— Поймать их не составит труда. Вот только наказать придется, — прорычал Прохор. — Я сдох, чтобы эту тварь навеки замуровать, а они ее выпустили!

— У меня есть идея получше. — Корней внимательно посмотрел на брата. — Почему я сразу не додумался до этого, снедаемый желанием мести? Пусть отправляются в прошлое и исправляют ошибки своих прадедов. Это лучше чем плодить с ней щенков, с такой же гнилой кровью.

— А если они сдохнут там?

— Значит, туда им и дорога. Отработают грехи своей семьи. — Корней зло рассмеялся. — Пора брат.

∗ ∗ ∗ — Мне кажется, я вижу огни деревни, — устало произнесла Танька. — Господи, как же я хочу спать…

— Да, я тоже ужасно устала, еще вся эта мистика… — пробурчала я. — Вот только сомневаюсь, что нам дадут поспать, видишь, что вокруг творится…

— Ой! — вскрикнула Танька так неожиданно, что я резко остановилась и сразу же увидела два силуэта, появившиеся из-за деревьев.

— Колдуны! — проблеяла подруга, и собралась было бежать, но ее остановил грозный голос:

— Стой, иначе хуже будет.

— Куда еще хуже?! — забеспокоилась я, надеясь, что эти два брата — акробата не начнут нас убивать прямо здесь.

— Вы должны искупить то, что сделали ваши предки. — Корней вышел из тени на свет луны, которая снова показала свое кровавое лицо. — Отправляйтесь в прошлое.

— Как в прошлое??? — Танька так заволновалась, что принялась заикаться. — Нет! Я не согласна! У меня дела!!!

— Вы выпустили тварь, которая была заперта долгие годы! Заперта, ценой моей жизни! — заревел Прохор, наступая на нас. — Ваши проклятые предки убили моего брата и его семью!

Мы начали пятиться от него, умирая от страха, а он ткнул в меня пальцем и прошипел:

— Твой прапрадед — убийца. Отправляйся туда и любым способом предотврати все, что он сделал! А если сдохните там, никто плакать не будет!

— Я никого не убивала! — крикнула я ему в ответ. — Почему же должна отвечать за поступки людей, которых даже не видела никогда?!

— Заткнись! — Корней свистнул и на снег перед нами опустился ворон.

Вокруг него моментально закрутилась снежная воронка и поднялась большой снежной волной, двигаясь на нас.

— Мамочка!!! — заорала я, и тут же мне в рот набилось столько снега, что стало трудно дышать…

* * * — Оо-х, — услышала я Танькин голос и сладко потянулась.

Было тепло, мягко, пели птички… Птички?! Я открыла глаза и практически подскочила с плотного одеяла изумрудного мха. Танька сидела рядом и протяжно вздыхала, разглядывая порванную шубейку и штаны в дырках, которые лежали рядом. Она была в колготках, шерстяной тунике и валенках, что смотрелось довольно комично в антураже окружавшего нас разнотравья.

— Где мы? — прохрипела я и прокашлялась. — Неужели в прошлом?

— А то! — горько воскликнула Танька. — Ты же не думаешь, что за пару часов лето наступило?

— Вот за что мне это?! Нормально же жила! На работку ходила, пироги трескала! — зло рявкнула я, стаскивая с себя тяжелое, жаркое пальто.

— Вот твой предок колдуна убил, а нам теперь отдуваться! — недовольно протянула Танька. — Странные у тебя родственники!

— Что??? — завопила я, глядя на эту наглую морду. — Кто ларец разбил?!

Танька поджала губы и отвернулась.

— За Корнеем вся деревня охотилась, так что там и твои родственники были! — добавила я еще один тяжелый аргумент. Съела?

— Но убил-то твой! — Танькина ехидная улыбочка довела меня до белого каления.

— Вот ты… — я не договорила, услыхав чьи-то голоса. — Кого это несет?

— Встречи с местными нам пока не нужны, — прошептала Танька, и мы полезли за большое дерево с вывороченным корневищем.

Спрятавшись, мы затихли и когда голоса приблизились, навострили уши.

— Слыхал Григорий, что в лесу мужик поселился? Все лес валит, да стругает что-то…

— Слыхал, — злой, тяжелый голос резанул ухо. — Разберемся кто это, не будь я Григорий Плясов.

Мы с Танькой переглянулись. Мой прапрадед!

— Он к кузнецу приходил, кобылу подковать.

— И что кузнец говорит?

— Да говорит, мол, странный мужик, неразговорчивый. А в глазах, будто пламя горит, взглядом аж припечатывает…

— Припечатывает, говоришь? — с интересом переспросил прадед. — Ну-ну, разберемся.

Голоса становились все тише и наконец, совсем затихли.

— Это они о Корнее видать говорили, — сделала вывод Танька. — Серьезный мужик, предок твой. Голос такой, впечатляющий… Ну и как нам в деревню сунуться? Вид у нас не подходящий. Какой хоть год сейчас?

— А кто его знает, — я тоже задумалась. — И, правда, что делать?

— Ну, я так понимаю, что вернуться обратно нам светит только в том случае, если мы помешаем твоему прапрадеду убить Корнея и его семью. — Танька погрустнела. — Задача не из легких.

— Ты слышала, что мужики говорили? Корней свой дом только строить начал, а значит ни жены, ни детей у него нет. А убили его, когда дети подросли! Нам что, здесь пять лет сидеть??? — до меня только дошло, что мы совсем не в том прошлом, где до убийства оставалась хотя бы неделя.

— Точно, — протянула Танька. — Офигеть…

— Вот тебе и офигеть, — я немножко подумала и предложила: — Пошли в церковь, авось чего получится. В церкви нас точно примут.

— Пошли. — Танька совсем расстроилась. — Не вечно же здесь сидеть…

Деревня, конечно, изменилась, но свой дом я узнала сразу. Пусть он был не таким свеженьким и чистеньким, как сейчас, но все же выглядел вполне добротным строением, окруженным сараюшками и дощатым забором.

— Так странно на все это смотреть, — заволновалась Танька. — Совсем другой вид…

— А что ты хочешь? Древние времена, блин, — вздохнула я, прячась за деревьями. — А вон и церковь, смотри какая!

— Ух, ты! С тем, что сейчас на ее месте, не сравнить, — подруга посмотрела на меня с тоской. — Нас там темные люди не побьют?

— Ну, церковь же! — возмутилась я в ответ, но если честно, то сама побаивалась встречи с кем-либо из этого времени.

Собравшись с духом, мы старательно обошли деревню и быстро потопали к церкви, испуганные и сбитые с толку. Дом Божий был небольшим, и как оказалось — деревянным, видимо кирпичом его обложили позже. Сияющий крест на маковке, крест над входом в храм… Открытые двери, украшенные рисунками из жития святых и множество цветов вокруг, от белоснежных ромашек, до почти сиреневых колокольчиков, между которыми вился пахучий горошек. Мы растерянно затоптались у входа и чуть не сорвались бежать, когда услышали густой бас:

— День добрый. Прошу, проходите в храм.

Мы развернулись и увидели большого дядьку с окладистой бородой, который с добродушным интересом смотрел на нас.

— Добрый день батюшка, — промямлили мы в один голос. — Спасибо…

— Я смотрю, лица незнакомые. Не наши, не деревенские, — священник был благодушным и приветливым, что вселяло надежду.

Мы с Танькой быстро переглянулись, понимая, что не подумали о том, какую легенду будем рассказывать, когда столкнемся с кем-нибудь из людей. Но что-то говорить было нужно и, запинаясь, я сказала:

— Пришли мы за помощью к вам. В деревне нашей, голод, людей померло много, вот мы с сестрой и пошли иной жизни искать. Приютите нас, Богом молю…

— Прости Господи! — ляпнула Танька и тут же покраснела.

Священник, молча, оглядел нас с ног до головы, видимо изумляясь нашему прикиду и поинтересовался:

— А как деревня ваша называется, горемычные?

Я вспомнила соседнюю деревушку, в которой была от силы, раз пять и сказала:

— Алексеевка.

— Алексеевка? — он пошевелил густыми бровями и вздохнул: — Ну, что ж, пойдемте со мной.

— Куда? — мы испуганно наблюдали, как он приближается к нам.

— Чего вы всполошились? — батюшка удивился нашей реакции и остановился. — Поживете при храме, а там видно будет. Грех это, людей в беде оставлять. У нас здесь работы хватит: обед приготовить, воды принесть, на огороде управиться, подбелить, да порядок навести. При церкви я, матушка, да две певчие, Матрена и Евдокия. Работник еще имеется, Родион. Вот и вся недолга.