Он видел тварей с лицами, обтянутыми серой и чёрной кожей до невозможности, с рогами, когтями, крыльями, торчащими наружу костями и шипами, но также он видел фиолетовое марево, почти теряющееся в толпе рычащих, визжащих демонов. Рядом с ним, почти вплотную, золотом сиял силуэт, отдалённо кажущийся знакомым. В момент, когда одна из тварей впилась в его руку зубами, он услышал голос Арне, напоминавший шёпот: «Тёмные создания, — он сделал паузу, будто собираясь с мыслями, и Третий успел вырвать челюсть другой твари, щёлкнувшей зубами совсем рядом с его лицом. — У них сегодня пир».

— А тот, кем… кого они поймали?

Этот голос — почти как спасение. Он бы обязательно стал им, если бы твари вновь не отступили, а Гвендолин не начала бы кружиться, в точности повторяя заученное движение.

Третий кричал, срывая голос, захлёбывался кровью, чувствовал, как с каждым необъяснимым повтором, в котором Башня меняла лишь крохотную деталь, магии становится всё меньше. Будто Башня начинала красть его Время. Будто твари сумели найти способ разлучить его с Арне.

Вот почему магия вопила и требовала, чтобы он бежал. Пайпер, чей голос — как спасение, говорила, что Розалия существует лишь для него, что она убивает его. Он думал, что головные боли — результат многочисленных потрясений, настигнувших его практически в одно время, но в то же время понимал, что подобные потрясения не могли сломить его так быстро. Его ломал хаос, из которого состояла Розалия, скверна, проникнувшая в его тело.

Твари и впрямь нашли способ разлучить его с Арне.

«Пожалуйста, — обратился он к сакри, уже совсем не ощущая, как тёмные создания пытаются разорвать его тело на части, — возьми контроль над моим телом. Вытащи нас отсюда!»

«Ты ведь знаешь, что у меня будет меньше мгновения? — наконец заговорил с ним Арне. — Меньше мгновения, чтобы подтолкнуть тебя в нужное направление. Если останусь, то они захватят нас. Нам нельзя умирать».

Меньше мгновения, чтобы принять правильное решение. Меньше мгновения, когда его телом будет управлять Арне, чтобы понять и принять, что сейчас ему не спасти Розалию. Карстарс даже не удерживал её насильно. Она сама сидела на троне, связанная чем-то большим, чем просто хаос.

Меньше мгновения, чтобы попытаться сбежать.

«Сделай это, — продолжил Третий, уже держа правую ладонь на талии Гвендолин в кремовом платье с пышной юбкой, на котором тут же отпечаталась кровь, пропитавшая его с ног до головы. — Возьми моё тело себе и вытащи нас отсюда».

«Всё настолько плохо?» — вдруг спросила Лерайе.

Третий ощутил, как его сердце сжимается в страхе: он не понимал, почему Лерайе смогла вмешаться.

«Да, всё плохо, — согласился Арне и добавил с горечью: — Прости, Третий, но мне придётся сделать это. Я не могу сдержать бурю, и воздух пахнет ладаном. Будь готов к боли».

Мариэль из семьи Рафт была особой достаточно легкомысленной, чтобы не распознать заговора у себя под носом. Она была влюбчивой, лёгкой, весёлой — такой, какой не следует быть наследнице огромного состояния одной из богатейших семей Кэргора. Родители, ранее возлагавшие надежды на её старшего брата, умершего из-за болезни, были обеспокоены, и потому ещё до совершеннолетия старательно готовили Мариэль к тому, что она так просто всё наследие семьи не получит. Даже в ближайшем окружении семьи Рафт было достаточно тех, кто хотел обманом заполучить всё богатство и ради этого был готов пойти на всё. К сожалению, юная Мариэль разбиралась в людях плохо, и потому охотно принимала помощь лордов и леди, вместе с ней скорбевших из-за скоропостижной смерти её родителей. Официальная версия гласила, что это отравление. Завещание было озвучено сразу после похорон и, согласно нему, Мариэль могла получить богатства семьи Рафт лишь после того, как вступит в законный брак. К счастью, у неё уже имелся возлюбленный — Керук был не из самой влиятельной и богатой семьи, но отличался умом, старанием и стремлением к лучшей жизни. Он и стал её мужем где-то через полгода после смерти родителей Мариэль, и ещё через год у них родился сын.

Но Мариэль плохо разбиралась в людях, и Керук стал её погибелью.

По крайней мере, так Магнусу говорила Старая Нэн — до тех пор, пока не была отправлена на заслуженную пенсию. Она следила за юным лордом с самого его детства и всегда говорила только правду. Всё ещё безумно влюблённая в своего мужа Мариэль не видела того, что видела Старая Нэн.

Ему было всего семь, когда он начал убеждаться, что его отец никогда не любил свою жену. Магнус не мог понять всех-всех тонкостей его плана, не понимал даже, зачем вообще нужно было его создавать, и потому ничего не мог сделать. Поначалу он лишь наслаждался беззаботной жизнью юного лорда, за которым всегда следовал целый выводок слуг, учился вместе с матерью и путешествовал по Кэргору.

Всё это продолжалось до тех пор, пока Керук не устал терпеть его.

Дело было не в воспитании Магнуса, определённо оставлявшем желать лучшего. Да, он был капризным ребёнком и мог требовать невозможного, но для семьи Рафт не было ничего не возможного. Проблема была в его лице.

Мариэль — светловолосая, светлокожая красавица с серыми глазами, её брат был таким же, мать была такой же, а её отец — рыжеволосый, тёмноглазый, он был из Радданса, а там все такие. Кожа Магнуса же была смуглой, волосы — совсем чёрными, глаза лишь на тон светлее. Рядом со своим отцом, таким же светлокожим, с каштановыми волосами, и матерью, всегда напоминавшей ему о солнце, Магнус казался подкидышем. В то время его лицо стало центром вопиющего скандала: он не был похож на родственников ни со стороны матери, ни со стороны отца, ни даже на давно умерших членов семей, портреты которых висели в галерее.

Старая Нэн сказала ему, что такое бывает: когда у родителей рождается ребёнок, непохожий на них, но похожий на очень дальнего предка. Она также убедила его, что Мариэль, несмотря на свою неспособность должным образом разбираться в людях, искренне и всем сердцем любила Керука, и оттого никогда бы не предала его. Магнус не понимал, как черты очень дальних предков, воплотившиеся в нём, могли быть расценены его отцом как предательство. К сожалению, ответ он нашёл поздно, очень поздно, почти в двадцать, когда в последний раз был в доме семьи Рафт.

Он перестал считать себя частью семьи после того, как его мама умерла. Когда это началось, ему было десять, и он был напуганным ребёнком, который искал утешения у больной матери, не покидавшей постели.

Болезнь коснулась лёгких — это было единственным, что понял Магнус кроме того, что её симптомы не проявились у него. Кажется, целители много раз говорили слово «наследственное». Тогда Магнус не знал, что это. Не понимал, почему мама постепенно угасала у него на глазах, говорила, что не может с ним гулять и веселиться. Она всегда соглашалась на его самые безумные авантюры, и потому отказы, ставшие частым явлением, порядком злили Магнуса.

Поначалу это было обычной детской злостью — он не понимал того, что понимали взрослые, и думал, будто его обманывают безо всякой на то причины. Старая Нэн уже была на заслуженной пенсии и не могла объяснить ему, что к чему, а новая гувернантка была злой, как главный повар на их кухне, не позволявший брать Магнусу лишнюю порцию пирожных с яблоневой начинкой.

Он пытался выяснить, как скоро мама вновь встанет на ноги, у отца, но он отмахивался от него. «Слишком много дел, Магнус». «У тебя сейчас урок танцев». «Почему ты не можешь поиграть на заднем дворе?»

Потому что, исключая слуг, которые всегда исполняли любой его приказ, интереснее всего было с мамой. Она была солнцем, ярким и тёплым, и дарила ему всю любовь, какую не мог подарить отец, убеждённый, что между ними нет родства. Мариэль делала всё возможное, чтобы Магнус чувствовал себя нормальным ребёнком, любимым, и делала до тех пор, пока болезнь не приковала её к кровати.