— Лиза, вы знакомы с Саран?

Горничная опустила глаза и порозовела.

— Это не должно вас беспокоить, Вероника Львовна. Они расстались…

Сердце во мне упало. Вот откуда эти запасы контрацептивов! Всё же нехорошо, что он меня обманул… но это нам нужно обсудить с глазу на глаз.

— Давно?

Плечи Лизы опустились ещё чуть ниже.

— Ну… вы уже были здесь… Но это было до появления… эмм… итальянского господина.

Я обернулась к Саран. Вот оно что. Обиженная изгнанная любовница. Пришла, чтобы поквитаться со мной?

Девушка сделала невинные глаза:

— Поджалуста! Говорить один!

Мне уже не хотелось ни о чём с ней разговаривать, но в лице девочки было столько боли. Мы переместились в гостиную, присели на диван.

— Протсти, я что-то врать, но я дждать ребёнок от Тимура. И я очень рюбить их.

Ситуация непростая: повела она себя нехорошо, попытавшись ввести меня в заблуждение, но если и впрямь у неё будет малыш…

— Без всяких сомнений, он должен знать, если ты действительно беременна. Он ведь не знает?

Она печально покачала головой.

— Я покадзать тебе справка! — горячо воскликнула Саран. — Пойдём в матшина!

Девушка схватила меня за руку и потянула в прихожую, к двери, на двор…

— Погоди… — спохватилась я, поддаваясь лёгкой панике. — Машина за воротами?

^{- Да}..

— Тимур не велел мне одной выходить за ворота…

— Это дздесь, сразу!

— Принеси справку сюда.

Она отчаянно замотала головой:

— Там… что-то… тебе надо смотреть, нельдзя принести… — и снова потянула меня за руку.

Я упёрлась ногами в землю:

— Нет, подожди, я так не могу. Надо спросить его…

Достала из кармана брюк телефон и набрала Тимура, но он был недоступен. Наверное, всё ещё сильно занят на работе. Моё сердце на удивление часто и взволнованно колотилось, словно я была на пороге какого-то серьёзного решения. На самом деле, так оно и было, если б только знать!..

Я решила быть последовательной и вернулась в дом. Попросила Лизу позвонить секретарю Тимура, но та безапелляционно ответила, что шефа никому не велено беспокоить. И вот тогда я решилась. Ну чем мне может быть опасна несчастная беременная девочка? Как навредить? Для полной уверенности я прихватила с собой охранника из привратной будки, мы втроём завернули по дороге за ближайшие кусты — там стоял большой белый джип "Мерседес". Странно, конечно, что Тимур подарил такой маленькой и тщедушной бывшей любовнице такую большую роскошную машину, но в принципе, зная его широкую душу…

Все боковые стёкла автомобиля были затонированы, а в лобовом очень ярко отражалось небо вперемежку с деревьями — вот почему я не заметила, что внутри кто-то есть. Сообразила я это лишь в тот момент, когда меня, заглянувшую внутрь, дёрнули за блузку, а сзади раздался глухой удар по телу охранника. "Мамочка!" — была моя последняя мысль, после которой сознание покатилось в глубокую чёрную дыру.

Я плыла на пышном белом облаке по небу, и вокруг меня прыгали маленькие, но яркие солнечные зайчики. Или это были светлячки… или искры от чего-то большого и светлого. Но я смотрела на них спокойно и прямо, не щурясь. А тела совсем не ощущала, будто оно вдруг потеряло вес. Впрочем, так ведь и должно было произойти, чтобы я смогла удержаться на кучке прохладного пара. Время от времени мне казалось, что я слышу чьи-то голоса, но вокруг не было ни души, если только мои светлячки не обладали собственным сознанием.

Потом, совершенно внезапно передо мной появилось лицо Тимура и вдруг заговорило по-итальянски (странно, но я понимала каждое слово!), осуждающе покачиваясь в воздухе:

— Глупая, глупая Нико, я ведь так тебя люблю!

— Что это за любовь такая? — возмутилась я. — Ты же дышать мне не даёшь! Ты душишь меня своей любовью…

Я и впрямь начала задыхаться, потому что плотный ком печали и обиды сдавил горло, и у меня никак не получалось его проглотить или вытолкнуть наружу. Я задёргала руками и ногами в поисках опоры, и вдруг свалилась с облака на что-то упругое. Резко открыла глаза и даже села, но тут же упала назад, потому что онемевшее тело было не в состоянии держать само себя. Однако и отсюда можно было кое-что разглядеть. Например, часть стен большой богато украшенной комнаты, развевающиеся тонкие занавески на высоких окнах, спинку гобеленового дивана, на котором я лежала… Абсолютно незнакомое место. Это не дом Тимура и не наша с папой квартира в Москве. И даже ни одно из известных мне жилищ моих друзей. На общественное место вроде больницы тоже не похоже. Полежав ещё немного, ощущая, как мучительно тело потихоньку приходит в себя, я снова поднялась — на этот раз осторожно, держась за спинку дивана — и огляделась ещё раз, повнимательнее. Деталей стало в несколько раз больше: столики, тумбы, кресла, картины на стенах — но ясности это не добавило. По-прежнему неузнаваемое место.

Я посидела, собираясь с силами, и наконец поднялась. Медленно приблизилась к окну и с боязливым волнением выглянула наружу. Там, внизу, метрах в 15–20 была обычная городская улица. Дома, прохожие, витрины, автомобили… только вот надписи — на итальянском, а сразу за стеклом вилась изящная, но очевидно прочная чёрная решётка. На четвёртом этаже! Я отпрянула от окна, тяжело дыша. Не может… быть. Этого просто не может быть, это какой-то розыгрыш. Я ведь не могу находиться в Италии!

Я принялась метаться по комнате в поисках воды, так как у меня резко пересохло во рту и горле, но когда нашла красивый хрустальный графин, полный прозрачной жидкости, и бокалы возле него, то снова шарахнулась в сторону. Нельзя здесь ничего пить! Это может быть опасно… С другой стороны, если бы похитители хотели меня убить, то давно сделали бы это, а от жажды я всё равно скоро умру…

Эти сумбурные размышления прервал тихий скрип открываемой двери. Я резко обернулась и увидела на пороге комнаты Витторио. Выглядел он… непривычно. Нет, конечно, за несколько дней, которые мы не виделись, он не мог сильно измениться, и всё же кое-что произошло с его лицом. Оно как-то осунулось и постарело, заросло внезапно седой щетиной, а вокруг смертельно усталых красных глаз залегли тёмные тени.

— Нико! — молвил он отнюдь не радостно. — Finalmente (наконец-то, ит.)…

— Как ты смеешь! — хотела закричать я, но из горла вырвался лишь тихий хрип.

Меня даже слегка пошатнуло, я упёрлась бедром в спинку кресла. Витторио кинулся ко мне, обхватил большими горячими ладонями за плечи, скорее бережно, чем сильно, и прошептал с надрывом, почти со злостью:

— Я люблю тебя!

— Это не любовь! — возразила я, пытаясь вырваться из его рук, но силы были не равны. Витторио стиснул меня, дёргающуюся, прижав к себе, и быстро зашептал по-итальянски. Из этой речи я понимала только отдельные слова: ни есть, ни спать, душа, блондинка, мучить меня, как воздух, как вода…

Я же отвечала по-английски, совсем в ином тоне:

— Ты обманул меня! Сказал, что не станешь преследовать, что уважаешь моё мнение! Что желаешь мне счастья… а сам… как… как ты смог..?

Я вдруг замерла в новом ужасе непонимания. Выходит, Саран была с ним заодно, но как это возможно? Он чуть отстранился и посмотрел в мои наполнившиеся злыми слезами глаза, чуть нахмурившись.

— Come, Vittorio? — повторила я.

— Я говорить тебе. Позже, — ответил мужчина. — Когда ты — моя.

Я медленно покачала головой:

— Никогда!

Он усмехнулся, резко изменившись в лице — оно стало насмешливым, жёстким, циничным.

— Посмотрим! — Витторио расцепил руки, отпустив меня и даже как будто слегка оттолкнув.

Я поняла, что мне предстоит долгая и непростая борьба. Но я не сдамся. Я его не боюсь! Лучше умру, чем стану чьей-то домашней рабыней!..

Когда Витторио ушёл, оставив меня одну, то почти тут же в комнату вошла служанка — смуглая азиатская женщина средних лет в длинном целомудренном платье. Она изъяснялась со мной только жестами и очень скупыми английскими словами: