— Держи себя в руках! — рявкнула Ягиня, с силой дернув девушку за косу. Люта вздрогнула и очнулась. Вокруг нее круг выжженный образовался, лестницы пожгло, траву перед крыльцом, а Ягине хоть бы хны.

— Я для чего избу починяла, чтобы ты мне ее тут же развалила? Тарелку дала не для гнева тебе, а чтоб поняла, есть кого возвращать, есть кому мстить, Люта. Один вопрос: хватит ли тебе на это смелости?

— Хватит, — прохрипела Люта и повторила громче. — Хватит!

— У всего есть цена. Какую заплатить готова за знание?

— Любую.

Ягиня криво усмехнулась и подошла вплотную, чуть ли не носами соприкасаясь.

— Даже жизнь отдашь?

— И думать не буду.

— А жизнь дитя нерожденного?

Люта поморгала и сделала шаг назад. Одно дело, свою жизнь класть на алтарь, другое чужую.

— Это ж чью?

Ягиня положила ладонь на живот Люты и слегка надавила. Девушка в ответ похолодела, не уж-то понесла-таки от сволочи хазарской.

— А вот эту. За все платить надо. Особенно за жизни, что вернуть хочешь. А за них платить другой жизнью надо. Покуда не заключила договор со мной, есть для тебя шанс замуж выйти да дитя родить. Ежели примешь знания, так и ходу назад не будет. Останешься одна.

От сердца отлегло, речь шла только о возможном ребенке. Люта призадумалась, сцепив ладони на животе. Детей она хотела и мужа хотела, да только где все теперь? С головой, отрубленной лежит в траве. Среди домов, сожжённых валяется. Из-за нее Глиску разорили, из-за нее отца погубили. Значит и платить тоже ей.

— Отдам.

— Так тому и быть.

Когда Люта вся в думах и заботах ушла в избу, Ягиня мягко потрепала вороного коня по холке. Ее прищуренный взор обратился в даль, а кривая улыбка застыла на устах. Иногда, чтобы добиться нужного ответа, можно недоговорить или же чуточку приукрасить правду.

***

Люта еще раз проверила хорошо ли выходит кинжал из ножен, на месте ли мешочек для трав и продолжает ли смотреть на нее Ягиня тем самым пронизывающим душу взглядом, который девушке приходилось терпеть вот уже как целый месяц.

— И чего стоим? Тодорка, подтолкни ее, что ли.

Услужливый конь пиханул мордой в спину Люте и фыркнул, мол, иди уже, а то ни тебе, ни мне покоя нет.

— Да иду уже иду. А там точно неопасно? — осторожный взгляд в сторону ночного леса и вот в лоб уже прилетает скорлупка от ореха.

— Я тебе сохранность обещала? Не обещала, а вот ты папоротник на Ивана Купалу достать обещала. Изволь исполнять обещанное.

Ягиня мерзко улыбнулась и с грохотом закрыла дверь избы, оставив снаружи раздосадованную ученицу. Люта сама не поняла с какого дуру решила папоротник проклятущий срезать. Все Ягиня эта, на слабо взяла, а она как негораздка [14] повелась. А кто его знает, есть этот папоротник вообще. Яга только улыбалась загадочно и подначивала, мол, сама увидишь.

Люта топнула в раздражении ногой в лапте, в который раз поправила кинжал с мешочком на поясе и ступила в мрачный лес. Не был он ночью дружелюбным. Днем даже Лихо, вечно заседающий в кустах, не пугал, но ночью… Не хотелось бы наткнуться на одноглазое страшилище, который и людей не брезгует отведать.

До поляны с папоротником, на кою указывала Ягиня в памятный день спора, было недалеко. Люта, уже выучившая ближайший лесок шла уверенно, стараясь не оборачиваться и не прислушиваться к шорохам в лесу. Оборачиваться нельзя — иначе папоротник не явится, а если прислушиваться к шорохам, то и сердечко может не выдержать.

Злобное рычание мало было похоже на лесные шорохи, оттого прислушаться все же пришлось. Люта застыла столбом, боясь пошевелиться лишний раз. Не волк же это в самом деле. Не лютуют они летом, не нападают на людей.

«Волки летом не нападают», — еще раз повторила самой себе всем известную истину девушка для пущей уверенности. Жаль волку то нельзя было сказать, не понял бы. Оставалось только просить всех богов разом, чтобы хищник либо сам ушел, либо вперед выступил. Собственные глупые мысли вызвали смешок, от которого рычание стало громче и страшней.

Плюнула Люта на все, да и побежала. Смелость — это хорошо, но не тогда, когда за спиной пастью лязгают. Выбежала она на полянку, наткнулась на что-то впотьмах, запнулась и грохнулась со всей дури на землю. Рычание за спиной перешло в скулеж.

«Тьфу ты, опять вся в синяках да царапинах буду!», — не к месту подумалось девушке.

Она повертела головой из стороны в сторону, чтобы понять, что помешало ее побегу, как увидела валяющийся на земле нож, а в трех шагах от него, прижавшийся мордой к траве огромный волк. Желтые, светящиеся в ночи глаза, сверкали злобой и отчаянием одновременно. Когда Люта подобрала нож с земли, волк злобно вызверился и сделал небольшой подскок вперед, скаля острые клыки.

— Это хочешь? — помахала она у него перед мокрым носом лезвием. — А вот не отдам! Так и останешься во второй ипостаси до конца дней своих, чтобы неповадно было на девиц честных нападать! Ножик поди у ведьмы забрать не просто.

Волколак, а это был именно он, огрызнулся, клацнул клыками и уселся на зад, отвернувшись от Люты. Подумаешь, решил развлечься, чего ж сразу так жестоко поступать с бедным несчастным оборотнем.

— Нож воткну обратно в землю, если папоротник поможешь найти и клятву дашь верности, — ответила Люта на его выпад, со знанием дела подбрасывая волшебный ножик в ладони.

Волколак прищурил взор и присмотрелся к девушке.

— И одарю честь по чести.

Помотал головой, как бы размышляя идти на сделку или нет, встал махнул хвостом в знак согласия и потрусил к Люте.

Девушка, не теряя времени, мазнула ножом по ладони и подставила ее под морду волколака. Тот обнюхав ладонь, слизал кровь. Глаза мигнули красным, и волчья морда опустилась пред Лютой в покорном поклоне. Нож воткнулся обратно в землю уверенной рукой, и девушка отошла в сторону. Волколак перекувыркнулся через нож и тут же стал мужчиной.

— Смотрю, девицы нынче совсем бесстыжие пошли, хоть бы ойкнула что ли.

— Было бы отчего ойкать, — брякнула Люта в ответ, заставляя взрослого мужика покрыться красными пятнами не то со стыда, не то от гнева. Хорошо в темноте не видно. Чтоб волколак бабы смущался, когда б такое было!

— Ну что ж, — рыкнул он. — Раз отныне я помощник твой верный, так говори, чего надо.

— Ничего, — пожала плечами Люта и добавила, — пока что. Как будешь нужен, позову.

— Как звать-то меня знаешь? — хитро прищурился волчара, облизываясь и окидывая жадным взглядом девичью фигурку.

Злость, забытая за спокойный месяц, вновь подняла голову. Взгляд черных глаз потяжелел и обжег волка почище железа каленного.

— В твоих венах отныне кровь моя, нечисть, — от фразы сказанной спокойным тоном, волка согнуло пополам. Ему показалось, словно бы наизнанку его выворачивают, тянут внутренности все.

— Ведьма, — прохрипел он. — Мораны служанка. Вот же угораздило.

— Слуга нынче ты, хвостатый, а я жрица Великой Матери, душ собирательница. Покуда кровь моя в тебе, даже и не думай предать меня, не то смерть будет долгой и мучительной. Ежели урок тобой усвоен, то я жду свой папоротник. Как величать-то тебя?

— Грул, — буркнул он недовольно и пошевелился, ожидая повторную боль.

Отпустило.

Люта вновь взяла в руки нож и что-то пошептав над ним, отдала волколаку.

— А вот и дар мой. Заговорила я вещицу волшебную, чтобы возвращалась она к тебе, куда бы ты не пошел и кому бы в руки она не попала.

Грул с сомнением посмотрел на Люту, повертел ножик в руках и воткнув его в землю, вновь перекинулся в животную ипостась. Принюхался и куда-то потрусил, перед этим, мотнув мордой в нужную сторону, мол, за мной идем.

Когда Люта довольная вернулась к избе вместе с папоротником ее встречали все те же Ягиня и Тодорка.

— Видишь, Тодорка, честным волколакам уже нельзя в лесу поохотиться, злые ведьмы запугивают и помощь вымогают.

Конь в ответ на это согласно заржал, кося лиловым глазом в сторону Люты.