— Ладно, ладно! Пойдем на заимку! — огрызнулась я, соглашаясь с ней по поводу Лиды, но, не понимая, что можно выискивать на развалинах. — Когда?

— Вот прямо сейчас и пойдем. — Танька встала и, допив чай, широко улыбнулась. — Чтоб я уже спокойной была.

Мне до жути хотелось забраться под одеяло и пролежать неделю, не меньше, но натянув шубейку, я потащилась за подругой, понимая, что все происходящее, игнорировать нельзя.

Ветер гудел в верхушках сосен, они скрипели, сбрасывая на нас снежные пластины, отчего мы вздрагивали и оглядывались. Слишком свежо было предание, обо всех страстях, произошедших в этом лесу. Морозец пощипывал щеки, забирался за воротник, и я плотней затянула шарф, чувствуя, как горят коленки под шерстяными колготами.

— И что ты здесь найти хочешь? — почему-то шепотом спросила я, глядя на почерневшую дверь, открытую настежь. — Пугает меня это место!

— Вот сейчас и разберемся. — Танька первая вошла в дом и чтобы не отставать, я тоже шагнула через порог.

Пошарившись по углам, мы естественно ничего не обнаружили, и я даже расстроилась, ибо успела заразиться надеждами подруги.

— Может, на чердак полезем? — предложила она, разглядывая потолок. — Вдруг там что-то найдем?

Танька повернулась к окну и вдруг присела, дернув меня за собой.

— Фельдшерица!

— Где?! — я подлезла под подоконник и испуганно уставилась на подругу. — Черт! Сами к ней в пасть полезли!

Мы высунули носы, подтянувшись к окну, и увидели Елену Валерьевну, которая шла в сторону болота, проваливаясь в сугробы. На ней были новенькие валенки, короткий пуховик и теплые лосины, красиво обтягивающие ее точеные бедра.

— На болото полезла! — прошептала Танька, наблюдая за ней с плохо скрытой завистью. — Вот теперь, у меня вообще нет сомнений!

Боялись мы зря — фельдшерица была занята тем, что упорно преодолевала сугробы и не обращала внимания на заимку. Ее лицо было сосредоточенным и каким-то злым, словно она была чем-то раздражена.

— Ишь, как припекло! И сугробы нипочём! — возмутилась Танька, наблюдая за девушкой. — Плохие у меня предчувствия! Очень плохие!

— Если хорошенько подумать, то на болоте ей кроме как искать своего папашку — делать нечего, — предположила я, будучи внутри себя уверенной в этом на все двести процентов. — А так как, убит он давно, то видимо поднять его хочет! К жизни вернуть!

— Этого еще не хватало! — подруга отвернулась от окна, и устало прижалась спиной к стене. — Когда же это закончится… Какая-то бесконечная история…

— Делать что-то нужно, — я конечно пока не понимала, что конкретно, но позволить, чтобы оборотень из болота ожил, допустить было нельзя. — Остановить ее мы не остановим, а если полезем, то жалеть она нас не станет.

— Чего же она сейчас нас жалеет? — задумчиво протянула Танька. — Не пойму я. Будто и не знает, кто мы, смотрит своими глазками наивными, обманщица!

— Может не к спеху ей с нами возиться! Дела у нее поважнее! — я даже думать не хотела о том, что начнется, если оборотень с болота вернется в мир живых. — Сдались мы ей, если папашку она оживлять затеяла!

— Пойдем в Алексеевку, — вдруг сказала Танька и замолчала, уставившись в стену.

— Зачем??? — я никогда не попадала в ход ее мыслей и теперь тоже в изумлении воззрилась на подругу. Чем нам мог помочь поход в Алексеевку?

— Говорят, в Алексеевке ведьма живет, — выдала Танька и завертелась, удобнее устраиваясь на разбитой табуретке. — И вот что мне в голову пришло! Пойдем к ней и попросим, чтобы она колдунов воскресила!

Подруга порозовела, глаза ее заблестели, и было видно, что она в восторге от своей идеи.

Я несколько секунд смотрела на нее, а потом расхохоталась:

— Ты серьезно???

— А что? — подругу ни капли не смущала та ерунда, которую она говорила. — Старая Дося рассказывала, что ведьма эта, такая сильная — грозу может вызвать и бесов изгоняет!

— Да пусть она хоть распрекрасная будет! — я начинала нервничать, ведь это уже были не шутки. — Ты как себе представляешь, давно умерших людей воскрешать?!

— А как Корней и Прохор воскресились? И Лидка? — парировала Танька. — Значит, можно!

— Сравнила! Колдунов настоящих и бабку-шептуху! — хмыкнула я. — Небо и земля! И вообще, нельзя мертвецов воскрешать!

— У тебя лучше идея есть? — она задрала брови и вопросительно уставилась на меня. Я молчала. — Значит, решили. Идем в Алексеевку.

— Погреться-то можно? — проворчала я, поднимаясь и выпрямляя затёкшие ноги. — Пообедать? Чаю выпить?

— Пошли, только быстро, — деловито согласилась Танька. — Кто знает, что у этой клыкастой на уме? У нас каждая минута на счету!

Осторожно выглянув из-за угла, мы свалились с высокого крыльца в снег и быстро пошли обратно, надеясь, что Лида не догонит нас на полпути. О том, чтобы остаться с ней наедине в замерзшем лесу, даже подумать было жутко.

Дома было тепло и уютно, хотелось стянуть с себя все одежки и залезть в горячую ванну, а не бегать по морозу, но я лишь тяжело вздохнула и сильней прижалась к печному боку. Может плюнуть на все и сидеть вот так, не думая ни о чем? Кто мы такие, чтобы бороться с этой лавиной зла в одиночку?

— Давай, не спи! — Танька сунула мне кружку с чаем и залежавшийся сухарь. — У тебя вообще ничего сладкого нет! Нужно пирог сегодня испечь. С яблоками, например или с малиной.

— Как ты умудряешься еще и о пирогах думать… — сонно произнесла я. — В тебе столько активности… Раздражаешь прям.

— И хорошо! — заявила подруга, отпивая горячую жидкость и морщась. — Тебя никто, кроме меня не расшевелит.

— Ты хоть знаешь, где эта ведьма живет? — от обжигающего чая, я начала приходить в себя, представляя, как мы требуем от ошалевшей старушки, чтобы она колдунов воскресила. Пошлет нас куда подальше или собаку спустит.

— Найдём! В Алексеевке ее каждая собака знает! — Танька абсолютно не заморачивалась по этому поводу. — Спросим у людей. Язык до Киева доведет.

Может язык бы и довел нас до Киева, но дорога в Алексеевку, была куда более трудной. Соседняя деревня находилась недалеко, нужно было пройти широкое поле, на котором летом зрела пшеница и миновать лесочек с редкими, грустными осинами. Поздней весной, летом и частично осенью, это даже могло принести удовольствие, но вот в остальное время, когда начиналась распутица или все засыпало метровыми сугробами — сие путешествие, казалось пыткой. Вот и в этот раз мы брели в заснеженной безмолвной тишине, слыша, как где-то противно каркает ворона.

Раскрасневшиеся, с мокрыми носами, мы еле добрались до осинника и, обхватив руками заиндевелые стволы, повисли на них, стараясь унять тяжелое дыхание. Мне хотелось выразить свои чувства крепкими словечками, но я благоразумно молчала, все-таки я девушка с высшим образованием как-никак!

— А еще обратно идти… — прохрипела я и одарила Таньку убийственным взглядом. — Тань, если мы зря прёмся туда, не обижайся.

— Будто это одной мне надо! — буркнула она и "отлипла" от дерева. — Пошли. Мороз крепчает.

Алексеевка выглядела уныло и мрачно. Даже сияющий наряд зимы не красил ее. Покосившиеся домишки, скрипучий журавель на черном колодце и худые собаки, выглядывающие из дыр в заборах. Все это навевало тоску и безотчетный страх, будто шли мы не по жилой деревне, а по кладбищу.

— Никогда мне не нравилась эта Алексеевка! — Танька передернула плечами. — Неприятная деревенька! Мурашки по коже от нее.

С этим нельзя было не согласиться, я тоже всегда испытывала смешанные чувства, когда приходилось бывать здесь. Отчего такие чувства овладевали мною, понять было сложно и я, просто старалась меньше ходить сюда.

Приметив старуху, одиноко бредущую по дороге, я подтолкнула Таньку и кивнула в ее сторону:

— Давай у нее спросим. Где тут еще людей искать?

Мы ускорились и, догнав бабульку в цигейковом полушубке, громко поздоровались. Она обернулась, опираясь на клюку, и сощурила ясные, проницательные глаза: