Я не знаю, но когда его сердце разбивается, мое тоже разбивается. Ради него.

Потому что теперь я знаю. Я знаю, каково это — чувствовать эту боль. Знать, что Элла решила уйти. Я знаю, как это было бы похоже на то, что я заслуживаю, зная, что любой человек в здравом уме сделал бы то, что сделала Сид.

Они бы не ушли.

Они бы убежали.

Так далеко, чтобы 6 не смогла до них добраться. Не могли больше причинить им боль. И Джеремайя Рейн — единственная надежда на такую защиту.

И я знаю, как это, блядь, бесит Люцифера.

Он зарывается головой в мою шею, и я чувствую тепло его слез, а когда крик вырывается из его горла, это придушенный звук. Такой звук может издавать дикое животное.

Его пальцы впиваются в мою спину, когда он пытается удержаться на ногах, и я морщусь от боли, но не осмеливаюсь отпустить его.

Не важно, что он сделал, не важно, что Сид поступила так, как считала нужным, я не отпущу его. Пока он не будет готов.

Его захлебывающиеся рыдания разрывают мое сердце, тепло на моей шее становится все горячее, когда его слезы падают на мою кожу. Я прижимаю его так близко, как только могу, и он дрожит в моих руках долгое, долгое время.

Я не знаю, сколько прошло времени, но его приглушенный скулеж становится все тише, а потом я чувствую, как Элла обнимает меня, и Люцифер медленно отстраняется.

Когда я поднимаю глаза, он не смотрит на меня.

Он смотрит на нее, а она на него.

Он разжимает руку, которая все еще лежит на моем плече, и она погружается в него, а я погружаюсь в них, мы втроем обнимаем друг друга.

Ее голова прижата к его груди, а его глаза закрыты, так как беззвучные слезы все еще падают, его глаза опухшие даже в закрытом состоянии.

Он называет имя Сид снова и снова, как прерванную мольбу.

И когда он поднимает голову с ее груди и его рот приближается к моему, Элла между нами, я понимаю то, чего не знал раньше.

Когда я чувствую вкус его слез на своем языке, я понимаю, что любовь — это странно.

Она может быть безумной, может быть жестоким хаосом. Она может быть жестокой, ужасной и разрушительной.

Эту часть я понимал с детства.

Но я не понимал, что… это нормально.

Неважно, насколько это ужасно.

Нет правильного способа любить. Но и неправильного пути тоже нет. Это не в нашей власти.

Любовь есть любовь, и она встречает людей именно там, где они находятся. Элла встретила меня, а я ее. Мы оба встретили моего брата, и я знаю, что Джеремайя и Сид тоже встретили друг друга.

Как бы я ни ненавидел это, я не могу с этим бороться.

Они тоже не могут.

Отпусти это.

Рот Люцифера теплый и влажный, и он задыхается от рыданий, когда я позволяю ему взять от меня то, что он хочет, Элла держит нас обоих.

Отпусти.

Весна в Александрию приходит рано.

Маверик сидит на заднем крыльце и смотрит на фонтан, утреннее солнце едва взошло. Он одет в футболку и серый свитшот, его локти лежат на коленях.

Я смотрю на него от задней двери, затем поворачиваюсь, чтобы оценить состояние гостиной. Кейн лежит на диване, закрыв глаза одной рукой, его голая грудь плавно поднимается и опускается. На его торсе синяки, и я не уверена, от секса ли они или от его боев на ринге, но они кажутся почти такой же постоянной его частью, как родимые пятна или веснушки.

Эзра спит наверху.

И Бруклин Астор тоже.

Она очень похожа на Маверика. Она полна борьбы и мужества, она так красива и все еще… заживает.

Очень похожа на Маверика.

Я снова смотрю на него. Он все еще смотрит вдаль, погруженный в свои мысли.

Когда я оборачиваюсь, я смотрю не на Кейна.

Это Люцифер.

Он лежит на полу, журнальный столик придвинут к противоположной стене от дивана, на котором спит Кейн. Под Люцифером куча одеял, руки сложены под подушкой, голова повернута набок, губы слегка раздвинуты, глаза закрыты, он спит.

Он выглядит измученным, как и в бодрствующем состоянии. Между темными бровями пролегла складка, и я вижу его обнаженные плечи, одеяло натянуто до середины спины. Каждый мускул его худого тела напряжен.

Интересно, снится ли ему она?

За три недели, прошедшие после Ноктема, с тех пор, как 6 забрала Рию, Сид и меня и бросила нас волкам, он не говорил о ней, по крайней мере, рядом со мной, за исключением одного раза. Он вообще почти ничего не говорил. Он много пил, он всегда рядом, но он редко… участвует.

Сирота с отвергнутой женой, мое сердце болит за него.

Мы не делали того, что делали с того первого раза, втроем, вкушая боль друг друга, и я знаю, что это убьет Маверика, если мы это сделаем. Я также знаю, что не могу остановить боль Люцифера. Как и его братья.

Только Сид может это сделать, и я не уверена, что она хочет этого.

Письма, которые она написала Маверику, повторяющие ту боль, которую она испытывала, разрывая отношения с Джеремаей, мальчиком, которого она считала своим братом… их душераздирающе приятно читать.

В основном потому, что я знаю, чем закончится эта история.

Пока что.

В этих письмах она еще не приняла решение. Но когда 6 пришли за нами, пешками в их странных ритуалах, она приняла решение. Она была достаточно параноидальна из-за насмешек 6 над Люцифером о том, как она стала его женой. О том, как Люцифер заставил их принять ее.

И когда ее худшие опасения сбылись, и шестерка захотела использовать ее в своих играх разума, она выбрала.

Она выбрала для себя и для своего ребенка и ребенка Люцифера..

Я сглатываю комок в горле и открываю раздвижную стеклянную дверь, чтобы выйти на улицу.

Слова эхом отдаются в моей голове, тот единственный разговор, в котором Люцифер заговорил о ней:

— Она все еще собирается его оставить? — спросил он у Маверика, опустив глаза в пол, с пивом в руке. Через неделю после Ноктем.

Я доставала печенье из духовки и заставляла себя не останавливаться. Чтобы не усложнять ситуацию.

Маверик прочистил горло.

— Я не знаю.

— Она не сказала? — Люцифер надавил, его тон отчаянно требовал чего-то. За любой клочок информации. — Совсем ничего?

Маверик вздохнул.

— Если бы она сказала, в любом случае, я бы сказал тебе, Люци.

Люцифер помолчал мгновение, а затем спросил таким низким голосом, что я едва смогла его расслышать, пока выключала духовку: — Он причинит ей вред?

Мейверик не колебался.

— Нет.

И на этом все закончилось.

На улице, в теплом мартовском воздухе, я сижу рядом с Мавериком.

Он обнимает меня, притягивает к себе и целует в лоб. От него пахнет кожей, и я вдыхаю его запах.

— Ты готова? — спрашивает он, его губы касаются моих волос.

Ужас скручивается в моем животе, но я все равно киваю.

— Да. Я готова.

— Все будет хорошо, детка, — уверяет он, притягивая меня к себе, поворачивая лицом к себе, его руки лежат на моей талии. — А потом мы пойдем по магазинам и…

Я игриво шлепаю его по груди, качая головой, мои волосы рассыпаются по плечам.

— Я не хочу, чтобы ты тратил все свои деньги на мой гардероб, Мави.

Его голубые глаза сужаются, и это немного волнует меня, видеть, как он сердится, но я знаю, что он не имеет в виду это. Не так, как раньше.

— Я оскорблен тем, что ты думаешь, будто твоя одежда может опустошить все мои деньги, — он прикусывает губу, рассматривая белую футболку, которая на мне. — Хотя ты чертовски хорошо выглядишь в моей одежде, так что, может быть, мы пропустим этот гребаный шопинг.

Он наклоняется, закрывает рот вокруг моей груди, поверх футболки. Мои руки хватают его за плечи, я откидываю голову назад, позволяя его рукам забраться под мою футболку. Мои соски твердеют, и он стонет, перебирая их зубами, а рукой разминает другую.

— Пойдем в дом, — говорю я, задыхаясь и поглаживая его по плечам. — Твои братья спят прямо…