— Это самое полезное качество для журналиста, не желающего нажить себе влиятельных врагов.

Лукавая улыбка:

— Ты о себе?

— Вряд ли меня можно назвать влиятельным.

— Разве не деньги правят миром?

— Надеюсь, что нет, хотя надежда слабая. Но я точно не желаю такой власти.

— Разве для мужчины власть — не самое главное?

— Смотря над кем… — судорожно сглатываю и на мгновение прикрываю глаза.

— Что-то я теряю нить нашего разговора, — тихо усмехнулась Ника. — Так почему ты считаешь, что я не болтлива?

— Ты ведь не рассказала отцу про мою выходку с прудом.

— Зачем мне ему про неё рассказывать?

— Чтобы отомстить мне.

— Я же сказала, что не злюсь.

— Женщины не всегда говорят то, что на самом деле чувствуют. Я бы даже сказал, часто лгут в этом.

— О боже, Тим, ну где ты насобирал эти свои убеждения про женщин?

Моё сердце болезненно ударилось в рёбра от этого "Тим". Так меня называли только очень близкие люди, очень узкий круг.

— Из опыта, — выдавил я хрипло.

— Однако ты ведь допускаешь, что он не всеобъемлющ?

— Теперь — да.

Ника поёжилась.

— Надо мне идти… спать, — пробормотала она. — Завтра ответственный день.

Сам не ведая, что творю, я взял её за прохладные пальцы своей лапищей. Она замёрзла, надо отпустить её… Надо, чёрт возьми, её отпустить..!

— Ты ведь не уедешь сразу после интервью с сотрудниками? — спросил я с надеждой.

— Папа… расстроится? — уточнила она.

— Да. И папа тоже.

— А кто ещё?

Эта чертовка, похоже, задалась целью вогнать меня в краску! И у неё отлично получается!

— Ну… мой партнёр… Юра. Я ведь дискредитирую компанию своим поведением.

— Я не стану писать об этом в статье.

— Спасибо.

— Но чисто из любопытства — что это было? — Ника лукаво улыбнулась.

Я вздохнул:

— Хотел, чтобы ты уехала.

— Для этого достаточно было прямо мне сказать.

— В самом деле?

— Не прикидывайся. Я знаю, что ты дал согласие на интервью. Какая муха потом тебя укусила? И почему ты не встретил меня в набедренной повязке? Чем я так разозлила тебя при знакомстве? Вроде, не сказала ничего обидного…

Да, но отвращение было написано у тебя на лице! Впрочем, похоже, оно отступило при более близком знакомстве, как и мой гнев. Возможно ли, что… нет-нет, не стоит думать об этом в адрес обручённой девушки!

— Пусть это останется на моей совести.

— Ни в коем случае. Забудь. Я уже сейчас понимаю, что это было скорее забавно, чем ужасно, а через пару лет вообще стану вспоминать эту историю как прекрасный и очень смешной анекдот из жизни. Обычно мои интервью намного менее живописны.

И снова это ощущение, будто она издевается и провоцирует меня… На что? Как же сложно ориентироваться во всех этих хитросплетениях заигрываний белых женщин! Да, следует почаще напоминать себе, что они ведьмы…

В саду негромко, но нарочито хрустнула веточка — Ника даже не услышала этот звук, а вот я понял: Саран надоело ждать, она хочет в тепло. Давно бы зашла сама через парадную дверь! Но ладно…

Я помог Веронике встать со скамейки, она неловко засмеялась:

— Отсидела ноги!

Попытавшись сделать шаг, она покачнулась, и я рефлекторно дёрнулся к ней, поймав в объятия. В груди принялись взрываться фейерверки.

— Отнести тебя? — спросил я, еле совладав с собственным голосом.

— Что ты! Ни в коем случае, а то я так совсем разучусь ходить…

— Вряд ли тебе это грозит, ты же спортсменка.

Она звонко, переливчато рассмеялась, высвобождаясь из моих рук:

— Да уж, спортсменка из меня знатная! Честно сказать, я чуть не сгорела со стыда во время нашей сегодняшней тренировки.

Я неохотно отпустил её и всё же оставил руку на локте.

— Почему это? Ты в прекрасной форме…

Это слово я, конечно, использовал в его прямом значении: Вероникины формы казались мне просто идеальными.

— Это ты в прекрасной форме, а я… только и горазда, что писать о фитнесе…

— Тебе не нужно загонять оленя и валить мамонта. Это моя задача. А твоя — сидеть у огня и помешивать в котелке.

По телу прошла острая волна мурашек. Перед моими глазами живо предстала картина, как Ника, закутанная в тёплую шкуру, сидит у огня в моей пещере, одной рукой помешивает суп, а в другой держит крохотную лысую мартышку. Нашего общего детёныша… Совсем с ума сошёл! Но внизу живота без спросу налилось камнем.

Ника хихикнула:

— Весьма расслабляющая установка! Моя тренер бы обругала за такое. Помимо работы с группами и индивидуалок, она ещё сама тренит по часу-полтора в день.

— Держу пари, выглядит, как сушёная вобла.

— Ничего подобного! Очень фигуристая, когда напрягает какую-нибудь мышцу, каждое волокно видно.

Я передёрнул плечами:

— Это излишне. Женщинам к лицу мягкость и гладкость.

Ника потупилась на мгновение.

— Ну ладно, я пойду. Ноги уже отпустило… Спасибо за кофту, — она потянула край с плеча — я положил туда руку:

— Сначала зайди в дом.

— Какой ты заботливый! — сказала она с иронией и засмеялась.

Уже через полминуты я стоял перед Саран — оглушённый и ослеплённый, будто бы прокрученный через мясорубку. Я не видел, не слышал её, я весь был погружён в свои переживания из-за только что закончившейся встречи. Впрочем, Саран почти ничего и не говорила — с покорным видом пересекла сад следом за мной, вошла в дом, поднялась по лестнице. Возле моей двери предложила с надеждой:

— Пойдём ко мне, любимый.

Но я отрицательно покачал головой — об этом не могло быть и речи.

— Ты больше не любишь меня? — печально спросила девушка.

Я не хотел ранить её, поэтому попытался уйти от ответа:

— Нет, это не так.

Неверная формулировка, Саран. Я вообще никогда тебя не любил. Испытывал нежность, благодарность, расположение — да. Но не любил. Похоже, мне суждено познакомиться с этим чувством только в тридцать лет. И как всякая первая любовь, моя заранее обречена на провал.

Я запуталась окончательно. Ну не похож Тимур на гнустного интригана, хоть убейте меня! Тогда что это всё означает? Почему он ведёт себя так странно? Честное слово, я несколько раз за нашу последнюю встречу ясно ощущала неподдельную и неприкрытую симпатию в свой адрес. Но это ведь неправильно, он не может этого не понимать… В то же время, Тимур не переходит границы, и из-за этого порой мне самой сложно их определить.

Согревшись в комнате, я стала стягивать с себя кардиган — и вдруг учуяла на нём мужской запах. Очень тонкий, но умопомрачительно приятный: с нотками хвои и кожи. Кто бы мог подумать, что мой дикарь пользуется парфюмом? Минутку, я подумала "Мой"..?

Однако, несмотря на возмущение в свой собственный адрес, перестать нюхать кофту не получалось. Запах был совсем слабый и, конечно, к утру уже выветрится — оттого и хотелось насладиться им, пока есть такая возможность. Себе я объяснила это безобразное поведение тем, что меня давно не обнимал мужчина — вот я и таю от малейшего напоминания о тестостероне.

Кое-как заставив себя оторваться от своего нового увлечения токсикоманией, я сходила в душ и переоделась ко сну. Кардиган всё ещё благоухал. Я взяла его с собой в постель, крепко обняла и уткнулась носом. Как же сладко мне было засыпать…

Я проснулась выспавшейся и подозрительно счастливой. Сумасшедший дикарь не хочет, чтобы я уезжала. И это не из-за папы и не из-за партнёра, подсказывала мне интуиция. Ну и что? Мне-то что? А вот что: я смогла переломить его железобетонные убеждения в том, что все женщины — коварные и непорядочные существа. Он прежде и сомнения в этом не допускал, а теперь хочет, чтобы я осталась. Романтика тут ни при чём — мне просто приятно, это тешит моё женское и журналистское самолюбие.