При ребнезарском дворе существовал обычай, согласно которому на всех празднествах, ради которых дворец открывал свои ворота, прибывающих гостей встречал уполномоченный для этого великан из аристократии. Иногда его назначали Лайне, иногда кто-то выдвигал свою кандидатуру самостоятельно. Третий несколько раз так и делал, потому что Гилберт отказывался участвовать в этом в одиночку.

Сейчас Омага, согласно общепринятому мнению, не была столицей Ребнезара. Она была лишь городом, родиной множества великанов, которая приняла к себе всех, кто обратился к ней за помощью. В ней смешались многие сигридские культуры, но среди них не нашлось места для обычия, обязывающего приветствовать гостей со всеми формальностями. Разумеется, эту роль часто брали на себя лорды и леди из древних, уцелевших или относительно недавно образовавшихся родов. Порой это делал и сам Третий, иногда даже в обществе Киллиана, но только не сегодня.

Последние два дня он тщательно проверял защитные сигилы, находящихся на территории дворца. Он уделил внимание каждому магическому знаку, начиная от тех, что были вычерчены на высоких каменных стенах, ограждающих дворец от города, и заканчивая даже самыми мелкими, расположенными в пустых покоях. Он не мог позволить, чтобы на территорию проник кто-то, угрожающий гостям и жителям дворца. Он был обязан обеспечить безопасность каждого, кто пересёк ворота, потому что как только они делали это, они доверяли свои жизни ему. Джинн, Итимад, Хесса и ещё десятки магов вплетали в защитные знаки свою магию, но Третий помнил истину, о которой никто не говорил вслух: он всё равно был сильнее. Пока они следили за отдельными частями дворца и его территории, он следил за всем сразу.

Если бы только это было действительно весомой причиной, чтобы вообще не появляться на празднестве.

Как и предписывала вера в сигридских богов, первый день всегда был днём памяти. Рассвет начинался с молитв за ушедших, пропавших и поглощённых хаосом, который не удалось остановить, и молитвы звучали весь день, пока солнце, скрытое за серыми облаками, плыло по небу. Уже ближе к вечеру, через несколько часов после заката, первый день начинал перетекать во второй, но всё ещё сохранял оттенки дня памяти. Они благодарили богов, ирау с драу и элементалей, защитивших их в прошлом и продолжающих защищать в настоящем. Все обряды, которые проводились, и песни, которые звучали под открытым небом, ещё сохраняли приличия и восхваляли милостивых богов. Несмотря на то, что Магнус говорил, якобы второй день уже напоминает шумное гуляние фей, Третий знал, что это начиналось после заката первого.

На самом деле больнее всего тем, кто был жив. Вопреки этой боли они праздновали как раз-таки потому что были живы и могли бороться дальше, если не за себя, то за тех, кто уже не мог этого сделать. Третий знал, что всё веселье, начинающееся после заката в первый день, было демонстрацией, что сигридцы будут жить и радоваться вопреки всему, потому что это то, что, вероятнее всего, желали бы ушедшие.

Сам Третий старался ограничить себя, и это, к счастью, было довольно легко. Первый день в сравнении с последующими был самым тихим и приличным. Никаких диких обрядов фей, состязаний, которыми славились великаны, непристойных песен и чар мелких магов, фей и эльфов, прибывших из крепостей. Гвендолин бы такое точно не понравилось. Она бы жаловалась, что относительное спокойствие некоторые из молодых великанов могут использовать как возможность сделать ей предложение. И она бы жаловалась, потому что точно не смогла бы вызвать никого из них на состязание.

Третий почти улыбнулся, вспомнив, как Гвендолин ударила несостоявшегося жениха каблуком в челюсть. Тому настойчивому великану определённо не стоило завлекать её в танец, когда она уже ответила отказом.

Третий почти улыбнулся ещё раз.

Он не хотел уходить из своих покоев. Не хотел встречаться с представителями домов Артизара, послами из Тоноака, Элвы и крепостей. Он знал, что это нужно, но не мог заставить себя двигаться. Киллиан наверняка уже проклинает его за опоздание — Третий должен был спуститься в один из залов, подготовленных леди Гедре из рода Линас, два часа назад.

Его не интересовали разговоры о пустом, осторожные и не очень попытки интересующихся узнать что-нибудь о сальваторе Лерайе или же косые взгляды тех, кто наверняка хотел выдать его тайну. Третий бы вернулся в тронный зал с именами, каждое из которых он лично произнёс в молитве, и остался там, если бы это было возможно.

Но он должен был явиться и показать, что у сальватора всё под контролем. Он должен был развеять все слухи, гулявшие о Первой, и узнать, что говорят о ней после того, как некоторые из давних тварей пробудились ото сна. Третий прекрасно знал, что недовольных конкретно им и самой идеей существования сальваторов и сакри много, но терпел их, потому что не мог просто запретить этим людям думать и обвинять его. Но он не мог позволить, чтобы кто-то обвинял Пайпер.

Третий приподнялся на локтях, почувствовав лёгкое колебание в воздухе. В его спальне ничего не поменялось: магические книги там, где не нужно, растворы и порошки Ветон, многочисленные следы превратить это помещение во что-нибудь другое, более приятное глазу. В щель под двустворчатыми дверями из тёмного дерева изо всех сил пыталась пробиться тонкая тень.

Третий поднялся на ноги, даже не попытавшись расправить камзол, и подошёл ближе. Тень проскочила внутрь и остановилась возле него, скромно сложив перед собой короткие лапки.

— Ты опять что-то учудил? — спросил Третий, беря тень Мыши, посланную Эйкеном, в руки. Она помотала головой. — Тогда в чём дело?

Тень будто засомневалась, стоит ли сообщать ему правду. Третий свёл брови и отсчитал пять секунд, по истечении которых Тень всё-таки зашевелилась. Она пробежала по его поднятой руке к плечу, цепляясь когтями за ткань, поймала равновесие и начала царапать кристалл-серьгу в левом ухе.

У теней Эйкена был своеобразный способ общения, особенно с другими людьми, но Третий всегда понимал, когда они пытались сказать о сальваторе.

— Где?

Своими крохотными лапами, едва различимыми на фоне тела, Мышь закрыла вытянутую морду.

— Прекрасно, — проворчал Третий, опуская тень на пол. Она мгновенно растворилась и тонкой струйкой уползла прочь, обратно к Эйкену.

***

Когда Третьего попытались остановить в четвёртый раз, он решил вести мысленный подсчёт, чтобы знать, скольким гостям ему придётся отказать в разговоре, прежде чем он найдёт, наконец, Пайпер.

Леди Гедре из рода Линас, вложившая больше всего сил в подготовку этого вечера, стала семнадцатой. Третий знал, что она ни за что не покажет своего разочарования, и потому пообещал ей, что обязательно обсудит с ней всё, что она считает важным, но позже. Леди Гедре никогда не ограничивалась праздностью и довольно часто приносила важные сведения, которые удавалось собрать её ищейкам.

Наконец нить магии, до этого упрямо игнорировавшая его, натянулась. Третий посмотрел на каменную лестницу с серебристыми прожилками, ведущую к балконам. Почти в самом конце, где находилась дверь, ведущая в коридор для слуг, воздух искажался. Третий поднялся по лестнице, остановившись на последней ступеньке, и заметил строчку сигилов на камне. Идеальные очертания знаков, искрившихся магией, которую Дикие Земли до сих пор не могли подавить. Неудивительно, что с этой стороны почти никого не было.

— Я поражён твоей изобретательностью.

Пайпер выругалась и едва не уронила книгу. Она сидела на каменном ограждении возле двери, вытянув одну ногу вперёд, прислонившись спиной к стене, и сосредоточенно читала трактат на сигридском. По крайней мере, до тех пор, пока Третий не подкрался к ней.

— Ты самостоятельно изучила все эти знаки?

— Да, — покосившись на него из-под нахмуренных бровей, ответила она.

— И самостоятельно начертала.

— Разумеется.

Третий подошёл к ограждению и поднял руку. Пальцы коснулись невидимой преграды, вспыхнувшей золотым светом. Пайпер задействовала достаточно Силы, чтобы сигилы, скрывающие её присутствие от всех, хорошо работали, но они были не в силах проигнорировать родственность их магии.