— С этой проблемой мы справимся, — неожиданно твёрдо сказал патриций. — У меня есть несколько вариантов, как именно, но вы слишком устали, чтобы думать об этом сейчас.

— Правда? — Гленда чувствовала, что веки у неё слипаются, а мысли плавно перетекают в сон. — Вы такой милый, что это кажется очень подозрительным, — невольно озвучила она вертевшиеся в голове слова. — То есть, — она поняла, что засыпая почти уронила голову Ветинари на плечо, и заставила себя выпрямиться. — То есть простите, я не хотела… — она выдернула свою руку, и схватилась за запястье, ещё тёплое от прикосновения Ветинари.

— Мисс Гленда, — мягко сказал патриций, — последние несколько недель позволили мне считать, что я могу назвать вас своим другом. Я не ошибся?

— Ну, наверное, — неуверенно ответила Гленда. — Да, если это не противоречит каким-нибудь правилам кодекса тиранов — дружить с кухарками.

Ветинари негромко усмехнулся и продолжил:

— Вы устали, мисс Гленда. И если вы немного отдохнёте в дружеских объятиях, я думаю, даже леди Король, которая впрочем об этом никогда не узнает, не назовёт это предосудительным. Вы не возражаете? — его рука осторожно опустилась ей на плечи и притянула Гленду ближе.

Гленда, к своему стыду, даже не попыталась возразить, а лишь сонно устроила голову на подставленном плече. Рука Ветинари так и осталась у неё за спиной. Объятие оказалось таким успокаивающим, что походило на магию. Гленда почувствовала, как у неё расслабляются все мышцы, даже те, о напряжении которых она и не подозревала. Она возмутительно глубоко вздохнула, вплывая в аромат чужого тела, как в облако. Ветинари пах горькой травой, немного лавандой, и немного — но совсем не раздражающе — потом. Гленда потёрлась носом о жёсткую ткань и провалилась в сон.

***

Это зашло дальше, чем он предполагал. Не игры леди Марголотты, нет, — чего-то в этом роде он как раз ожидал. С её стороны план выглядел даже гуманно: Гленда превращается в вампира, затем — под влиянием ли Сорокулы, в надежде ли обрести защиту Лиги Черноленточников — возвращается в Убервальд, к мистеру Натту. Марголотта, конечно, её милостиво принимает. Одна любящая пара спасена, одному тирану утёрли нос.

Возможно, Марголотта что-то такое сказала Натту о возвращении Гленды, или парнишка догадался сам — он всё-таки чрезвычайно умён. И, к его чести, видимо, готов рискнуть благосклонностью её светлости, ради безопасности Гленды — так в совершенный план Марголотты вкралась ошибка: омнианский священник и его подружка-ведьма. Ход — ответный ход, обычная игра. Но никогда прежде Хэвлоку, лорду Ветинари, не доводилось испытывать такого животного ужаса, какой он пережил в ходе этой партии.

Конечно, ему случалось испытывать страх — кто бы что ни думал на этот счёт, он оставался обычным человеком. Перспективы вечной жизни, которую ему сулил укус вампира, его не прельщали, пусть Марголотта и предложила это ещё в самом начале их знакомства.

Иногда ему казалось, что однажды, увидев, как он постарел и сдал, она решится действовать вопреки его воле и попытается продлить его жизнь насильно. Ожидать этого было как носить кольцо из стигиума — вызывало приятную дрожь от ощущения близкой опасности. Будоражило. Устрашало лишь настолько, чтобы обострять чувства. Это, помимо прочих плюсов, вроде общения с умным понимающим собеседником и сильным игровым противником, и привлекало его в леди Марголотте. Но страха за неё он никогда не испытывал — вампиры намного прочнее людей, а Марголотта была сильнейшей из вампиров.

С Глендой всё вышло иначе. Придя ночью на кухню, обнаружив там принесённую посыльным рыбу и поняв, что сама Гленда никогда не оставила бы продукты в таком виде — лёд на рыбе растаял, залив стол под корзинкой — Хэвлок, лорд Ветинари, ощутил страх такой силы, какой, он был уверен, не испытывал до него ни один Ветинари, с тех пор, как они стали лордами. Этот страх парализовывал, мешал думать, разверзал грудную клетку, рождая в ней тянущую тупой болью бездну. Мысль о том, что он может никогда больше не увидеть Гленду живой, не услышать её смех, не дотронуться до тёплой руки, оказалась невыносима — будто ему перекрыли возможность дышать. Если это случится, думал он, если боги допустят, чтобы я её потерял, я лично затащу то адское агатянское оружие к ним в Дунманифестин и уж позабочусь, чтобы меня останавливать было некому.

Потом он, конечно, отстранился от этих эмоций, пусть и не без труда, и начал действовать рационально и последовательно. Ровно до того момента, как оказался за дверью, из-за которой слышались сладострастные речи Сорокулы и безэмоциональные протесты Гленды, цеплявшейся за его, Ветинари, слова, как за последнюю соломинку. У него дрожали руки, и он не сразу попал отмычкой в замочную скважину, а когда наконец-то отомкнул замок, появились священник и ведьма. У него была лишь пара секунд чтобы решить — не время геройствовать, для всех, в том числе для самой Гленды, будет лучше, если он не окажется в этой истории в роли романтического спасителя.

И пусть ему безумно хотелось наплевать на доводы рассудка, ворваться в роскошно обставленную темницу, разорвать своими руками на части (зачёркнуто) ингумировать Сорокулу и обнять Гленду, он смог совладать с собой и отступить. Ни к чему леди Марголотте знать, что кроме источника утечки информации о её дворе в лице Гленды она обрела ещё и соперницу.

Когда Гленда, проснувшись, испугалась, что оказалась в Убервальде, он испытал необыкновенное по своей яркости чувство — желание обнять её. Оказаться рядом с Глендой, физически ощутить её тепло стало вдруг жизненно необходимым, настолько, что он не отправил её в замок с секретарём, как собирался сначала (и счастье, что так, Сткупостуку, похоже, придётся сделать серьёзное внушение), но велел ему разбираться со Стражей, чтобы самому остаться с Глендой наедине.

Теперь она спала в его объятиях, уставшая, в мятой одежде, пропахшей благовониями, которые жёг Сорокула, и немного потом. А в волосах, спутанных и, на взгляд Гленды, наверняка нуждавшихся в мытье, прочно застрял запах ванили и корицы. И запах её кожи. Ветинари уже различал его прежде, и теперь, уткнувшись носом в золотистую шевелюру, чувствовал, как с каждым вдохом что-то внутри пронзительно дрожит и сладко тянет. Это было очень странно — раньше он ненавидел все эти свидетельства жизнедеятельности чужого тела, даже взгляд на потеющих музыкантов портил ощущение от музыки, потому он предпочитал читать ноты с листа. Но сейчас, здесь, в темноте мчащейся через ночной город кареты, вдыхая аромат кожи Гленды, ощущая тепло её тела, патриций испытывал острое сокрушительное наслаждение.

Это пугало его: и сила страха за другого человека, чего он прежде не знал, и сила собственных чувств, которые стало намного сложнее контролировать. Наверняка проще было бы сказать себе, что эксперимент принёс свои плоды — он изучил состояние влюблённости, пожалуй, зашёл даже дальше, чем влюблённость, и пора на этом остановиться — прекратить видеться с Глендой, выстроить дистанцию, но… Он не собирался этого делать.

Пусть это угрожало ему, государству, всему миру, Хэвлок Ветинари слишком устал поступать правильно. Он решил, что никому больше ничего не должен, и, крепче обнимая Гленду, думал о том, что никогда не откажется от неё, не отпустит от себя, если только она сам не захочет уйти. И было ему так хорошо, как ещё никогда в жизни не было, пусть за окнами кареты бушевала гроза, а дождь грозил городу потопом.

Молнии прорезали небо одна за другой, грохотал гром. Это веселился Слепой Ио, наблюдая, как Либертина лупит Рока, подвергшего её подопечную опасности, венчиком для взбивания яиц.

— Омнископ? — переспросила Гленда, разглядывая небольшой кулон.

— Усовершенствованный омнископ, моя дорогая леди! — для безумного учёного, каким его представляла Гленда, Леонард Щеботанский выглядел вполне презентабельно и не так уж безумно. Никакой бороды с крошками или даже мышами, как это было у иных волшебников, вполне здравые рассуждения и способность говорить так, что не хотелось немедленно побежать за словарём — на взгляд Гленды большего от учёного и требовать было грешно. — Он включится автоматически, если вы почувствуете себя в большой опасности, главное — носите его непосредственно на коже. Кроме того, вы можете сами попросить о помощи, если громко крикните: “На помощь!” или “Стража!”. Ну и в самом крайнем случае — он снабжён дистанционным активирующим магическим механизмом, при помощи которого мы сможем включить его сами, если вы, как это было недавно, внезапно исчезнете.