Резиденция генерал-губернаторов находилась в Херсоне, однако Ришельё не желал покидать Одессу. Жил он по-прежнему в своих пяти комнатах, обставленных крайне просто. В рабочем кабинете стояло канапе, на которое по вечерам стелили простыни, и он там спал. Дюк обзавёлся деятельными и надёжными помощниками: трое личных адъютантов (первый составлял сводки из донесений войск, находившихся под командованием генерал-губернатора; второй управлял его домашним хозяйством и надзирал за некоторыми работами по благоустройству Одессы; третий не имел чётко обозначенных обязанностей, то есть делал всё, что прикажут); штаб дивизии, которой он командовал лично, возглавляемый графом де Венансоном из Пьемонта и состоящий из троих штабных офицеров и двоих военных инженеров; канцелярия из четверых секретарей (для Одессы, Херсонской, Екатеринославской и Таврической губерний), каждый из которых имел в своём распоряжении двух-трёх подчинённых. Содержание этого аппарата обходилось казне всего в пять тысяч рублей в год. Фома Александрович Кобле стал губернским предводителем дворянства.
Зимой и летом Дюк вставал в шесть утра, в восемь завтракал в одиночестве чашкой кофе с молоком, затем в течение часа принимал просителей разных сословий, после чего работал вместе с помощниками до половины первого. Во время приёма Ришельё предпочитал выслушивать людей, а не читать прошения: «Адвокаты бы всё запутали и усложнили дело, а они расскажут мне самую суть». В час он обедал вместе с членами администрации, адъютантами и несколькими друзьями, причём сам вставал, чтобы налить шампанское даже молодым людям, вне зависимости от их социального статуса: он не любил церемоний и чинопочитания. В общей сложности за обеденным столом собиралось человек двадцать. Потом он снова работал за маленьким круглым столиком, где даже некуда было облокотиться: собственноручно вёл деловую, служебную и личную переписку, причём писал всегда сразу набело — по-французски, по-русски, по-немецки или по-английски, напевая себе под нос или в полный голос, а ещё читал газеты и всю периодику, какую только мог достать. Каждый год он составлял статистический отчёт по своим губерниям. Перед ужином Ришельё уходил в город. На ужин, с девяти до одиннадцати часов вечера, собирались только близкие знакомцы или знатные проезжающие. Зимой Дюк каждую неделю устраивал званый ужин, а по воскресеньям принимал у себя всех членов администрации и военного командования. Шарль Сикар, летом 1805 года окончательно обосновавшийся в Одессе, отмечает, что хозяин был таким предупредительным и имел такие изысканные манеры, что каждый старался «соответствовать». При этом даже в узком кругу он всегда оставался герцогом де Ришельё, то есть не опускался до фамильярности, а внушал к себе уважение.
Его прислуга была из французов; например, кухней заведовал сын бывшего повара кардинала де Рогана, нанятый в Вене в 1802 году. Однако герцог не был гурманом и вообще не обращал большого внимания на то, что он ест. Обычно на стол подавали баранину, которой славилась Одесса. Габриэль де Кастельно (1757—1826), которого в Новороссии произвели в маркизы, хотя во Франции он носил титул барона д’Орос, каждый день обедал с Дюком; однажды он робко взмолился: «Господин герцог, вы не стали бы возражать, если бы нам подали что-то другое, а не бараньи котлетки? Они мне больше в горло не лезут». — «Как, мон шер? — удивился Ришельё. — Возможно ли, что я уже три года ем их каждое утро? Право слово, не замечал».
Одевался он просто и опрятно, всегда ходил в мундире. Единственной роскошью, которую он себе позволял, были перчатки и туалетная вода, а единственным «кокетством» — особый уход за руками: как говорил Пушкин, «Быть можно дельным человеком / И думать о красе ногтей». А ещё он курил трубку.
Дюк отдавал своих подчинённых под суд только в самых серьёзных случаях, в прочих же останавливал продвижение по службе, не выплачивал вознаграждение, сурово отчитывал прилюдно или приватно. Ему важно было не покарать, а исправить человека. Однажды чиновник, в чистоплотности которого у него были причины усомниться, ходатайствовал о каком-либо знаке отличия за свои услуги. Дюк ответил ему так: «Всего иметь нельзя, на вашей должности не получишь сразу и почёта, и денег; взгляните на меня: у меня должность повыше, грудь в крестах, а без гроша; так что выбирайте, только хорошо подумайте, ибо я не всегда буду ограничиваться эпиграммами».
Для Одессы надо было выращивать кадры. С 1802 года в городе имелись приходская школа при римско-католическом храме, управляемая эмигрантами-иезуитами, и частный пансион француза Вольсея. Последнего Ришельё назначил директором Коммерческой гимназии, учреждённой в 1804 году в дополнение к приходским начальным школам и уездному училищу. (В Государственном архиве Одесской области сохранился «Послужной список о службе директора Одесской коммерческой гимназии» за 1810 год, из которого следует, что «Пётр Петров сын Вольсей», сорока четырёх лет, из «дворян французских», обучался в Страсбурге и Париже в коллегии всем преподаваемым в оных наукам, после чего «определён в Страсбургский инженерный корпус кадетом, напоследок выехал в Россию»). Однако Вольсей больше заботился о собственном пансионе (многие его предшественники частными уроками сколотили себе неплохое состояние), и Дюк взял гимназию под своё покровительство. В феврале 1806-го Коммерческая гимназия сгорела, но уже в апреле из государственного казначейства было получено заимообразно 50 тысяч рублей на её восстановление.
В конце 1804 года Ришельё докладывал министру внутренних дел В. П. Кочубею об отсутствии в Одессе учебного заведения, необходимого как для недавно обосновавшихся здесь иностранцев, так и для местных жителей, имея в виду пансион по образцу созданного в Санкт-Петербурге аббатом Домиником Шарлем Николем, только за меньшую плату. В июле 1805-го Дюк основал Благородный институт для дворянских детей, готовящихся к поступлению на военную службу, который подчинялся непосредственно ему и «был предметом особенных его забот и попечений». По ходатайству градоначальника высочайшим указом от 12 марта 1808 года Благородному институту в Одессе были дарованы привилегии, имевшиеся лишь у аристократических учебных заведений России: его выпускники получали офицерский чин после трёхмесячной службы. Позже в Благородном институте было открыто отделение для девиц, содержавшееся на частные средства.
Первым директором Благородного института стал опять-таки Вольсей. Значительную часть преподавателей и в Коммерческой гимназии, и в Благородном институте составляли иностранцы — выходцы из Италии, Турции, германских земель и Франции. Так, «Антон Иванов сын Галиар», из французских дворян, в России жил с 1782 года, преподавал французскую грамматику в Московском университете, а затем — риторику в университетском пансионе. В Одессе он появился в начале 1805-го, когда ему исполнился уже 61 год. Гальяр тоже ходатайствовал о разрешении завести пансион под управлением своей жены — он был открыт в феврале 1808-го, но не пользовался большой популярностью.
Ришельё искренне верил в пользу образования, поскольку все полученные им знания пригодились ему на практике. Чтение было его страстью, он заглатывал книги, а Вергилий и Цицерон всегда лежали на его ночном столике. Раздобыть книги в Одессе не составляло труда: в центре города (на нынешней Греческой улице) обосновались букинисты, а вскоре швейцарское семейство Коллен открыло первую книжную лавку.
Каждое воскресенье после войскового смотра генерал-губернатор отправлялся в гимназию, выслушивал рапорт о поведении учеников за неделю, двух отличников брал с собой на обедню[34], а оттуда ехал с ними к кому-нибудь с визитом или на прогулку, забавлял их целый день в награду за прилежание и в урочный час возвращал обратно в гимназию, чтобы в следующее воскресенье проделать то же с другой парой счастливчиков. Для учеников возможность провести воскресенье с Дюком была большим стимулом к учёбе, а их родители воспринимали это как высокую честь; для Ришельё же то было развлечение, приносившее ему искреннюю радость.
