Утром меня разбудило пение птиц, долетавшее через приоткрытое окно. Это было так чудесно, что я некоторое время просто лежала и слушала. Лёгкий ветерок, словно дыхание доброго великана, прокатывался по листьям росших под окном деревьев, получая и из них почти музыкальный звук. Напитавшись этими впечатлениями, я довольно бодро вылезла из-под тонкого одеяла и немного размяла тело простой гимнастикой, а потом отправилась в душ.

Оделась скромно, а накрасила и вовсе одни только ресницы — очень уж они у меня прозрачные от природы. Спустилась в холл и осторожно заглянула в гостиную. Никого. Тишина. Однако, видимо, на звук моих шагов прибежала Лиза.

— Ой, Вероника Львовна, вы проснулись! А хозяин на фабрике. Ещё с час назад ушёл, не дождался вас. Придётся вам завтракать в одиночестве.

Счастье-то какое! На этот раз поем как следует, и никто не будет отбивать мне аппетит поеданием жабьих лап и крыльев летучих мышей. Эта мысль настолько порадовала меня, что я даже не постеснялась спросить у служанки:

— А чем обычно завтракает ваш хозяин? Держу пари, запивает скальпы белых скво свежей телячьей кровью…

Седая Лиза хихикнула, совсем как девчонка, прикрыв рот широкой трудовой ладонью:

— Что вы, Вероника Львовна, это была просто шутка. Тамерлан Ильич любит разыгрывать своих гостей… Тот кусок наш повар делает из запечённого филе индейки, пропитанного свежевыжаным гранатовым соком.

Я выпучила глаза и покачала головой. Сколько чести! Ради меня такая морока… Но что-то ещё в её речи было странным… ах, да:

— Почему вы называете хозяина Тамерланом?

Она пожала плечами:

— Потому что это его полное имя, — и поторопилась пройти вперёд, чтобы накрыть для меня на стол.

Мне подали на завтрак яйцо пашот, брускетты с сыром филадельфия и красной рыбой, блины с мёдом и восхитительные корзиночки с ягодами и кремом маскарпоне. Мда, я тут рискую набрать ещё пару лишних килограммов на мои и без того сочные бёдра…

— Скажите, — попросила я Лизу, которая суетилась вокруг стола, убирая лишние тарелки, — Тимур… то есть, Тамерлан Ильич кушал на завтрак то же самое, что и я?

— Ннет, он предпочитает более простую кухню. Хотя блины ел.

— А что ещё?

— Зерновую овсяную кашу, ржаной хлеб, вяленую конину.

— Конину?! — переспросила я в ужасе.

— Да, он говорил, что это мясо весьма распрстранено на Алтае, что в нём много белка и ещё чего-то там, я не помню… В общем, полезное для мужчин.

Наверное, его любимые половые гормоны, — подумала я с сарказмом. Вот! До чего дожилась… уже думаю с сарказмом… Чувствую, эта командировка изрядно подпортит мне характер…

Я только успела закончить завтрак, как из прихожей донеслись возбуждённые голоса — Лизы и мужской, пожилой, незнакомый. Через несколько секунд в столовую вошёл энергичный и благообразный старик в лёгком летнем костюме, со слегка всклокоченными белыми волосами и такой же седой бородой. Увидев меня, он расплылся в доброй, как будто извиняющейся улыбке и протянул мне обе руки:

— Здравствуйте, Вероника Львовна! Я так рад, так рад вас видеть… вы даже себе не представляете..! Хотя мне, конечно, очень стыдно за то, как вас приняли в этом доме.

— О, не стоит, — растерялась я от излишней сердечности совершенно незнакомого человека, но руки ему подала. Нет, конечно, мы наверняка встречались прежде, только вот, скорее всего, это было очень давно. — Ээ, Илья Петрович, верно?

— Абсолютно верно! — кивнул он, следка потряхивая мои руки. — Батюшка этого… с позволения сказать, троглодита и комедианта… Давайте, может быть, пройдём в гостиную? Это очень хорошо, что я застал вас одну — мне совершенно необходимо переговорить с вами наедине. Жаль, что я не сообразил сделать этого раньше…

Мы переместились в просторную, красиво отделанную комнату с диванами и камином. Я скромно присела на диван, Илья Петрович — рядом, но на приличном расстоянии.

— Прежде всего, я обязан принести вам глубочайшие извинения за тот спектакль, свидетельницей которого вы стали вчера…

Я знала, что он сейчас примется, как мой отец, долго и церемонно расшаркиваться со мной в лучших традициях интеллигенции, и позволила себе перебить его:

— Простите, но я считаю, что это совершенно неуместно. Не вы должны извиняться.

— Позволю себе не согласиться. Всё-таки мы с Тимуром не чужие люди…

— Вашему сыну тридцать лет — вы ведь не планируете до старости валить на себя все его грехи?

Старый профессор слегка отпрянул, плечи его поникли. Мне сразу стало стыдно:

— Илья Петрович, пожалуйста, не расстраивайтесь и не вините себя ни в чём. Я завтра уеду, передам материалы в редакцию и через неделю уже не вспомню об этом глупом инциденте…

Он покачал головой:

— В этом-то всё и дело! Именно это меня и расстраивает! Что он опять… опять распугивает своими дурацкими фокусами людей, которые… — учёный замялся. — Вероника Львовна, вы поймите: Тимур — хороший мальчик, просто он… ну, как бы вам сказать, особенный. Эта особенность принесла ему много огорчений в жизни, поэтому он так странно реагирует на некоторые вещи.

— Я понимаю. Но позвольте заметить: Тимур Ильич — давно не мальчик, и от него не требуется какого-то особо душевного гостеприимства. Если бы он вёл себя холодно и скупо отвечал на вопросы, я бы приняла это как само собой разумеющееся. Он же…

— Дикарь, эгоист и просто идиот! — громогласно раздалось от двери.

Мы с Ильёй Петровичем синхронно оглянулись и увидели там хозяина. Он стоял у входа в комнату, весь в чёрном, с мрачным выражением лица и скрещёнными на груди руками.

— Что ж вы замолчали, Вероника Львовна? Разве не такого вы обо мне мнения?

— Тимур, зачем ты так? — расстроенно пробормотал его отец.

— Как? Говорю людям правду в лицо?

— Правду?! — фыркнула я. — И вчера вы тоже говорили и демонстрировали правду, Тимур

Ильич? Что ходите по дому в шкурах животных, питаетесь сырым мясом и намерены завести со мной детей?

Несчастные глаза седого профессора в ужасе распахнулись, он схватился за сердце и привалился к спинке дивана.

— Отец! — взревел дикарь и бросился к родителю.

Я тоже склонилась к пожилому мужчине, но меня тут же грубо отпихнули:

— Уйдите отсюда! От вас одни беды!

Я вскочила на ноги в таком гневе и расстроенных чувствах, что у меня не осталось ни одного сомнения: вот теперь точно — конец! Я не останусь в этом доме больше ни на минуту! С меня хватит! И побежала собирать вещи. Пешком уйду, если понадобится. Видала я такие командировки в телевизоре!

Стоило несносной индюшке покинуть комнату, как там сразу стало легче дышать — и отца оставила вспышка слабости. Он убрал руку от груди и выпрямил спину, но плечи его по-прежнему были опущены.

— Сынок… — сказал он тихо, — сказать, что я расстроен — это ничего не сказать. Я просто сокрушён. Что с тобой происходит? У тебя не было подросткового кризиса, и ты решил прожить его сейчас? А девушка-то чем виновата?

Я молчал. Все свои доводы я уже привёл ему вчера в телефонном разговоре и повторять не желал. В чём-то он прав, я должен сохранять хотя бы видимость цивилизованного человека, хотя бы ради него. Но мне не нравилось быть узником в своём собственном доме.

— В общем, говорить тут не о чем… — прокряхтел отец, так и не дождавшись от меня ни слова. — Ты сейчас пойдёшь и извинишься перед ней и уговоришь остаться ещё на три дня. А если нет… что ж, пеняй на себя…

Собственно, после такой угрозы я был готов на что угодно, только вот:

— Хорошо, я извинюсь, но… пап, она не останется, ты же видел, в каком она состоянии…

— До чего ты её довёл, ты хотел сказать?

— Пусть так…

— Это мне не интересно. Как хочешь, её убеждай. Скажи, что мне плохо и станет ещё хуже, если она уедет. Шантажируй, угрожай, но чтоб Вероника осталась!