Угодить всем было невозможно; правительство вновь превратилось в скопшце интриганов, где все подсиживали друг друга — «за исключением господина де Ришельё, который никому не доверял и никого не обманывал», пишет Моле. Качество, впрочем, сомнительное в глазах недоброхотов, к которым принадлежал и бывший московский градоначальник Ф. В. Ростопчин, с 1817 года обосновавшийся в Париже и быстро сделавшийся местной знаменитостью (бывало, что в театре все взгляды были устремлены не на сцену, а на его ложу). 20 августа в одном из писем М. С. Воронцову Ростопчин высказался о Дюке, которого называл «восковым» премьером: «Он делает незначительные и неуместные заявления, похожие на увещевания епископов. Ему ли не знать, что француз глух к доводам истины и рассудка и для достижения повиновения его надо бить».
«Не уважая и не любя французов, известный их враг в 1812 году, [Ростопчин] жил безопасно между ними, забавлялся их легкомыслием, прислушивался к народным толкам, всё замечал, всё записывал и со стороны собирал сведения, — подчёркивает Вигель в своих «Записках». — Совсем несхожий с Ростопчиным, другой недовольный, взбешённый Чичагов, сотовариществовал ему в его увеселениях». Можно себе представить, как «тепло» оба старых знакомца герцога к нему относились.
В июле Ришельё вновь неоднократно заявлял о своём желании подать в отставку, а 8 сентября официально уведомил об этом короля. Кто его заменит? Поццо ди Борго. Но это была неподходящая кандидатура: мало того что он ещё более близок к русскому двору, чем сам Ришельё, так ещё и постоянно плетёт интриги и не скрывает своих амбиций. Ленэ заявил, что он в таком случае тоже уйдёт; Деказ ничего не сказал, но втайне мечтал о Министерстве внутренних дел.
Первая жена Деказа умерла, и 11 августа 1818 года он женился на Вильгельмине Эгидии де Бопуаль де Сент-Олер (1802—1873), дочери графа де Сент-Олера, члена Несравненной палаты, и внучке принцессы Вильгельмины Генриетты Нассау-Саарбрюккен, родной сестры герцогини Анны Каролины фон Шлезвиг-Гольштейн, которая доживала свой век, прикованная к креслу в родовом замке Глюксбург. Именно герцогиня, покровительствовавшая внучатой племяннице, настояла на её браке с Деказом и попросила короля Дании Фредерика VI наделить его титулом герцога Глюксбургского, что и было сделано ещё 14 июня. Понятно, что всё это льстило самолюбию Деказа и распаляло его тщеславие, поэтому он не обращал внимания на увещевания Ришельё, который не советовал ему связываться с этой семьёй, упрекая в дружбе с «доктринёрами»; кроме того, роялисты открыто обвиняли Сент-Олера в измене королю в Тулузе в бытность префектом департамента Верхняя Гаронна. Впрочем, несмотря на эти разногласия, герцог не отказал министру полиции в своей поддержке; будучи в Ахене, он даже затронул в разговоре с прусским посланником какой-то имущественный вопрос, связанный с наследством молодой супруги Деказа...
В общем, к моменту отъезда Ришельё в Ахен ни о какой слаженно действующей администрации говорить не приходилось, министры были предоставлены самим себе, а глава правительства твёрдо решил, что, принеся эту последнюю «жертву» на алтарь родины, вернёт себе свободу. «...Достичь нашей цели, то есть освобождения нашей территории и нашего возвращения в европейскую семью. После этого мы заговорим по-иному», — писал он в Лондон маркизу д’Осмону 10 августа.
Меттерних настаивал, чтобы встреча в Ахене была простой конференцией, а не конгрессом. Вопреки желанию Ришельё, который хотел воспользоваться случаем и обсудить все спорные вопросы, от испанских колоний в Южной Америке до работорговли, на повестку дня вынесли только исполнение трактата от 20 ноября 1815 года, поэтому участвовали лишь пять стран-подписантов: Австрия, Пруссия, Россия, Англия и Франция.
Ахен, старинный немецкий городок с населением всего 20 тысяч жителей, расположен в четырёх-пяти километрах от современной границы Германии с Бельгией и Нидерландами. До 1531 года здесь короновались императоры Священной Римской империи, а затем Ахен уступил это право Франкфурту. Религиозные войны и сильный пожар 1656 года привели город в упадок. В 1793 году Ахен был занят французами и по Люневильскому мирному договору (1801) перешёл к Франции. В 1815 году его отдали Пруссии. Он уже не раз становился ареной важных дипломатических событий: в 1668 году здесь был проведён первый Ахенский конгресс, положивший конец Деволюционной войне, а второй конгресс, 1748 года, завершил Войну за австрийское наследство.
По дороге герцог остановился на несколько дней в Спа, намереваясь, в частности, переговорить в приватной обстановке с лордом Каслри. Каковы же были его удивление и замешательство, когда в этот курортный городок неожиданно явилась Дезире Клари-Бернадот, ставшая в феврале 1818 года королевой Швеции Дезидерией! Причиной её появления была вовсе не политика и не забота о своём здоровье — бывшая сердцеедка влюбилась в Ришельё! В планы Дюка вовсе не входило ссориться с Карлом XIV Юханом. Между тем доверенный человек Бернадота в письмах королю уже выражал тревогу по поводу упорного нежелания его супруги возвращаться в Швецию. Ещё международного скандала не хватало!
Ришельё приехал в Ахен 27 сентября и поселился на улице Святого Петра. Вместе с ним были Рейневаль (Отрив остался в Париже руководить работой Министерства иностранных дел), глава Северного департамента Буржо, который должен был вести протоколы заседаний, и ещё пятеро служащих. Ещё несколько членов французской делегации появлялись лишь на время; например, герцог Ангулемский приехал 9 ноября всего на день.
Ришельё возлагал на конгресс большие надежды, но знал, что ему придётся нелегко. С конца мая по Европе ходила записка, составленная бароном де Витролем по просьбе Месье, в которой говорилось, что с уходом иностранных войск во Франции может вспыхнуть новая революция. Меттерних всеми силами старался сохранить Четверной союз, не допуская в него Францию. Каслри был того же мнения. Поэтому Ришельё настоял на немедленной встрече с царём. Но и эта встреча, произошедшая 29 сентября, его расстроила: Александр опасался «катастрофы», считая, что Франция «ещё больна», передал герцог в письме королю. Ришельё пытался уверить своего бывшего государя, что необходимости в «новом крестовом походе, как в 1815 году», не возникнет; однако его идеи показались царю «глупыми», о чём последний и сообщил в тот же день Меттерниху. Оказалось, что герцогу не на кого опереться; а тут ещё Чарлз Стюарт с бароном фон Винцентом устроили так, что Поццо ди Борго задержался в Париже (он приедет только 7 октября).
Вечером 29 сентября полномочные представители четырёх держав, собравшись у князя фон Гарденберга, известили Ришельё о своём решении вывести оккупационную армию, а 2 октября вручили ему соответствующее заявление. Однако прежде следовало решить финансовые вопросы... На это ушло несколько дней. Наибольшую неуступчивость, как всегда, проявили пруссаки. «Эта дискуссия, признаюсь, ведётся в манере детей Израилевых», — раздражённо писал Ришельё Людовику XVIII 5 октября. Но в итоге он добился, чтобы Франции скостили 15 миллионов из 700, которые она должна была уплатить в виде контрибуции, а репарации сократили с 280 до 265 миллионов.
Однако после этого члены коалиции заговорили о пересмотре законов о выборах[69] и о рекрутском наборе. Ришельё не пошёл ни на какие уступки, особенно по второму пункту: закон Гувион-Сен-Сира позволял увеличить численность постоянной французской армии со 150 тысяч до 240 тысяч солдат (в конце 1817-го французские вооружённые силы насчитывали 116 736 человек, включая 21 тысячу королевских гвардейцев). Тогда союзники предложили перегруппировать оккупационные войска, разместив их вдоль границы с Нидерландами, чтобы усилить линию обороны, созданную в 1815 году. На сей раз возражения высказал Александр 1.9 октября конвенция об освобождении была, наконец, подписана всеми пятью странами-участницами, а вывод войск назначен на 30 ноября. «Франция Вас благословляет, а Европа рукоплещет успеху, достигнутому благодаря Вашей мудрости», — писал в тот же день Ришельё королю, приписывая ему свои заслуги. Людовик ответил: «Министру я бы сказал, что доволен. Друзьям я говорю, что счастлив». Герцог принимал поздравления, и только Талейран съязвил, назвав своего соперника «князем эвакуации». Но Ришельё предостерегал всех от головокружения от успехов: переговоры ещё не закончены.
