Я сжимаю свои бедра вместе. Нет. Мне нужно поесть. Оргазм притупит боль, и я провела много часов, пока мама отсутствовала, прикасаясь к себе, пытаясь заполнить голод чем-то другим.

Это работает. Но только на некоторое время. А потом я снова становлюсь полым. Так же, как и сейчас.

Я провожу языком по распухшей губе. Он сделал это.

Мой бывший никогда не делал мне больно, чтобы принести пользу. Все было ради него.

С Мавериком, казалось, это было для нас обоих. Общая боль. Такую, которую мог бы дать мне сам Бог.

И Маверик может стать богом.

Я уже упала на колени ради него.

Я крепко закрываю глаза.

Я стараюсь не думать о нем. Он не вернется сюда. Я видела его лицо, когда он понял, где я живу. Видела его разочарование от езды по выбоинам. Видела, как он не хотел меня выпускать, потому что не мог поверить, что я живу в таком ужасном месте.

Да. Он не вернется. Мы не обменялись номерами. Я даже не знаю его фамилии.

Я пытаюсь найти киноверсию своей жизни, что я делаю уже много лет, чтобы выбросить себя из головы. Если бы это был фильм, какой бы это был фильм? У меня не так много хобби, и я не могу смотреть много фильмов, но у меня живое воображение. Это происходит с детьми, которых связывают и оставляют голодать, пока их мамы ищут члены и наркотики.

Если бы это был фильм, то это была бы мрачная романтическая комедия.

Маверик оказался бы очень милым парнем, которому не нравится бить меня и который делает это, чтобы побаловать меня. Он бы сбил меня с ног большой картошкой фри и густыми молочными коктейлями. Он убьет мою маму, сожжет этот трейлер дотла. Он женился бы на мне, связал бы меня в постели (но никогда не оставлял бы меня там одну), трахал бы меня до тех пор, пока я не перестала бы онемевать. Пока я не почувствую настоящую боль. Пока я не почувствую его боль.

Пока он также не сломается и не расскажет мне все свои страшные истории. Почему у него на лице перевернутый крест.

Я знаю, что не у всех татуировок есть истории, но эта… я хочу знать, что это такое. Может, это просто способ отпугнуть людей.

Это привлекло меня.

Это часть нашего фильма. Глупая девушка думает, что может очистить грехи самого дьявола. Но, возможно, она может.

Мама не возвращается до вторника. Обычно я беру ее машину на день, чтобы добраться до Ковчега. Это в десяти милях отсюда, и в хороший день я бы с трудом прошла этот путь без сильной боли.

В день, когда я не ела более двадцати четырех часов? Не получится.

Я достаю телефон после быстрого душа, намочив волосы, но не вымыв их. Я отправляю сообщение Коннору. Он передал мне свой телефон в первый день, когда я была там, не сказал ни слова, просто положил его мне в руки с открытыми контактами.

Я никогда не писала ему раньше. Он мог проигнорировать меня. Возможно, его вообще не будет сегодня в Ковчеге. Я хожу туда уже несколько недель, и он бывает там по вторникам, но не всегда. В любом случае, у меня нет другого выбора, и я умираю от голода. Голова болит, в животе грызущее чувство.

Я сжимаю свою бледную плоть после того, как отправляю Коннору сообщение со своим адресом, умоляя подвезти меня. Я не веду светских бесед. Коннор вообще молчит, я думаю, он оценит всю информацию сразу.

Проходит десять минут.

Я сижу на нитяном ковре пола в гостиной и смотрю на крошки от крекеров, которые мама, вероятно, оставила здесь несколько дней назад. Я тянусь к одному, не больше крошки, но это лучше, чем ничего.

Мой телефон вибрирует у меня на коленях.

Буду через пятнадцать минут.

Я все равно хватаю крошку, позволяя ей прилипнуть к коже. Кладу в рот. Я закрываю глаза, наслаждаясь вкусом.

На вкус это ничто.

Я кладу руки на живот и сжимаю его, надеясь, что пятнадцать минут пройдут быстрее, чем целый день и ночь вдали от дьявольского мальчика с голубыми глазами. Он не первый мой мужчина, и я сомневаюсь, что он будет последним.

Но такой секс… я хочу сделать это снова.

Отпусти. Он не вернется сюда.

Я стараюсь, чтобы это не беспокоило меня, я даже не знаю его. Он не в моей лиге, финансово, эмоционально, физически.

Но когда Коннор забирает меня, я не могу не оглянуться на грунтовую дорогу, на которой стоит мой трейлер, и думаю о Маверике, маневрирующем на своей дурацкой машине по выбоинам. Думаю о том, как он подталкивает ко мне свою дурацкую тарелку с едой.

Думаю о его руках на моем горле. Все эти дурацкие синяки, которые он оставил на моем теле.

Как кто-то может быть одновременно таким жестоким и таким… добрым?

Может, у меня просто ебанутая голова, раз я считаю, что все, что он делал, было добрым.

Я улыбаюсь Коннору, и он улыбается в ответ, в его взгляде теплота. Это доброта. Он из тех парней, с которыми я должна забраться в постель. Он даже не оставил бы ни единого следа.

Трагично.

Утро вторника, солнце едва встало, но почему-то я уже встал. Я поехал к Элле в воскресенье вечером, после Совета.

Машины все еще не было.

Я не мог заставить себя постучать в дверь, поэтому вернулся пешком к своей собственной нелепой машине, припаркованной у трейлерного парка.

Вчера я трахнул девушку, которую едва знал. Какая-то цыпочка из АУ по имени Челси, которую я обычно видел только на вечеринках. Я пошел к ней в квартиру, чтобы не иметь с ней дела, когда все закончится.

Я кончил ей в рот, в гребаном презервативе, как на порносъемке, следуя законам, и закрыл глаза, думая об Элле. Я возненавидел себя еще больше, когда кончил.

У меня так много дел, которые я должен сделать сегодня, и я не хочу делать ни одного из них. Я хочу забаррикадироваться в шкафу, накуриться до чертиков, может быть, выкурить трубочку. Исчезнуть в своей голове и позволить моим собственным монстрам сожрать меня заживо.

Я хочу почувствовать что-то плохое.

Я кусаю бок кулака, прижимаюсь спиной к дивану. И то, и другое больно, ни одно из них не болит так сильно, как я хочу.

Риа.

Я провожу рукой по лицу, стону. Я обещал ей, что буду видеть ее каждое утро, и я не уверен, что она хочет, чтобы я выполнил это обещание, но это не имеет значения. Я сказал, что буду, и я уже проебал воскресенье. Вчера она спала.

Сегодня утром — да.

Я стою у двери в подвал, затаив дыхание. Дверь заперта на ключ, который открывается только отпечатком моего большого пальца. Я думаю о 6, которые придут сюда. Что бы они сделали, если бы узнали, что я держу ее здесь. Может, они знают.

Я думаю об Элле, что бы она сказала, если бы узнала, что у меня здесь девушка? Я думаю, может быть, она бы разозлилась, что это не она. Эта мысль заставляет меня улыбнуться, но я отбрасываю ее в сторону.

Она заставляет меня чувствовать себя плохо и хорошо одновременно, и я чертовски ненавижу это. Ненавижу, как ее зеленые глаза смотрят на мои, когда я обращаюсь с ней как с дерьмом, пока трахаю ее. Ненавижу, как эти же глаза смотрят на гребаные макароны с сыром, словно это дар божий.

Ненавижу то, что за двадцать четыре часа, проведенных с ней, она заставила меня почувствовать себя богом.

Я выдыхаю, закрываю глаза на секунду. Пытаюсь дышать нормально, думая о том, как снова столкнусь с Рией.

Слова Люцифера, сказанные несколько недель назад, эхом отдаются в моей голове. Речь идет о девушке, которую ты не можешь полюбить. Ты не можешь любить ее и не можешь ее отпустить. Я стиснул зубы. Потому что ты знаешь, что Риа тоже умрет.

А потом По, эхом отдающийся в моем черепе, как летучие мыши на гниющем чердаке: Границы, разделяющие Жизнь и Смерть, в лучшем случае теневые и расплывчатые. Кто скажет, где кончается одно и начинается другое?