В августе 1794 года были торжественно заложены каменные фундаменты первых городских строений, в начале следующего Гаджибей переименовали в Одессу (от греческого «Одиссос»: академики, к которым обратилась Екатерина, уверяли, что город с таким названием раньше существовал где-то рядом). Строительство порта и укреплений доверили военному инженеру голландского происхождения Францу Павловичу де Волану (1752—1818). В 1793 году он состоял первым инженером армии Суворова в Польше, а с 1795-го управлял постройкой крепостей в Фанагории, Одессе, Тирасполе, Овидиополе, Григориополе и Вознесенске. Де Волан составил план «регулярного» города, который должен был растекаться от центральной площади с церковью. Не откладывая, заложили соборную церковь в честь святителя Николая (прообраз Спасо-Преображенского собора). В январе 1796-го императрица учредила городовой магистрат для управления гражданскими делами.
Город был разбит на форштадты (предместья). Лучшие земельные участки под жилую застройку, в квартале Военного форштадта (близ нынешнего Оперного театра), получили офицеры, сражавшиеся в Русско-турецкую войну: генерал-поручик князь Волконский, инженер-подполковник де Волан, секунд-майор Поджио (двое последних сражались под Измаилом). Виктор Поджио, вышедший в отставку, был избран в Одесский городской магистрат и занимался казёнными и частными строительными подрядами, в том числе поставками ракушечника наряду с младшим братом де Рибаса Феликсом. Не осталась обойдённой и польская аристократия, которую хотели задобрить: граф Ян Потоцкий (1761—1815), прославившийся своим романом в новеллах «Рукопись, найденная в Сарагосе» (1804), и его младший брат Северин получили в 1794 году по три участка; правда, граф Ян уступил их в июне 1803 года другому лицу, чтобы отправиться на Дальний Восток с дипломатической миссией графа Головкина. По правилам, участок надлежало застроить в течение двух лет, иначе его могли отобрать и передать другому. Но когда в России строго придерживались правил?
На бумаге всё выглядело замечательно! А в действительности... Начальники сменяли друг друга, не особо стремясь вникать в дела. Новороссийский генерал-губернатор Платон Зубов даже ни разу не побывал в своей губернии и редко покидал пределы столицы. В 1796 году его сменил генерал-лейтенант Николай Михайлович Бердяев, но лишь до 30 ноября 1797-го. Затем на эту должность назначили генерала от инфантерии Михаила Васильевича Каховского (1734—1800), а после его смерти — генерал-аншефа Ивана Ивановича Михельсона (1740—1822), победителя Пугачёва. В 1803 году Михельсона перебросили в Могилёв, заменив Александром Андреевичем Беклешевым... Такая чехарда не могла не повредить делу.
В 1795 году в городе насчитывалось всего-навсего 32 дома. Тогда же была проведена первая перепись населения: оказалось, что в Одессе проживает 2349 человек. Воцарившийся в 1796 году Павел I отозвал из Одессы де Рибаса (10 января 1797-го) и назначил его заведовать Лесным департаментом, а 30 марта заморозил строительство военного порта в Одессе «по неудобности его». Едва родившись, город начал умирать.
Чтобы понравиться непредсказуемому императору, надо было действовать неординарно. Городовой магистрат решил впечатлить Павла дарами южной природы. Как утверждается в некоторых источниках, по совету де Рибаса было закуплено три тысячи греческих апельсинов, каждый из которых для сохранности окурили серой и завернули в вощёную бумагу. Обычно «померанцы» привозили в Санкт-Петербург через Балтийское море, и за несколько месяцев болтанки в трюме цитрусовые теряли товарный вид. Одесские фрукты, положенные на несколько подвод под охраной унтер-офицера Фанагорийского гренадерского полка Георгия Раксамити, доставили в столицу за 18 дней, причём в феврале, то есть до начала навигации. Подарок произвёл должный эффект — 26 февраля император написал ответ:
«Господин Одесский бургомистр Дестуни! Присланные ко мне, от жителей Одессы, померанцы я получил и, видя, как в присылке сей и в письме, при оной мне доставленном, знаки Вашего и всех их усердия, изъявляю через сие Вам и всем жителям одесским моё благоволение и благодарность, пребывая к Вам благосклонный.
Павел».
Лёд тронулся; уже 1 марта посыпались приказы: отдать магистрату на отделку Одесской гавани все материалы, за которые от казны были заплачены деньги; выдать 250 тысяч рублей заимообразно на 14 лет под ответственность нынешнего и будущего городского купечества; продлить все городские льготы ещё на 14 лет, то есть до возмещения займа. Но деньги сами по себе ничего не решают...
Планы военного поселения были заброшены; едва построенная крепость быстро развалилась. Во времена Екатерины придворные острословы шутили, читая название «Одесса» задом наперёд, что в этом городе будет «assez d’eau» — по-французски «много воды»; однако воды-то там как раз и не было: ни одного колодца, единственный источник отстоял на несколько вёрст, и жители, достаточно снабжаемые продуктами животного происхождения, почти совершенно не имели овощей и фруктов; окрестности города не были возделаны на много вёрст в округе. Не было ни дров, ни строительного леса — пустыня...
«Геродот Новороссийского края» А. А. Скальковский, говоря о частных строениях Одессы, называет всего два дома: майора Виктора Амедея (Виктора Яковлевича) Поджио и почётного горожанина Евтея Клёнова. Двухэтажный, просторный, но без затей дом Поджио (ныне угол Дерибасовской и Ришельевской), лучший в городе, хозяин часто сдавал проезжающим «шишкам». Здесь останавливался Суворов, когда бывал проездом в Одессе. Как вспоминал позже сын майора Александр Поджио (известный декабрист), «в угодность» Суворову «выносились из каменного дома нашего, едва ли не единственного тогда в Одессе, все зеркала и мебель, обшитая штофом, вывезенная из Неаполя, и на место этой мебели ставились простые скамьи». В этом доме, арендовав его вместе с флигелем, поселился и Ришельё, когда в марте 1803 года прибыл в Одессу.
Постоянное население города тогда составляло четыре-пять тысяч человек русских, поляков, греков, армян, евреев и остатних турок и татар. Впрочем, это был не город, а посёлок: мол в несколько саженей и небольшой рейд, гордо именуемые военным портом, полуразрушенная таможня (в 1795 году таможенные сборы составили 30 рублей) и карантин в виде деревянных бараков на берегу; недостроенные казармы без окон и дверей, две церковки; едва намеченные улицы, поросшие травой, с глубокой колеёй, непроезжие зимой, да несколько сот хибарок.
На следующий же день после приезда новый градоначальник потребовал у магистрата немедленного и подробного отчёта о состоянии дел. Вскоре городской голова Иван Иванович Мигунов представил ему несколько листков. По его данным, в Одессе «проживало девять тысяч и ещё девять душ обоего полу и всех состояний. Из них дворян с чиновниками —387, купцов с семействами — 1927, мещан — 5743, последняя тысяча приходилась на молдаван, проживавших отдельною слободкою, черноморских казаков, греков и евреев, поселившихся здесь ещё в те времена, когда Одесса была Гаджибеем». Самым крупным предприятием была мастерская по изготовлению пудры для париков французского отставного капитана Пишона, где работало пять человек. Каждая из двух макаронных «фабрик» обходилась одним работником. Имелись также три винных и два водочных завода, три кирпичных, два по изготовлению сальных свечей и один, производящий известь, — в общей сложности на них трудилось 140 работников. Население, не занятое на государственной службе, перебивалось случайными заработками в порту, мелкой торговлей и воровством. Большинство жителей Одессы составляли иностранцы, прибывшие в Россию в надежде быстро разбогатеть, небогатые купцы, не выдержавшие конкуренции в другом месте, или беглые.
Через полгода Ришельё перебрался в бывший дом полицмейстера Григория Кирьякова, соседний с домом Поджио. К хозяину этого строения, до приезда герцога фактически исполнявшему обязанности градоначальника, к тому времени возникло много вопросов, и он предпочёл продать дом казне и уехать от греха подальше. В одноэтажном доме в пять комнат с пристройками разместились Ришельё с адъютантами и канцелярия. Из мебели имелись только столы и деревянные скамьи. Дюжину стульев, самых простых, пришлось выписать из Херсона; на их доставку ушло шесть недель.
