открыто и ярко, словно знала не одну сотню интересных историй и была готова ими поделиться.

В-третьих, она, как ему сказали, была с Земли. Эйкен постоянно забывал это слово, но оно казалось ему очень знакомым, и оттого нравилось. Ему хотелось узнать, что такое Земля и какие люди там живут, есть ли там магия и видно ли солнце. А если и видно, то какое оно и как ощущается его тепло.

Но Эйкену, разумеется, приходилось держать своё любопытство в узде. Во дворе Третий не на шутку разозлился, поняв, что его приказ не стали исполнять в ту же секунду, когда он был озвучен. Это означало, что приказ был чрезвычайно важным и в случае невыполнения мог иметь разрушающие последствия. Третий никогда не кричал без причины, никогда не показывал, насколько он опасен на самом деле. Он никогда не превращался в чудовище, будучи в Омаге, потому что каждый в пределах города знал, что на самом деле Третий — чудовище. Ему не нужно было лишний раз подтверждать это. Но, раз он всё-таки сделал это, значит, дело ужас какое серьёзное.

Эйкен понимал, почему Пайпер так важна, и хотел узнать её мысли по этому поводу. Он всегда, если не стеснялся, спрашивал об этом людей, которые в какой-то момент продемонстрировали свою важность и значимость для будущего Омаги. С Анселем было просто: он был рад, что смог вместе с Третьим уехать из крепости, где жил до этого, и что теперь он будет занят настоящим делом. Его проклятие позволяло ему читать демонический язык, что было редкостью в Диких Землях, однако великих чудес, которые ожидал Ансель, не произошло. Он сидел во дворце, переводил трактаты, книги, карты и почти не выбирался в город.

Эйкену казалось, что с Пайпер будет как-то иначе. Она — не просто проклятая, сумевшая подчинить часть хаоса, не рыцарь, в чью руку без проблем лёг сокрушитель. Она — сальватор, обладающая Силой Лерайе, равная Третьему во влиянии и магии. Эйкену до жути хотелось узнать, что она думает насчёт этого и какие у неё планы на ближайшее будущее.

Третий объяснил ему, что, раз Пайпер оказалась в Диких Землях не по своей воле, вернуться домой так просто не получится. Вероятнее всего, этого не случится в ближайшие месяцы, даже в ближайшие года. Дикие Земли были безграничным пространством с территориями, откуда не удалось сбежать тому, на кого пало проклятье Герцога. И, насколько сумел определить Третий, оно легло и на Пайпер. Эйкен по-настоящему сочувствовал ей.

— Свободна, — объявила молодая девушка, закрепив последний узелок на руке Стеллы.

Эйкен не помнил имени этой целительницы, — должно быть, она совсем недавно здесь, — но с улыбкой поблагодарил её. Стелла тихо повторила благодарность. Она всё ещё злилась, что пришлось идти в лазарет.

— Надо переодеться, — сказала Стелла, когда Эйкен подошёл к ней. Она вернулась в человеческое тело уже в лазарете, и целительницы, вновь ошеломлённые этим превращением, завернули её в простыню, сдёрнутую с одной из кроватей. — Если Третий увидит меня в простыне, он будет расстроен.

Она хихикнула и выбежала из лазарета, босыми ногами шлёпая по холодному каменному полу. Эйкен ещё раз поблагодарил целителей и вышел вслед за Стеллой.

Даже изучив весь дворец, они любили иногда плутать по его длинным коридорам, широким лестницам и тайным путям для слуг, которыми на самом деле пользовались не только слуги. Но сейчас всё было по-другому. Дворец стоял на ушах, совет был недоволен очередным своеволием Третьего, а целители стягивались в одну точку. Туда же и хотели явиться Эйкен и Стелла, потому что любопытство — это то, благодаря чему они выживали во дворце.

Стелла переоделась быстро, очевидно, схватив первую попавшуюся одежду, что стопками лежала на кровати в её комнате. Эйкен ждал её в коридоре, внутренне мучаясь из-за всего на свете, а когда девушка наконец вышла, тряся непричёсанными волосами, ему пришлось объявить небольшую задержку. Стелла была выше него на две головы, но Эйкену всегда, если это было нужно, удавалось выглядеть достаточно грозным. Если рядом не было Клаудии, Магнуса или самого Третьего, уследить за взбалмошностью и неопрятным видом Стеллы мог только Эйкен. Даже если он сам был всего лишь тринадцатилетним мальчишкой.