— Он сказал, что сделает меня сильнее, если… — Демон поднял голову, уставившись в окно, часто-часто заморгал. — …Если я перейду в его стаю.

Последние слова, словно гром, поразили Тойфеля насквозь. Он непонимающе взглянул на Шумона, осознав, что даже не догадывался о том, что чувствует брат. Конечно, он прекрасно понимал, что слабость всегда мешала звуковому, но даже не представлял, что это является серьезной проблемой для него.

И тут же рогатый понял, что не может предугадать, как поступит Шумон. Готов ли он покинуть свою стаю и присоединиться к врагу, который может ему помочь. Внезапно далекое воспоминание пронзило разум Тойфеля, ослепив его. Перед его внутренним взором вставали картины из недалекого прошлого. Ему вспомнилось страшное побоище во дворах, когда их стаю чуть не перебили.

Лэм показал ему его главный страх. В том видении Шумон уходил от него. А в его глазах плескалась нестерпимая тоска. Он был разочарован в своем вожаке тем, что тот не смог дать ему, что он заслуживает. И это была чистая правда — Тойфель не располагал возможностью дать Шумону больше Силы. А Темный Всадник, как никто другой, способен сделать почти все, что угодно. И раз он разглядел такой огромный потенциал в звуковом, значит, тот действительно особенный. И только Шумон имеет полное право распоряжаться своей жизнью.

— Значит ты… — Рогатый чувствовал, будто его горло сжали в тиски, голос внезапно сел. — …Уходишь?

Тойфель увидел, как в глазах брата сверкнули слезы. Он сжал губы в тонкую полоску, прямо взглянул на вожака. Плечи Шумона задрожали, он быстро моргнул. По его щекам протекли узкие мокрые дорожки. Он отвел взгляд, не решаясь вновь поднять глаза на Тойфеля. Рогатый ощутил, как болезненно защемило его сердце. Он физически ощутил боль, понимая, что не сможет никак повлиять на решение. Пусть он и был вожаком, но не в его власти принуждать подчиненных к чему-либо.

Тойфель уважал волю своих братьев, примет любой их выбор, даже если это принесет ему боль. Насильно мил не будешь, если Шумон захочет уйти, рогатый не будет его держать. Внезапно звуковой обреченно покачал головой, громко всхлипнув, от чего Тойфель даже вздрогнул. Этот выбор дастся ему тяжело.

— Я… Я не знаю, — срывающимся от слез голосом проговорил Шумон, с какой-то потаенной надеждой взглянул на Тойфеля, будто тот ожидал, что он ему поможет. — Не хочу ничего решать… Мне так страшно… Как же я устал от всего этого.

Вожак ответил ему участливым взглядом. Ему мучительно хотелось сказать что-нибудь ободряющее, что-то вроде «все будет хорошо». Однако Тойфель и сам был в этом не уверен. А врать брату он хотел меньше всего. Конечно, был вариант сказать всю правду, признаться, что он тоже боится того, что будет в будущем. Но это лишь сильнее расстроит звукового, это было последнее, что ему требовалось.

Шумон шмыгнул носом, вытерев рукавом мокрое от слез лицо. Тойфель с трудом сглотнул, глубоко вздохнул. Если он не может помочь брату словами, то попытается совершить это делом. Он медленно протянул руку к Шумону, приобняв его за плечи. Тот словно только этого и ждал.

Он доверительно прильнул к вожаку, спрятав лицо в его плечо. Футболка Тойфеля сразу же промокла. Он теснее прижал к себе брата, осторожно поглаживая его по плечу. Рогатый опустил подбородок на макушку Шумона, часто заморгал, чувствуя, как брат содрогается от беззвучных слез.

Негромкие голоса доносились из соседней комнаты, что была отделена небольшим коридорчиком. Все остальные обитатели квартиры уже успели проснуться, а сейчас занимались своими обычными делами. И, как обычно, он был самым последним. Посмеивались ли его братья над любовью к долгому сну? Конечно. Чувствовал ли он угрызения совести по этому поводу? Ни капельки.

Брудер Шлаф неспешным шагом вошел в гостиную, которая была переполнена другими живыми существами. Демоны особо не обратили внимание на вошедшего брата, лишь коротко кивнув ему в знак приветствия. Другого ледяной, собственно, и не ожидал. Человеческая пословица «семеро одного не ждут» отлично подходила стае, если учитывать обоих двойников Штефана.

С тихим вздохом Шлаф привычно погрузился в изнанку происходящего. В воздухе вокруг него завертелись искры разнообразных чувств и эмоций. Демон впитывал эти пестрые букеты, непрестанно анализируя полученную информацию. Из всей стаи так делать мог только он. Шлаф мог почти без приложения усилий узнать, что чувствует существо перед ним. И никто из братьев не знал об этом умении.

У сильных демонов пробуждалась побочная способность, которая могла быть совсем не связана с основной. Сам Шлаф обнаружил, что обладает эмпатией. С одной стороны, способность была очень полезной, позволяла буквально заглянуть в душу собеседника. А с другой, контролировать ее было очень сложно. Поначалу ледяного разрывало от переполнявших его чужих эмоций, которые нередко могли быть противоречивыми, но со временем он научился «отгораживаться» от лишнего.

Однако, как бы Шлаф ни старался, научиться читать мысли у него не выходило, хотя наверняка это значительно облегчило бы ему жизнь. То была совершенно другая область. Ледяной очень сомневался, что существуют такие демоны, которые могли знать точно, что на уме у других. К разряду невозможного Шлаф относил также природную телепортацию без отдельных заклинаний, управление временем и воскрешение мертвых. Как бы ни были рожденные в Аду сильны, повелевать мирами все-таки не могли.

Но Шлаф не был единственным сильным демоном в стае. Он догадывался, что Рене тоже мог иметь побочную способность, но все не мог понять, какую именно. Тойфель балансировал где-то на грани между обычным и сильным, поэтому пока не вызывал никаких подозрений. Остальные члены стаи точно не дотягивали до уровня побочной способности, про них Шлаф даже не задумывался.

Спрашивать о таком кого-либо было бессмысленно. Сильные демоны встречались не так часто, а их побочные способности были слабыми, нестойкими, часто давали сбои, так что на них полагаться временами было даже опасно. Тем демонам, на чьи плечи ложилась такая ответственность за большую Силу, хватало ума не трепаться лишний раз о своей особенности. Поэтому знаний об этом явлении было не так много. Большинство демонов даже и не подозревают о таком, пока не встретятся лично.

На собственном опыте Шлаф постигал все особенности того, во что вляпался не по своей воле. Он смог добиться того, чтобы прочитывать чужие эмоции тогда, когда он этого хотел. И сейчас он занимался тем, что изучал изнанку своих братьев. Наверное, было на руку Шлафу тот факт, что никто не догадывался о его способности, вряд ли им это могло понравиться. Ледяной договорился со своей совестью, что влезает в чужое личное пространство только из светлых побуждений.

Шлаф тряхнул головой, нехотя вылезая из собственных мыслей, обратил внимание на то, что происходит у него под носом. Похоже, он пропустил какой-то неважный разговор, потому как все демоны разом замолчали. Раньше это было бы слишком удивительно, но с учетом последних событий тишину наверняка можно слышать чаще обычного. Напряжение было слишком сильно, никто не осмеливался что-либо сказать.

На одном из диванов разлегся Рене, пустым взглядом уставившись в потолок. Шлаф чувствовал, как рядом с ним извивались плотные тягучие нити подавленности, он явно пытался забить свои мысли чем-то отвлеченным. Его рваная рана, которую он получил за прошедшую ночь, успела затянуться бордовой корочкой, но все еще доставляла ему боль. Шумон латал его, как мог, но не в его силах было обмануть физиологию. На какое-то время Рене вышел из строя.

В гостиную вернулся Шумон, держа чуть влажные руки в воздухе перед собой. Невозможно было в квартирных масштабах достичь достаточно стерильных условий для того, чтобы работать с открытыми большими ранами, поэтому звуковому приходилось после каждого этапа перевязки бежать мыть руки. Вместе с Шумоном в комнату вплыло незримое облако, в котором Шлаф почувствовал тревогу. Наверное, она относилась к Рене, однако тревога разбавлялась неловкостью и неуверенностью, чего ледяной объяснить не мог. Мысли и воспоминания были покрыты тайной.