– Очень смешно, – мрачно и обиженно сказал Джек.

– Прости, – сквозь смех выдавил Честер. Флетчер смотрел на него со снисходительной улыбкой психиатра.

– Прости, Джеки, – повторил Честер. – Но это правда очень смешно!

Джек внимательно посмотрел на Честера. Его очень задел этот смех. Даже несмотря на то, что он успел привыкнуть к тому, что Честер умел найти смешное в том, где ничего смешного не было и не могло быть в принципе. Джек не знал, то ли ему окончательно оскорбиться и пойти домой, то ли не обращать на Честера и его идиотский смех внимания. Но в улыбке, а главное во взгляде Честера было что-то такое, что желание обижаться пропадало.

– Джеки, прости, правда. Я же не над тобой смеюсь! Я, знаешь ли, как никто понимаю – каково это, жить с родителями, которых репутация заботит больше, чем что бы то ни было. Но я просто представил себе тебя… лысого, в очочках, с кучей детишек… – Честер развёл руки в стороны, как будто хотел этим всё объяснить. Он и сам не знал, что показалось ему таким смешным. И уж тем более не мог теперь объяснить это Джеку. Но Джек, похоже, всё понял. Его губы тронула робкая улыбка – непривычное зрелище, и улыбка буквально преображала лицо Джека. Ещё мгновение, и он улыбнулся шире, а спустя ещё несколько секунд смеялся в голос. Честер мгновенно присоединился к нему, а Флетчер покачал головой и сказал:

– Я только одного не понял, какого чёрта в твоём будущем Честер – великий барабанщик, а меня нет вообще?!

В ответ на это Честер и Джек переглянулись и захохотали ещё сильнее, через секунду вместе с ними хохотал и Флетчер.

– Значит, ты решил бросить колледж и съехать от родителей? – отсмеявшись, спросил Флетчер и с сомнением покачал головой. Он не верил, что Джек сможет решиться на этот шаг. С тех пор, как Флетчер впервые познакомился с этим тихим забитым мальчиком, он заметил в Джеке определённые перемены. Но всё-таки не настолько существенные.

Джек молча и понуро покивал головой, снова ни тени улыбки на его лице.

– Я лично тебя всецело поддерживаю, – сказал Флетчер, – но…

– Переезжай к нам, – перебил его Честер.

– Что? – хором переспросили Флетчер и Джек.

– Если ты съедешь от родителей, тебе надо будет где-то жить, – сказал Честер. – У нас, конечно, тесновато, но, поверь, это лучше, чем гримёрка самого крутого лондонского клуба! – он подмигнул Джеку со знающим видом.

– Тебе-то откуда знать про самые крутые клубы? – хитро прищурился Флетчер. – Ты же жил в какой-то дыре!

– Эй-эй! Это очень крутой клуб! – на полном серьёзе возразил Честер, пусть даже и понимал, что Флетчер над ним подшучивает. Потом, впрочем, Честер всё равно опять рассмеялся.

– Ты это серьёзно? – спросил Джек, не обращая внимания на шуточную перепалку друзей.

– Про крутизну клуба? – хмыкнул Честер и встряхнул головой, показывая, что он понял, что имел ввиду Джек. – Если Флетчер не против.

– Флетчер не против, – улыбнулся Флетчер.

В течение нескольких последующих дней Джек продумывал возможные варианты своего ухода из дома. Можно было последовать примеру Честера: просто уйти и всё, без предупреждения. Но этот вариант Джек отбросил почти незамедлительно. Он был уверен: поступи он так, его родители сразу же обратятся в полицию. А поиски несомненно приведут к мистеру и миссис Миллс, а это, в свою очередь, рано или поздно выведет и на квартиру, которую снимали Флетчер и Честер.

Джек мог бы передать сообщение с Джилл. Но Джилл вряд ли сможет держать язык за зубами нужное количество времени, и у Джека были все шансы попасться на пороге, с гипотетическим чемоданом в руках. К тому же, в этой ситуации он снова не был застрахован от того, что родители попытаются найти его и вернуть домой. По этой же причине отпадали варианты оставить записку или отправить письмо.

Хотел того Джек или нет, но ему нужно было лично разговаривать с родителями. И разговор этот совершенно точно нельзя было отнести к разряду простых, а уж тем более приятных.

Все эти дни Джек ходил ещё более мрачным чем обычно. Так что Флетчер и Честер даже начинали чувствовать себя неловко, если вдруг смеялись в его присутствии. Впрочем, чужое веселье не раздражало Джека. Он был настолько погружён в себя, что почти не обращал внимания на то, что происходило вокруг.

После очередной ночной репетиции Джек бесшумно проскочил в свою комнату. У него было ещё часа два на сон, не так уж и много, но лучше, чем ничего. Джек скинул с себя одежду и забрался под одеяло, даже не потрудившись убрать с кровати покрывало и наваленные сверху учебники. Шурша страницами, они скатились к стене, когда Джек укутался в одеяло. Джек повертелся, устраиваясь удобнее. Он очень устал за последние несколько месяцев, его и без того бледная кожа в сочетании с кругами под глазами выглядела болезненно. Родители Джека словно бы не замечали этого. А он сам прекрасно знал, что ему просто не хватало сна. Но, как на зло, заснуть не получалось. Голова словно бы была наполнена клубком высоковольтных проводов, каждый из которых гудел и вибрировал. Джек тяжело вздохнул, зажмурился и перевернулся на другой бок, как будто это могло помочь решить проблему. Разумеется, не могло.

Потому что основная проблема заключалась в предстоящем разговоре с родителями, который Джек оттягивал как мог.

Честер и Флетчер не торопили его. Иногда у Джека складывалось впечатление, что после того, как он сообщил им о своём решении, они покивали головой, порадовались и… успокоились. Не то потому, что не считали его намерения серьёзными, не то наоборот, потому что расценивали принятие этого решения как половину сделанного дела, а значит, это и не требовало каких-то дополнительных обсуждений.

Только сам Джек не был уверен в том, что дело зайдёт дальше, чем громкие слова друзьям. И всё-таки он очень сильно хотел довести всё до конца.

Один за одним в голове Джека всплывали возможные сценарии его разговора с родителями. И ни один из них не заканчивался в пользу Джека. Он не боялся реакции отца. Тот, конечно, будет разочарован, но вряд ли будет долго спорить. А вот мать… Джека самого начинало трясти от одной только мысли о том, как миссис Стюарт начнёт верещать, лишь только услышав о намерениях сына бросить медицинский колледж и съехаться со своими так называемыми друзьями.

Ему надо было тщательно продумать все варианты поведения его матери и все аргументы, которые он мог бы ей противопоставить. Миссис Стюарт совершенно не умела слушать собеседника, если считала, что он изначально и в корне был не прав. И Джек, несомненно, с её точки зрения, просто не мог быть прав. Так что никакие, даже самые веские и адекватные доводы не могли повлиять на позицию его матери.

Джек снова тяжело вздохнул и снова перевернулся на другой бок. Эти мысли терзали его, терзали с каждым днём всё сильнее. Да, решение было принято. Но Джек прекрасно понимал, что между принятием решения и его осуществлением был гигантский, почти непреодолимый шаг.

Джек всё никак не мог заснуть. Был бы рад хоть на минуту перестать думать о своих родителях. Но, даже если он пытался заставить себя отвлечься на что-то другое – как прошла репетиция или как можно было улучшить звучание той или иной песни – мысли всё равно возвращались к родителям. И разговору, который не мог больше ждать. Джек не хотел больше об этом думать. Он вообще не хотел думать. Ни о чём. Он хотел спать. От двух часов, которые он изначально мог себе позволить, осталось уже меньше полутора. Ещё немного – и уж лучше не засыпать вовсе, потому что будильник, который вырвет тебя из мира сновидений, будет хуже топора палача, опускающегося на шею осуждённого. Топор, во всяком случае, приносил покой…

Промаявшись ещё около получаса (тридцать три минуты, если быть точным – Джек не ленился щёлкать выключателем лампы на прикроватном столике, чтобы посмотреть время), он окончательно понял, что поспать сегодня ему было не суждено.

Джек включил настольную лампу, но на этот раз не для того, чтобы узнать время. Попытки заснуть он забросил. За окном было ещё совсем темно, по стеклу барабанили капли холодного осеннего дождя, а в самом доме было тихо.