«Таможня, порт и в нём пребывающие русские и иностранные суда с их экипажами, полиция и городское судопроизводство подчинялись Ришельё», — писал историк А. А. Скальковский. Герцог, известный щепетильностью и дотошностью, мзды не брал, а спрашивал со всех строго. Сикар в «Письмах об Одессе» рассказывает, что один из местных купцов (вероятно, Евтей Клёнов) сразу оказался в оппозиции новому градоначальнику из-за своей нелюбви к новым людям вообще и к иностранцам в частности. Ришельё ввёл его в учреждённый по высочайшему повелению от 19 февраля 1804 года строительный комитет, занимавшийся всеми вопросами, касающимися городских нужд, и проследил, чтобы ни одно важное решение не принималось без участия «оппозиционера». В результате тот всего за год превратился из противника в ярого сторонника герцога.
Тот же Сикар, который вместе с двумя братьями создал в Одессе крупную торговую фирму (через несколько лет его состояние оценивалось в миллион рублей), упоминает, что в начале своей деятельности герцог, боровшийся со злоупотреблениями, принял меры, которые понравились не всем, поскольку частными интересами пришлось пожертвовать ради общественных. Несколько жителей города решили пожаловаться на него в Петербург. Они вернулись в Одессу несолоно хлебавши и, судя по всему, опасались репрессий. (Вспомним, как грозился гоголевский городничий, узнав о доносах на него «ревизору»). Однажды герцог, гуляя по городу, зашёл в магазин одного из этих людей, поговорил о том, как идут дела, выпил ликёру, заказал кое-что себе к обеду и ушёл. Его спутник спросил, зачем он это сделал. «Я слышал, что этот человек думает, будто я на него зол, пусть знает, что это не так», — ответил Ришельё.
Помещики из соседних губерний, где стоимость земель уже возросла вдвое или втрое, окрестные землевладельцы и иноземные купцы, получившие нежданную выгоду, приезжали в Одессу, где Дюк, как его называли, используя его французский титул, встречал их учтиво и благожелательно, беседуя с ними с равным интересом о поместьях и о коммерции. Он часто останавливался на улице с людьми из простонародья, чтобы поговорить с ними о их жизни и подать им совет или оказать помощь.
Ришельё быстро снискал себе популярность. В январе 1804 года он отправился в Петербург, чтобы лично просить у императора привилегий для вверенного ему города, а когда возвращался в феврале, то уже за 80 вёрст до городской черты его встречали жители Одессы и окрестных деревень.
Тогда же Ришельё был назначен генеральным инспектором и главой органа общественного призрения — Попечительского комитета. Отныне контора этого комитета, базировавшегося в Екатеринославе, появилась в Одессе, чтобы особо заняться колонизацией Херсонской губернии.
Проблема была серьёзная, и не раз Дюк был готов рвать на себе рано начавшие седеть курчавые волосы, проклиная тот день и час, когда согласился впрячься в этот тяжёлый воз. Его отчаяние было вызвано очередными неурядицами, связанными с колонистами. Например, в письме Контениусу от 28 сентября 1803 года говорилось:
«Посылаю Вам список двух новых конвоев поселенцев, которые прибудут к нам незамедлительно и за которыми последуют другие; если они в столь же дурном состоянии, как 1-й и 3-й, будет мне забота. Нечистота на корабле, неумеренное употребление фруктов в Венгрии и в Молдавии многих свели на больничную койку, а ещё больше погубили. Я счёл нужным устроить для них госпиталь на манер полкового, иначе они умрут или их болезнь перекинется на других. Это стоит денег, но прежде всего сие совершенно необходимо, и потом, большинство вещей, купленных сегодня, можно будет после продать или употребить на что-нибудь иное. Я помещу туда столько семейств, сколько возможно, но не думаю, что мне удастся разместить более 6 транспортов, да и то с трудом; надобно подумать о том, чтобы прочие где-нибудь перезимовали; уверяют, что моряцкие казармы в Овидиополе можно на сие употребить очень авантажно. Я поеду взглянуть на них на днях. Но позвольте сказать Вам, что Ваше присутствие и деньги будут здесь чрезвычайно нужны; пока я снабжаю всех, даже послал тысячу рублей Бригонци в Дубоссары, и расходы возрастут по мере умножения транспортов, и надобно предусмотреть необходимые лекарства, ссуды для выплаты этим людям на приобретение зимней одежды; всё это требует значительных расходов. Мы сделаем всё, что в наших силах, но наши деньги имеют иное предназначение, и мы не можем тратить больше, чем имеем; кроме того, прошу Вас подумать о болгарах, их уже много здесь дожидаются размещения, капитан судна, который их привёз, явился просить у меня денег, я велел ему потерпеть, однако мне кажется неполитичным заставлять его ждать. Я возьму для этих людей денег из карантинных, хотя и тех уже ушло почти 600 рублей. Мы потратили гораздо более крупную сумму, не считая почти 2500 рублей на ремонт казарм. И не упускайте из виду, что я ожидаю с первым ветром оное судно, которое наверняка привезёт ещё несколько сотен болгар».
А в 1804-м, вернувшись из Петербурга, он сообщил Контениусу: «Я получил 10 тысяч рублей для колонистов, ограбленных турками».
Изыскивать приходилось не только деньги. Колонии основывались на казённых землях в Екатеринославской, Херсонской и Таврической губерниях, специально выделенных для иноземных поселенцев. Если участков не хватало, их покупали у частных лиц. В декабре 1804 года Ришельё писал: «Сие затруднение (нехватка земель. — Е. Г.) казалось странным, я его не ожидал, поскольку край сей можно было назвать пустыней, и было чудно, что правительство не имеет возможности поселить на собственных землях несколько сотен семейств. Сие неудобство существует во всех окрестностях Одессы и во всём Крыму... в нынешнем положении у нас есть, благодаря приобретениям, совершённым мною в нынешнем году, земли, чтобы расселить немцев или болгар в окрестностях Одессы и почти 200 семей сверх того в Крыму; за исключением имения генерала Розенберга, отныне принадлежащего казне, нужно всё покупать для 60 семей швейцарцев и 300 болгар, не считая тех, кого мы привезём туда будущей весной». В качестве выхода из положения Ришельё предложил установить квоты населённости: согласно указу от 31 декабря 1804 года, помещики были обязаны в течение четырёх лет заселить свои земли из расчёта одна душа на 30 десятин; в противном случае государство могло выкупить участки по невысокой цене.
Каждая семья переселенцев получала земельный надел в несколько десятков десятин, дом, корову, пару быков, плуг и ссуду на год. Они освобождались от всяких податей на десять лет. По прошествии этого срока земля, дом и сад переходили в их собственность при условии выплаты ссуды Попечительскому комитету, предоставленной под пять процентов на 14 лет. Колонисты пользовались свободой передвижения и не попадали в крепостную зависимость, были избавлены от рекрутской повинности на 25 лет, от земельного налога и от постоя. Они могли исповедовать свою религию и придерживаться законов местного самоуправления, принятого в их стране, однако должны были принять русское подданство. Немцы избирали пастора и бургомистра, евреи — раввина. Судопроизводством занимались русские суды, но через посредство Попечительского комитета.
В 1803 году комитет потратил 361 тысячу рублей на сооружение нескольких, по большей части деревянных, посёлков вокруг Одессы, то есть 260—350 рублей на семью. Строительством чаще всего занимались сами переселенцы. К 1804 году было построено шесть болгарских посёлков (350 семей) и несколько немецких (250 семей). Дома с прилегающими садами были похожи один на другой, улицы словно прочерчены по линейке. Названия жители принесли с собой: под Одессой появились Майнц, Страсбург, Мариенталь... Впрочем, и уклад жизни они тоже сохранили. Болгары носили турецкое платье, немцы — синие длиннополые кафтаны с медными, ярко начищенными пуговицами величиной чуть ли не с индюшачье яйцо, кожаные штаны, длинные красные жилеты, синие чулки, башмаки с огромными серебряными пряжками и треуголки.
Как доносил «наверх» сам Ришельё, только болгары «трезвые, работящие, хорошие земледельцы и весьма предприимчивы. Среди них нет ни пьяниц, ни больных венерическими заболеваниями. Испытываешь большое удовлетворение, видя порядок и достаток, царящие в их уже построенных посёлках». Зато немцы были строптивы и плохо переносили суровые степные условия. Большинство их бежало в Новороссию от рекрутских наборов. Многие умерли в пути, прочие (десятая часть прибывших в 1803 году) по приезде — от повальных болезней. Но, по мнению Дюка, «изо всех поселенцев предпочтения во всех отношениях заслуживают меннониты».
