— Я и сам справлюсь, — хрипло пробормотал он и в самом деле отлично проделал сотню повторений без всякой помощи.

Я на его фоне выглядела отнюдь не блестяще. Тимур предложил мне помощь, но я гордо отказалась: он может, а я что? Однако пятьюдесятью повторениями пришлось удовлетвориться. Пресс нещадно болел и продолжать поднимать меня в положение сидя отказывался. А вот дальше начался наконец праздник на моей улице: бизнесмен оказался в плане сухожилий настоящей корягой. Мы разулись, сели на один мат, выпрямив ноги, стопами друг к другу. Ухватили друг друга за руки и стали по очереди отклоняться назад. Это был один из моих любимых моментов в тренировке, я всегда с удовольствием тянулась на пару с Лерочкой, а она, следуя безупречному тренерскому чутью, никогда не форсировала события и позволяла мне делать это в своём темпе, без боли и излишнего давления. Поэтому я добилась неплохих успехов и теперь могла утереть нос Тимуру, который большую часть тренировки посмеивался над моей немощью. Он не мог достать руками дальше икроножных мышц — я же почти складывалась пополам, при этом ещё и блаженно постанывая от удовольствия. Как приятно потянуть усталые разогретые мышцы!

Мужчина рычал в ответ:

— Зачем это вообще нужно? Мне вполне хватает моей гибкости для повседневных задач…

— Растяжка помогает расслабить мышцы, — принялась объяснять я, — укрепляет связки и суставы. Чем эластичнее мышца, тем бОльшую амплитуду движения она может выполнить и быстрее восстанавливается. Растяжка улучшает кровоснабжение мышечной ткани, предотвращает микротравмы…

— О, да ты настоящий фанат… — неожиданно перешёл Тимур на ты, но тут же поправился: — То есть, вы.

Я внезапно подумала, что в этом нет ничего дурного. Что может быть, нам и впрямь можно было бы перейти на ты: мы ведь близки по возрасту, да и дружба отцов нас сближает, — но размышляла слишком долго — и момент был утерян. Я объяснила Тимуру, как поменять позу — раздвинуть ноги — и продолжила:

— Существует мнение, что если хорошо растянуть связочный аппарат, то можно вообще не давать искусственную нагрузку на мышцы — они сами будут развиваться гармонично.

Я потянула Тимура на себя и он весь скривился, даже завопил от боли:

— Жесть какая!

Пришлось его отпустить.

— Я думаю, что это очередной миф, — пробурчал он, осторожно сводя и сгибая ноги в коленях. — Люди склонны всюду искать лёгкие решения трудных проблем. Трудных — в смысле, требующих труда.

Я повернулась к нему спиной, села в бабочку и попросила Тимура упереть стопы мне в поясницу.

— Разве растяжка не требует труда?

— Это ленивый труд. Сидишь себе да сидишь… самое то для лежебок и лодырей.

Его стопы очень качественно давили мне на поясницу, не давая согнуться и помогая наклоняться с прямой спиной.

— Что ж, — пробормотала я с ехидцей, — значит, я лентяйка…

— Да, — сочувственно вздохнул Тимур, — выходит, так.

— Ах ты… — я выкрутилась из-под пресса и вскочила, но он встал ещё на полмгновения быстрее, так как его ноги не были раздавлены и искорёжены растяжкой. Засмеялся и помчался куда-то прочь. Мне ничего не оставалось, как побежать следом, охваченной раздражением и азартом погони. Я почти не разбирала дороги — видела впереди себя только широкую мускулистую спину да быстро мелькающие волосатые мужские икры. Хорошо, что мы всё время бежали по траве: обуви-то на мне не было. Я не успела заметить, как мягкая зелёная растительность внезапно сменилась на некрашеные деревяные доски, и через мгновение оказалась в воде. Рухнула в неё, как мешок с картошкой, подняв тучу брызг, перепугавшись до ужаса от того, что она поглотила меня с головой. Всего через мгновение рядом прогремел ещё один такой же всплеск, даже больше моего, и меня поставили на ноги. Чёртов дикарь хохотал и брызаглся, как ребёнок, а я… я внезапно ощутила острый давящий ком в горле и расплакалась, как дурочка. Заметив мою истерику, Тимур изумлённо округлил глаза и принялся тормошить меня, трогая то за плечи, то за волосы:

— Ника, ты что? Ника, Ника, ну прости, я не думал, что ты так расстроишься…

Его огромные медвежьи лапы сгребли меня в охапку, и я вдруг ощутила прикосновение горячих губ к своей щеке. Буквально ошалела от этого, потеряв дар речи, забыв, что плакала, вообще обо всём на свете забыв. Медведь ещё на секунду прислонился лбом к моему виску, шепнул тихо: "Прости", — и вдруг подхватил меня на руки и понёс куда-то.

Вероника лежала тихо в моих руках, совсем не шевелясь. Не обнимала меня за плечи, но и не вырывалась. Уже перед чёрным входом она засуетилась, попросила:

— Опусти, я сама дойду, — но я не позволил. Нет уж, сам напортачил — сам и исправлять буду. Ну, и из рук её выпускать не хотелось, честно говоря.

Занёс на второй этаж, поставил перед дверью в комнату.

— Прости, — повторил снова, как заведённый. Будто забыл другие слова.

— Да не злюсь я! — в сердцах воскликнула она, противореча сама себе. — Иди.

А я словно к полу прирос.

— Что? — усмехнулась ведьма. — И переодевать меня сам будешь?

— Ты не уедешь?

— Нет. Завтра ведь интервью, забыл?

— Я жду тебя на ужин.

Ушёл. Залетел в свою комнату и стал мерить её шагами, не обращая внимания на то, что вся одежда мокрая. Чёртова ведьма! Что она со мной сделала? Было сильное ощущение, что у меня в груди огромная зияющая рана, и эта женщина каждым словом, каждым взглядом — да вообще, любым действием — тыкает в эту рану. То грубо, то ласково. Но мне больно всякий раз, только в разной степени. Я точно помню, что сегодня с утра этой раны ещё не было. Я был спокоен, просто недоволен. Хотел, чтобы она поскорее уехала — и только. А теперь — страшно поверить, но я не хочу, чтобы она уезжала. Сам не хочу, не из-за отца. Как будто я превратился за полдня в отъявленного мазохиста и желаю, чтобы Вероника продолжала трогать эту мою рану в груди. Желаю боли. И боюсь её лишиться. Когда Вероника заплакала в пруду, там будто бы граната взорвалась — тогда-то я её и осознал. Что мне делать с этим? Это ведь… Я же не мог влюбиться в почти замужнюю женщину, верно? Глупость какая-то… как можно влюбиться за один день, да ещё такой… бОльшую нелепость, чем наше с Вероникой знакомство, трудно придумать. Ну а что ещё это может быть? Дружеские чувства? Пфь!

Однако, пока принимал душ, я сумел придумать утешительное и вполне логичное оправдание своим чувствам. Я ведь почему согнал Веронику со своих стоп во время упражнений на пресс? Потому что прикосновения девушки, пусть даже и только к ногам, произвели неизгладимое впечатление на мой мужской организм и он откликнулся вполне естественной реакцией. Пришлось отогнать журналистку, чтобы её же не смущать кое-чем, торчащим из шорт. Короче, всё просто: меня влечёт к ней физически — и тут нет ничего удивительного. Она молодая, красивая, и с такой фигурой, что у любого половозрелого самца слюнки потекут, не то что у отшельника, который белых самочек младше пятидесяти несколько лет вблизи не видел. Да, я лишь немного перевозбудился — вот и вся проблема, которая решается на раз.

Моё решение будто читало мои мысли — ждало в комнате, куда я вывалился из душа в одних трусах. Саран легко поднялась с кровати и в два невесомых шага подлетела ко мне. Положила руки на плечи, слегка погладила, хитро поглядывая улыбающимися узкими глазками. Казалось бы, вот оно — бери и решай. Снимай напряжение, в крайнем случае можно и глаза закрыть и подключить фантазию, как в подростковые времена, но… я не хотел. Смотрел на юную девушку в соблазнительной сорочке, готовую на всё, чтобы доставить мне удовольствие — и не чувствовал ни грамма желания. И дело даже не в том, что пользоваться её телом как сексуальной куклой непорядочно. Хотя и это тоже. Но самое главное — я её не хотел. Она была мне почти противна.

— Мокрый, — бросил я, уворачиваясь от тонких смуглых ладошек.

— Ничего страшного, — промурлыкала Саран, снова ловя меня и обнимая сзади за талию. Прижалась плоским животиком и почти такой же плоской грудью через шёлковую ткань, прошептала: