Джек и Флетчер ждали Честера у школы, чуть в стороне от входа. Они переминались с ноги на ногу и о чём-то разговаривали.

Честер, лавируя между учениками, торопившимися домой, поднялся по ступенькам и поздоровался со своими новыми друзьями.

Коридорами вдоль учебных классов они прошли к концертному залу. В это время дня он почти всегда пустовал, и Джеку удалось выпросить у руководства разрешение репетировать здесь со своей новой группой.

На сцене стояли очень простенькая установка, которую Честер помнил по Рождественскому концерту, и чёрное расстроенное фортепиано.

– Что насчёт названия? Все придумали свои варианты? – спросил Флетчер с хитрой ухмылкой.

– Давайте мы сначала поиграем, а организационные вопросы будем решать потом, – хмуро сказал Джек.

– Так и сделаем, – отозвался Честер, устраиваясь за барабанами. По сравнению с установкой в клубе и с его собственными барабанами, которые сгорели дотла в пожаре, эта была почти детской, и Честер выглядел за ней великаном.

– Можно после репетиции собраться у меня, – с энтузиазмом предложил Флетчер.

– Только если ненадолго. Мама в последнее время окончательно свихнулась. Поняла, что я перестал обращать внимание на её запреты, и теперь чуть что рыдает, какого неблагодарного сына она вырастила.

– Сочувствую, – понимающе усмехнулся Честер. – Может, она правда расстраивается?

– Она? Расстраивается? – покачал головой Джек, одновременно с этим начиная настраивать свою гитару. – Если только тому, что ей больше не удаётся меня контролировать.

– Знакомая ситуация, – снова усмехнулся Честер, поёрзал на неудобной табуретке, которая заменяла здесь барабанный стул, и прошёлся чередой одиночных ударов и двоек по барабанам, разминая пальцы.

– Я завидую тебе, – во взгляде Джека смешивались зависть и восхищение. – Я бы хотел иметь столько смелости, чтобы решиться уйти из дома!

Родители ждали от него, что он успешно сдаст экзамены, после чего поступит в медицинский колледж. Медицина Джека не интересовала совершенно. Но ему было проще согласиться с желанием родителей и послушно покивать головой, чтобы они хотя бы на время оставили его в покое. В конце концов, в январе он уже перестанет быть ребёнком и сможет сам за себя решать, чему посвящать собственную жизнь. И всё-таки он боялся, что решимости пойти наперекор отцу и матери ему не хватит.

– Ну что, жертвы родительской тирании, готовы уже поиграть или будете жаловаться друг другу на жизнь?

За час они отыграли программу Рождественского концерта – пока что это был их основной репертуар. Довольно скучный, по мнению Честера. Довольно простой, по мнению Джека. Довольно скучный и простой, по мнению Флетчера.

– А что, если мы всё это утяжелим? – предложил Честер.

– В смысле? – спросил Джек.

– В смысле, что эти же самые песни можно сыграть тяжелее.

– Если мы будем играть их тяжелее, нам точно не дадут тут выступать.

– Да далась тебе эта школа! Ты хочешь тут до старости играть? Надо бы на нормальные клубы нацеливаться.

– Для нормальных клубов нужны нормальные свои песни, – сказал Флетчер.

– Для нормальных клубов подойдут интересные оригинальные каверы, – возразил Честер.

– Ага… Только нас всё равно попросят на выход часов в десять… Джеку ещё нет восемнадцати.

– Это ненадолго, – виновато вздохнул Джек.

– Вот именно, – подтвердил Честер. – Короче, я думаю, что нам надо разучить как можно больше разных каверов. Тогда мы сможем подстроить нашу программу под любое место. Хоть танцы, хоть праздники, хоть клубы для умников из колледжей… Так можно и немного подзаработать, и получить отличную практику. А параллельно будем работать над своими песнями. И будем постепенно внедрять их в программу.

– Тогда давай, показывай, что у тебя там за наброски, – сказал Флетчер.

Честер не заставил просить себя дважды, поднялся из-за установки, достал из кармана пальто свой затёртый исписанный блокнот и задумчиво его пролистал. Текстов хватило бы на целый альбом. Но в их качестве Честер сильно сомневался. Сейчас, в присутствии Джека и Флетчера, даже те, которые он считал по-настоящему хорошими, казались ему полной ерундой.

В конце концов он остановил выбор на своей самой первой попытке что-то сочинить. Она звучала у него в ушах, громко и беспощадно, как гимн протеста сродни песням любимых «the Who». Только как передать другим те эмоции, которые испытывал он сам и которые он вкладывал в эту песню?

– Ну и? – Флетчер зевнул и начал тихонько перебирать струны своей бас-гитары – надо же было чем-то себя занять, пока эти горе-композиторы обсуждали свои творения.

– Можно? – Честер попросил у Джека гитару. Вопрос прозвучал почти робко. Во-первых, Честер знал, с каким трепетом музыканты как правило относились к своим инструментам. Во-вторых, он всё ещё чувствовал некоторое напряжение в их с Джеком отношениях.

– Держи, – Джек, тем не менее, без лишних слов снял гитару с шеи и протянул её Честеру.

Честер взял несколько неуверенных аккордов. Он и раньше-то на гитаре играл не слишком хорошо, а после нескольких месяцев, в течение которых не держал её в руках, едва не позабыл всё то немногое, что когда-то умел. Наконец он освоился с непривычным ему инструментом и, подыгрывая себе, нерешительно запел. Ему нравилась эта песня. А от этого он ещё сильнее боялся показывать её Флетчеру и Джеку, опасаясь возможного неодобрения.

Когда Честер закончил, то молча вернул гитару Джеку, прекрасно понимая, что в его неуверенном исполнении песня точно не прозвучала дерзко и мощно, как в его воображении.

– Ну прям… Бунт, – хмыкнул Флетчер, нарушая тишину.

– Именно, – отозвался Честер и улыбнулся. Он подозревал, что Флетчер мог вкладывать в свои слова иронию, но предпочёл расценить их как похвалу.

– Давайте тогда попробуем, – сказал Джек, не распыляясь на комплименты.

Честер кивнул и вернулся за установку. Он подставил себе микрофон, чтобы можно было одновременно играть и петь. Флетчер было подумал подойти к фортепиано, но вспомнил, насколько фальшиво звучали на нём расстроенные клавиши, и отказался от этой затеи.

– Давай для начала зациклим только один куплет. Поиграем по кругу, пока не начнёт получаться что-то приличное, – сказал Флетчер. Ему в голову быстро приходили идеи, как следовало организовать рабочий процесс, и он был уверен, что товарищи по группе не будут возражать. – Только сначала спой несколько раз один, чтобы я запомнил мелодию. Тебе же будет удобнее, если петь будет кто-то другой, чтобы ты придумал барабанную партию?

– Принято, – отозвался Честер со своей привычной широченной улыбкой на лице, но беспокойством во взгляде. – А барабанную партию я давно придумал.

Он ещё несколько раз спел первый куплет – с каждым следующим повторением его голос звучал всё увереннее. После четвёртой или пятой попытки Флетчер кивнул и подошёл к микрофону. У него был приятный высокий голос, пожалуй, чересчур мягкий не только для этой конкретной песни, но и для рок-музыки в целом. И Честер подумал, что если они когда-нибудь доведут эту вещь до ума, то её должен будет петь кто угодно, но только не Флетчер.

– Тебе не хватает ярости, – сказал Джек, словно бы вторя мыслям Честера.

– Что? – переспросил Флетчер. Он схватил в руки микрофонную стойку и замахнулся в сторону Джека. – Так лучше?

– Намного, – рассмеялся Честер.

– Не очень, – покачал головой Джек. На всякий случай он инстинктивно отошёл на пару шагов назад. – Пой чуть резче… Вообще она тебе не очень подходит. Думаю, пока мы не найдём вокалиста, будет лучше, если её будет петь сам Честер. Но пока что, как я понимаю, ему надо сосредоточиться на барабанах.

– Ишь ты, какой критик выискался! – усмехнулся Флетчер. Он говорил без обиды. С детства он привык прислушиваться к чужим советам – даже если эти советы не касались его напрямую. И не раз он становился свидетелем того, как музыкант с задетым самолюбием портил весь процесс репетиции или записи.