__________

*Как известно, в эфебском языке для этой фразы существует одно слово — эврика.

__________

Ветинари коротко рассмеялся, затем сказал:

— Спасибо, мисс Гленда. Я непременно воспользуюсь вашим советом. На всякий случай, приберегите для меня полотенце, чтобы я знал куда бежать.

Гленда тоже рассмеялась. А потом они ели жаркое, а потом — десерт. И ощущение счастья, пусть не такое яркое, как утром, снова вернулось к Гленде.

– Нравится книжка? — спросила Гленда, заметив в углу столовой для слуг Милдред Ветерок с тонкой книжкой в аляпистой обложке. Кроме Милдред и Гленды тут никого не было, но Милдред всё равно вспыхнула. — Я тоже их читаю, — призналась Гленда, решив, что раз уж патриций видел эту её постыдную слабость и не стал насмехаться, то на мнение остальных и вовсе плевать, пусть думают, что хотят. — Анжебета Бодссль Ярбоуз, да?

— Угу, — смущённо кивнула Милдред. — "Солнечная низина". Ничего особенного, конечно…

— О, нет, я понимаю, — Гленда достала из буфета большое блюдо с имбирным печеньем. На дворе стоял Сектябрь, летняя жара сменилась затяжными дождями, и имбирное печенье пришлось в самый раз (а что патриций при его изготовлении развлекался разрисовыванием имбирных человечков орнаментами, в которые вплетал элементы гербов некоторых гильдий, так кому какая разница, из слуг никто не заметил, а Ветинари, похоже, это позволяло снять напряжение в отсутствии возможности поработать кочегаром). — Они, конечно, все одинаковые, эти книжонки, но здорово позволяют сбежать от реальности на какое-то время. Вроде и глупость полнейшая, но расслабляешься. Кстати, хочешь глинтвейн?

Был вечер, а Милдред работала по утрам, так что каплю алкоголя можно было себе позволить. К тому же Ветинари на несколько дней отправился с дипломатическим визитом в Сто Лат, а Гленда внезапно поняла, что без привычных вечерних посиделок чувствует себя одиноко.

— Наверное, можно немного, — неуверенно отозвалась Милдред.

Гленда видела, что Милдред перед ней робеет, хотя вряд ли была сильно её младше. Вот, что делает статус, думала она, разогревая глинтвейн. Впрочем, Ветинари в последнее время утверждал, что это всё её собственная харизма — и то, что главный почтмейстер с ней не смеет спорить, и что Леонард с Диком послушно совершенствуют механизмы и ничего до сих пор не взорвали.

С Леонардом вообще оказалось на удивление легко и даже интересно. И не так уж сложно. Взять хотя бы его электрические лимоны. В Убервальде Гленде доводилось общаться с Игорями, и её восхищало их умение обращаться с электричеством. Правда для этого им приходилось постоянно ждать грозы, но для Убервальда это не проблема. В Анк-Морпорке с грозами было хуже, так что Гленда прекрасно понимала желание Леонарда получить более надёжный источник электричества и даже не очень сердилась, когда ради этого он изводил не только свои, но и её запасы лимонов. Тем более, что, как выражался сам Леонард, прорывом в работе с этими лимонами стал для него глендин пирог пахаря. Он сразу разгадал фокус с изоляцией луковок и решил, что точно так же может изолировать провода, идущие от лимонов. Мастерская наполнилась обрезками резины, Дик Симнел прикидывал, можно ли приспособить электричество на благо железной дороги.

— Держи, — Гленда поставила перед Милдред большую глиняную кружку, полную глинтвейна — было приятно для разнообразия, вместо запаха жжёной резины, который постоянно висел у Леонарда, обонять что-то, пахнущее цитрусом и специями.

– А какая тебе больше всех нравится? — осторожно спросила Милдред, откусывая голову имбирному человечку. Судя по орнаменту, он был членом Гильдии Воров. — В смысле, из её книг?

— "Локомотивная любовь", — не задумываясь ответила Гленда, но тут же поправилась, — нет, не совсем так. Когда-то мне больше всего нравилась "Гордость и чувствительность". А к "Локомотивной любви" я просто придумала своё продолжение.

— Своё? — изумилась Милдред. — Никогда об этом не думала. Вроде как, у всех же всё хорошо в конце, а когда хорошо, что в этом интересного?

Вот теперь Гленда задумалась. Действительно, всё интересное в мире литературы непременно было связано с плохим, а хорошее казалось скучным. Но так ли это на самом деле? Вот у ребят вроде Леонарда и Дика интересное связано со сложным, но вряд ли это можно назвать плохим… Она решила, что ещё раз обдумает эту мысль попозже и переключилась на Милдред.

— Иногда, — сказала она в порыве внезапной откровенности, — то, что кажется хэппи-эндом, на самом деле оказывается лишь началом настоящих проблем.

— Обидно, — вздохнула Милдред, — но интересно. Расскажи, как ты придумала?

А почему бы и нет, решила Гленда. В конце концов, ведь Милдред не владеет навыками Трахбергской школы, так что вряд ли заметит за её выдумкой очевидную симпатию к патрицию, которую Гленда теперь даже не пыталась от себя скрывать.

Милдред слушала, затаив дыхание, забыв про глинтвейн и печенье. А Гленда рассказывала увлечённо, придумывая по ходу дела новые подробности, которые будто сами прыгали ей на язык.

— Тебе обязательно нужно это записать! — воскликнула Милдред, когда Гленда закончила. — В твоей истории всё такое настоящее, как в реальной жизни, но всё равно, очень интересно! Запиши, пожалуйста, хотя бы для меня, я буду перечитывать.

— Ну-у, — протянула Гленда, — я не уверена, что записать у меня получится так же хорошо, как говорить, но если тебе действительно интересно, я попробую.

Милдред улыбнулась, а затем опустила глаза в чашку и тихо произнесла:

— Знаешь, а я ведь давно хотела с тобой поговорить. Насчёт этих музеев, которые делают на верхних этажах. Я слышала, там будет музей паровозных моделей?

Гленда кивнула.

— Тогда, — голос Милдред стал ещё тише, но она откашлялась и постаралась говорить увереннее, — я хотела бы тебя попросить.

Гленда слушала внимательно, вникала. И решила, что в этом случае, ради Милдред, она настоит на своём.

***

— Мисс Гленда, — в голосе Ветинари чувствовалась строгость, но явно притворная, а под ней — Гленда уже научилась это определять — тщательно замаскированное любопытство, — мой секретарь написал на вас жалобу. Причём на этот раз именно написал, а не высказал недовольство вслух, что для наших с ним отношений не совсем характерно.

— И по какому же поводу? — хмыкнула Гленда, привычно раскладывая перед патрицием продукты, которые нужно было нарезать. С приходом холодов количество мяса в сэндвичах увеличилось. — Уж не из-за того ли, что я не назначила его хранителем железнодорожного музея, а взяла на эту должность Милдред Ветерок?

Ветинари не стал петь очередную оду её проницательности, лишь кивнул, ухмыляясь. Ему явно было интересно, что за интрига скрывалась за действиями секретаря.

Гленда отложила хлебный нож и сложила руки на столе перед собой (она стала резать хлеб сидя с тех пор, как поняла, что долго стоять в одной позе Ветинари тяжело — пусть он использовал трость лишь для вида и мог без труда проскакать по длинному коридору к Леонарду, старая рана в ноге, очевидно, временами давала о себе знать).

— А он рассказал вам, почему я так поступила? — с нажимом поинтересовалась Гленда.

— Он не написал об этом в своём заявлении, — Ветинари тоже отложил нож, почувствовав по голосу Гленды, что дело серьёзнее, чем ему казалось. — Но из его слов я сделал вывод, что он считает, будто вы воспользовались служебным положением, чтобы продвинуть подругу. Однако, это настолько непохоже на вас…

Гленда почувствовала, как её заливает краска стыда и ярости.

— Я продвигаю Милдред по дружбе? — вскипела она. — Вот же сволочь этот ваш секретарь! А ведь я ему всё по-человечески объяснила, специально, чтоб не обижался — знала, что он сам на это место метит. Как по мне, так неплохо бы его самого на пару лет на каторгу сослать, как того убийцу мамаши Аткинсон, или ещё в какое место, чтоб понял, как несладко бывает простым людям.