— Когда на меня открыл охоту старый граф Сокс-Блунберг, у меня и вовсе выхода не было, — усмехнулась Марголотта. — Пришлось летать по клетке всеми мышами, пока пара из них пыталась открыть защёлку, превозмогая боль. Я сменила десять пар мышей, прежде чем вырвалась на свободу, и не сказать, чтобы снаружи меня ждал тёплый приём… Впрочем, — на этот раз она улыбнулась хищно, — графу я после этого устроила отменное развлечение.

Ветинари внутренне содрогнулся. И не столько даже от ужаса описываемых событий, сколько от того, насколько всё это было далеко от человеческого понимания и за пределами человеческих возможностей. Да, Марголотта была сильной, смелой и находчивой. Он уважал её за это. Но, кажется, впервые ощутил то, что так отталкивало в вампирах Ваймса — не только их совершенно иную физическую природу, но и вытекающий из этой природы взгляд на мир. И на “развлечения”.

Марголотта, разумеется, почувствовала его секундную слабость — сколько ни держи лицо, а от вампира, который слышит ритм твоего сердца, многого не утаишь.

— Не стоит переживать, это было много лет назад, — теперь и она заговорила мягко, даже мечтательно, будто противостояние с одним из дальних предков капитана Ангвы было чем-то приятным, о чём стоит ностальгировать. Возможно, для неё всё именно так и было.

— Именно, — кивнул Ветинари. — Несколько веков, если я не ошибаюсь. Времена меняются, миледи. Если мы обязаны своей силой каким-то испытаниям, это вовсе не значит, что сходные испытания вызовут похожую реакцию у других, пусть и сходных с нами существ; и так же не значит, что новые поколения должны набивать те же шишки, что предыдущие.

— Без испытаний не бывает силы, Хэвлок, — это прозвучало надменно. — А без силы невозможен контроль.

— Вполне вероятно. Но кто сказал, что сила и контроль — это действительно самое важное?

— Это что-то новенькое, — Марголотта нахмурилась, отставила бокал и пошла к нему. Он привстал, когда она поднялась, но она махнула рукой, позволяя ему оставаться на месте. Чтобы приблизиться к Ветинари, ей пришлось пересечь всю парадную залу, поскольку они, как обычно, сидели по разные стороны длинного обеденного стола.

И пока она шла, он вспомнил о том, как сидели за обеденным столом — даже на официальных приёмах! — Ваймсы. Они всегда садились рядом, и леди Сибилла готова была с лёгкостью заткнуть всякого, кто посмел бы что-то возразить, указав на нарушение этикета. Боги! Только теперь он понимал, как ему этого хотелось — чтобы любимый человек нарушал этикет (в разумных пределах) ради него, просто чтобы можно было иногда, как делали Ваймсы, украдкой касаться друг друга кончиками пальцев.

— Почему мы всегда сидим так глупо? — спросил он у подошедшей Марголотты. — Это ведь абсурдно, перекрикиваться через этот стол, когда мы наедине.

— Потому что близость и отсутствие препятствий убивают загадку, — прошептала Марголотта, проводя тыльной стороной ладони по его лбу, будто разглаживая морщины. — Невозможно поддерживать огонь отношений, если давать ему гореть слишком ярко. Высоко вспыхнувшее пламя быстро гаснет. Секрет долгих и прочных отношений в том, чтобы из них не уходила новизна.

Это в самом деле так? — отстранённо подумал Ветинари. За словами Марголотты стояли сотни лет опыта, с другой стороны — перед ним было целых два примера, свидетельствоваших об обратном: Ваймс и Сибилла, капитаны Моркоу и Ангва. Да и его собственные родители… Он не помнил их, но тётушка Роберта говорила, что они были неразлучны, и с годами это не менялось.

— Ты плохо выглядишь, Хэвлок, — тем временем заметила Марголотта, и голос её выражал искреннее беспокойство. — Возможно, — её ладонь скользнула по его щеке вниз к шее, и кончики пальцев нащупали сонную артерию, — тебе пора подумать о том, чтобы принять моё предложение? Чем старше ты становишься, тем более немощным будет твоё тело, даже если ты решишься. Что толку проводить вечность в теле старика?

Ветинари перехватил её руку, крепко сжав запястье в чёрном шёлке, и отвёл в сторону.

— Нет, — сказал он твёрдо. Вышло холоднее, чем он рассчитывал. — Благодарю за предложение, — он постарался говорить чуть теплее, — но моё решение не изменилось.

— Даже если при этом придётся стареть и умирать?

— Да, — он встал. — Благодарю тебя за ужин, думаю, мне пора.

На лице Марголотты появлось несвойственное ей выражение растерянности.

— Ты не останешься?

— Я мог бы сказать, что не хочу давать тебе шанс продлить моё существование помимо моей воли, — усмехнулся он. — Но, думаю, будет нечестно списывать всё только на это.

— И в чём же причина? — Марголотта прищурилась и сложила руки на груди.

Её взгляд Ветинари очень не понравился. Он хотел быть с ней честен, боги свидетели — она этого заслуживала, учитывая все предыдущие годы. Но сейчас, глядя на неё, он не был уверен, что услышав правду — пусть и в усечённом варианте, смысл которого сводился к: “я полюбил другую”, она не отправит в Анк-Морпорк очередного сорокулу. Или не измыслит менее травматичной, но более изощрённой мести. Он предпринял попытку пожалеть её гордость:

— Ты верно заметила, — ответил он, опуская взгляд. — Я не молодею. Наша с тобой последняя игра стоила мне изрядно. Впрочем, я никогда не был настолько заинтересован в этой стороне жизни, чтобы по-настоящему переживать по поводу её потери, — он улыбнулся.

— По твоему пульсу я чувствую, что это близко к истине, — серьёзно откликнулась Марголотта. — Но если это началось недавно, нет ничего непоправимого. И, к слову, став вампиром, ты мог бы совсем не беспокоиться о, как ты выражаешься, этой стороне жизни — некоторые преимущества нашего положения: возрастные изменения не властны над этими нашими… способностями, — она усмехнулась. Менее стойкий человек (или человек, не влюблённый по уши в другую) не смог бы устоять перед такой усмешкой.

— Жаль тебя разочаровывать, но я не хочу ничего исправлять, — на этот раз можно было говорить честно. — За последние полгода во мне что-то изменилось. Думаю, дело в доверии, я не могу больше полагаться на тебя так, как раньше.

— Странное решение, — она снова прищурилась. — Раньше доверие тебе не требовалось.

— Именно поэтому я и хочу оставаться человеком, — на этот раз усмехнулся Ветинари. — Да, мы стареем, но вместе с этим — мы меняемся. Не только когда захотим, а волей обстоятельств. Я нашёл, что этот процесс не лишён привлекательности.

— Это мне всегда казалось странным, — задумчиво протянула Марголотта. — Позволить изменениям, над которыми ты не властен, захватить тебя.

— Ты много знаешь о контроле, — кивнул Ветинари. — Возможно, никто на Диске не умеет контролировать себя лучше, чем ты. Но ты никогда не задумывалась о том, что контроль мешает нам понять, кто мы такие есть без него?

— О, я прекрасно знаю, кто я без него, — прошептала Марголотта, и одновременно с этим все свечи в зале разом погасли. На Ветинари налетел порыв ледяного ветра, а сама Марголотта резко изменилась — неуловимо, но ощутимо. То же лицо, тот же рост, то же платье. Но кожа на миг стала белее и засветилась в темноте, волосы взлетели, поднятые вихрем, глаза сверкнули опасно притягательной тьмой, а губы, потемневшие на светлом фоне, обнажили пару небольших, но острых клыков.

Не вздрогнуть (хотя бы внутренне) при виде такой перемены было невозможно. Но Ветинари оставался спокоен — он много лет ждал, что однажды это случится.

— И всё? — спросил он, вздёрнув бровь, когда приподнявшаяся в воздух Марголотта зависла напротив его лица, скалясь в хищной улыбке. — В этом вся ты, если убрать контроль?

Несколько долгих секунд она пожирала его взглядом (и слово “пожирала” тут было уместнее, чем в любой другой ситуации), но затем расхохоталась, запрокинув голову, так, что смех отразился от стен и высокого потолка, и отлетела на прежнее место. Через мгновение свечи в зале снова загорелись, а перед Ветинари стояла спокойная женщина, красивая, но довольно обычная — без всякого потустороннего флёра.