— Нам предстоит сделать выбор, который изменит всё, и я хочу знать, что мы на одной стороне.

Пайпер не ответила, не кивнула, никак не дала понять, что услышала и приняла её слова к сведению. Она ушла, прекрасно понимая, что всё испортила и что исправляться придётся под тяжёлым взглядом Клаудии и с ощущением, будто всё без остановки рушится, как если бы представляло собой хрупкие карточные домики.

Не имея представления о том, в какой части дворца она находится и куда ей нужно идти, чтобы найти остальных, Пайпер просто брела вперёд, стараясь ни на кого не обращать внимания. Из-за пролитого вина на одежде остались пятна, руки стали неприятно липкими, запах раздражал ноздри. Будь её воля, она бы сиганула в большой фонтан, который видела из окон в каком-то коридоре, и осталась там навсегда.

Дура, дура, дура.

Почему она всегда поступает, как дура?

Пайпер бродила по поражавшим своей роскошью коридорам так долго, что успела не меньше четырёх раз встретить одних и тех же стражников, стоящих возле каких-то дверей, и отказаться от сопровождения двух слуг, заговоривших с ней с такими лицами, будто их под страхом смерти заставили сделать это. То, что она каким-то чудом добрела до южного крыла, Пайпер поняла лишь потому, что услышала знакомое подвывание где-то за углом.

Стелла и впрямь была здесь, лежала на полу в коридоре в волчьем обличье, высунув длинный язык. Эйкен беспокойно перебирал пальцами воздух и ходил из стороны в сторону, Магнус хмуро косился на двойные двери в конце коридора, из-за которых едва слышно доносились чьи-то голоса. Клаудия будто знала, какую сцену Пайпер устроила, и встретила её вздёрнутой бровью с критически поджатыми губами, чего нельзя было сказать о Мелине, бледной, как полотно бумаги.

— Не нужно быть ребёнком Фасанвест, чтобы знать, что ты совершила очередную глупость, — ровным голосом начала Клаудия.

Пайпер бы обязательно согласилась с ней, ведь она и впрямь совершила глупость, за которую следовало бы золотую медаль, если бы Магнус вдруг не рыкнул на Клаудию:

— Угомонись!

Эйкен судорожно выдохнул и поменял направление. Мелина проводила его пустым взглядом, пока Магнус всё ещё хмуро смотрел на невозмутимую Клаудию. Пайпер на секунду показалось, что от него пахнет дымом.

— Где Третий? — осмелев достаточно, спросила Пайпер.

Эйкен опять выдохнул и поменял направление. Стелла встала, обошла всех, потёрлась обо все руки, до которых смогла дотянуться, и села, уставившись на двери в конце коридора.

— Я оповещу леди Эйлау, — глухо произнесла Мелина, когда никто так и не ответил на вопрос Пайпер. — Встретимся позже.

— Не болтай лишнего, — бросила ей Клаудия.

Пайпер ощутила, как её сердце в страхе сжалось.

— Что-то случилось?

Эйкен в третий раз выдохнул и сменил направление. Несколько теней, оставивших его тело, ползли следом.

— Да, случилось, — наконец подтвердила Клаудия. — Помнишь, ты надоедала мне с тем глупым вопросом?

Пайпер не успела даже подумать, о каком именно вопросе шла речь, — у неё их было тысяча без учёта тех, что можно было отнести к категории уточняющий, — как Клаудия добавила, горько усмехнувшись:

— Я поняла, что не так.

Возможно, Эйлау была слишком прямолинейна и настойчива, но чары, даруемые Сердцем, которым она не обладала, нужно было как-то компенсировать, и потому она выбрала исключительно человеческие черты характера, которые ей так нравились. В Диких Землях прямолинейность и настойчивость были так же важны, как и правда.

Однако впервые эти качества вступили в противоборство с правдой, ведь раскрыть её сейчас — значит подвергнуть их всех опасности. Клаудия, эта самоуверенная смертная девчонка с мёртвыми, что раскрывали ей чужие секреты, прекрасно понимала это, чего нельзя было сказать о Первой, такой же самоуверенной и смертной, да ещё и пугливой. Никогда прежде собеседники Эйлау не сдавались так быстро под её довольно слабым напором. Впрочем, когда девчонка, испугавшись, просто сбежала, Эйлау решила, что у неё ещё будет время поговорить с ней и убедить, что им следует быть на одной стороне.

Кто же знал, что всё нужно закончить следующим вечером.

Клаудия передала, что сегодня Третий будет обедать с Розалией, чтобы не смущать ни её, ни леди Эйлау, и потому сейчас в покоях феи было лишь шестеро, исключая её саму. Приближённые, обычно удостаивающиеся подобной чести, но не приглашённые сегодня, наверняка оскорбились, что было исключительно их проблемой.

— Вина? — миролюбиво улыбнувшись, предложила она Магнусу.

С ним всегда было приятно пить, — чего нельзя было сказать об остальных спутниках Третьего, — однако сейчас он был трезв, как стёклышко, и даже не притронулся к чаше. И к еде не притронулся. Никто не сделал этого. Кроме разве что Стеллы, но у той всегда был хороший аппетит. Прямо сейчас она с невозмутимым видом ела зажаренного цыплёнка и лишь изредка поглядывала на Клаудию, пустым взглядом смотрящую перед собой.

Эти дети были слишком юны, чтобы уметь правильно реагировать на подобного рода… неожиданности, но Эйлау искренне восхищалась ими. Это чувство зародилось в ней в первую же встречу, когда Третий, всё ещё немного не в себе, обдумывал ответы на вопросы до того долго, что Клаудия вмешивалась, ничуть не смущённая этим. Она говорила до того уверенно, со знанием дела, что феи, сопровождавшие Эйлау, возмутились вмешательством далеко не сразу, лишь после того, как их шок прошёл. История повторилась, когда вечно прямолинейная и солнечная Стелла, на самом деле не знавшая, что такое солнце, ворвалась в Тоноак вихрем чистых эмоций. Каждый раз феи из свиты Эйлау были удивлены, — они просто не понимали, как эти люди, почти ничем не отличающиеся от других, сумели завоевать доверие Третьего, почему не боятся его, — что веселило её и определённо продлевало серую скучную жизнь.

Сейчас ей было не до смеха. По крайней мере, искреннего.

Эйлау уже видела такое: в день Вторжения, когда бывшие наследники Сердца и феи, служившие королеве Ариадне, понимали, что им не спастись. Человеческие дети, сидящие с ней за одним столом прямо сейчас, тоже это понимали. Им не спастись, если они не будут действовать быстро и решительно.

— Вина? — повторила Эйлау своё предложение.

Магнус, обычно не позволявший себе проявлять дурное настроение в присутствии Мелины, громко, презрительно фыркнул. Дикие Земли сильно исказили его естественное старение, позволив вечно быть двадцатисемилетним, — или двухсот двадцатисемилетним, если уж не забывать про время, прошедшее со Вторжения, — но он никогда не переставал демонстрировать ребяческие черты своего характера. Сейчас он был зол, очень сильно зол, и если бы Эйлау была в этом виновата, он бы уже давно убил её.

— Милая, — проворковала Эйлау Пайпер, ничуть не смущённая отсутствием ответа или хотя бы его более приличным подобием, чем презрительное фырканье, — ты совсем ничего не съела. Нельзя вечно полагаться на магию Третьего, особенно сейчас.

Пайпер вскинула голову и возмущённо уставилась на неё. Золотые глаза не горели магией, но перекошенное в недовольстве лицо идеально отражало все чувства, которые сальватор пыталась скрыть. С учётом того, как информацию преподнесла Клаудия, в голове и сердце у Первой, должно быть, сплошной беспорядок.

— Я не могу заглянуть к тебе в душу, но я прекрасно знаю, что ты чувствуешь и о чём думаешь. В этом и есть разница между нами.

— Вы не знаете, — возразила Пайпер таким тоном, будто слова вырвались из её рта исключительно инстинктивно.

— Разве? Я знаю про кертцзериз достаточно, чтобы понимать то, чего не понимаешь ты.

Во многих легендах было сказано, что феи, пришедшие в Сигрид, поначалу лишь игрались с людьми — недолго живущими и не владеющими чарами, иными словами, являющимися лишь бледной тенью фей тех времён. Это было интересно: говорить то, чего люди не понимали, путать их, заключать сделки, заглядывать в души при помощи очень сильных чар. Жаль, что теперь это было доступно лишь избраннику Сердца, даже наследники не могли хотя бы на шаг приблизиться к подобным чарам.