Через неделю Гленда поняла, что никаких последствий не будет.

Никогда — даже в поезде из Здеца в Анк-Морпорк, с разбитым сердцем и разрушенными надеждами — Гленда не плакала так горько, яростно и отчаянно, как в то утро.

А к вечеру, по крысиному телеграфу, новость достигла патриция. Он обещал, что не станет выпытывать информацию у доктора, но про крыс речи не было. Ему было жаль, что Гленда, которая вовсе этого не заслуживала, горевала. С другой стороны, думал патриций, невольно улыбаясь, это значит, что утешить её вполне в его силах. Но прежде, чем заводить разговоры о детях, стоило позаботиться о том, в каком мире они будут жить. А это теперь, благодаря гению Гленды, зависело от его умения договариваться.

***

— Рег! Ты соображаешь, что натворил? Они же из Круглого мира! — Либертине казалось, у неё руки прирастут к голове, столько она за неё хваталась. Такими темпами она скоро станет ещё и Богиней Рука-Лицо.

— А? Чгось? — Рег пошатывался и улыбался широкой глупой улыбкой. — Так ну это — хорошо ж ребята сыграли, всем вродь понравилось. Вы просили лучших музыкантов по ситуации, ну так эти — лучшие.

— Не волнуйся, — Зеленоглазая снова подмигнула Либертине всем окружающим пространством. — Всё так, как должно быть.

— Но почему ты не дала им поговорить сейчас? — Либертина очень старалась, чтобы в её голос не прокралась претензия. Только отвратить Удачу от своей подопечной не хватало! Похоже, тон она выбрала верный, Зеленоглазая милостиво улыбнулась.

— Ну, во-первых, это было бы не так интересно, мне понравилась ваша игра. А во-вторых, думаю, этому человеку стоит потратить больше времени, чтобы завоевать её расположение. Он слишком привык к тому, что в любви нет нужды прилагать какие-то старания, считаться с чувствами другого. В отношениях на расстоянии, тем более — с вампиром этому не больно-то научишься. Ему стоит ещё потренироваться. Ты же хочешь для своей подопечной лучшего?

— Да. Конечно, — согласилась Либертина. В этом определённо был смысл. — Но я боюсь, что там, в Убервальде, его может настигнуть Рок. Он ведь обожает такие шуточки. Не думаю, что в таком случае она вообще когда-нибудь сможет стать счастливой.

— О, не волнуйся, — звонко рассмеялась Зеленоглазая. — Рока я надёжно заняла. Подкинула ему и Ому спор — сможет ли Рок свести омнианского священника с его обетом безбрачия и ведьму. Шутка в том, что сам Ом вовсе не против, чтобы его последователи наконец нарушили этот запрет, так что Рок в итоге переиграет сам себя.

— Недурно, — улыбнулась Либертина и сделала то, что редко для кого из коллег по цеху делала. Поставила перед Зеленоглазой свою шарлотку. — Угощайся.

— А мне? — оживилась Электрисия.

— И тебе, — согласилась Либертина. — Ты чем там занималась? — добавила она строго, вспомнив об обязанностях наставницы.

— Ничего особенного, — пожала плечами та. — Вербую себе новых последователей. Этот Дик и его ребята — то, что надо. И ещё я думаю обзавестись собственной жрицей, чтоб ни с кем её не делить.

— Уже присмотрела? — деловито поинтересовалась Либертина. — Гляди, а то окажется, что она чья-то, будут потом скандалы, а нам не до того.

— Нет, за ней точно никто не присматривает. Думаю, пора мне вмешаться.

— Молодец, — похвалила Зеленоглазая, — начинаешь мыслить как настоящая богиня.

Почти сразу выяснилось, что жизнь в отсутствие Ветинари оказалась пресной. Гленда не кривила душой, когда сказала патрицию, что её жизнь впервые за долгие годы начала ей нравиться, и потому она боится что-то менять, жаль только, она не понимала, какую огромную часть этого “нравится” составляло предвкушение вечерних встреч с Ветинари.

Впрочем, кое-что всё равно осталось — он присылал ей клики. Конечно, в них нельзя было сказать ничего по-настоящему важного, мало ли кто может прочитать, но приятно было раз в пару дней получить сообщение, вроде:

“Дорогая мисс Гленда! Незабываемый вид капустных полей, покрытых снегом, который преследует нас уже третьи сутки, настраивает меня на лирический лад. Я даже взялся за сочинительство в стиле агатянской поэзии:

О, капуста! Жир Анк-Моркпорка, Жаль, что ты не лимоны.

Или:

Капустное поле без капусты, Может ли быть зрелище тоскливее? Кроме капустного поля с капустой.

Я не уверен в художественной ценности этих стихов, но, полагаю, если читать их в полночь при полной луне над молоком, можно в итоге получить недурной творог. Надеюсь, хотя бы в этом качестве они будут вам полезны.”

Гленда хохотала до слёз, получая эти сообщения и отправляла в ответ свои:

“Дорогой сэр, в последнее время ночи в Анк-Морпорке из-за облачности стоят безлунные, так что выполнить вашу просьбу у меня не вышло. Зато ваш пример побудил меня заняться собственным сочинительством. Думаю, негоже утаивать от вас последствия:

Один мажордом из Анк-Морпорка Средь тьмы ночной возжелал окорок. Пробрался в кладовку, попал в мышеловку, Один мажордом из Анк-Морпорка.

P.S. Доктор Газон сказал, что нога мистера Паддинга заживёт где-то через неделю.

P.P.S. Да, я помню, что мышеловки запрещены, жаль, этого не помнит мистер Паддинг — это он приказал поварятам их расставить по кухне.

P.P.P.S. Ну и сам виноват.”

Однако чем сильнее отдалялся патриций, тем реже приходили клики. Гленда пыталась заполнить образовавшееся в её жизни пустое пространство встречами с Шелли, помощью Леонарду и Дику, но всё это было не то. Наконец, на четвёртую неделю отсутствия Ветинари, когда он давно уже был в Убервальде, а клики перестали приходить совсем, Гленда вспомнила об обещании Милдред. Вернее, та сама ей напомнила — пришла попросить очередную книгу Анжебеты Бодссль-Ярбоуз и сказала, что на самом деле, чем бесконечно переживать похожие как под копирку страсти, она с гораздо большим удовольствием снова погрузилась бы в историю Гленды.

И Гленда, сперва дожидаясь полуночи, а потом во всякий свободный момент, принялась писать. К её собственному удивлению одно только вступление растянулось так, что в книге Бодссль-Ярбоуз, пожалуй, заняло бы половину объёма. “Это потому, — поняла Гленда, — что Анжебете всё равно, где находятся её герои и почему они говорят то, что говорят”.

Гленде было не всё равно. Она с любовью описывала разные детали, вроде фаянсовых чашек или поверхности старого стола, и обязательно прописывала чувства героев — чтобы читателю было понятно, что за грубыми словами вовсе не обязательно стоят грубые мысли. Иногда это просто крик о помощи.

“Боги! — думала Гленда. — Если мы, люди, на самом деле такие, если мы всё время говорим одно, хотя на самом деле на душе у нас другое, как мы вообще умудряемся друг друга понимать без помощи какого-нибудь автора? А может, мы и не понимаем вовсе? Может, каждый из нас живёт в иллюзии, что понимает другого, и счастливы только те, у кого эти иллюзии удачно совпадают?”

Вопросами Гленда не ограничилась. Работа в кухне у неё была уже отлажена как часы, и это оставляло ей довольно много свободного времени, так что она — по старой дружбе и пока библиотека леди Сибиллы только готовилась к открытию — отправилась в университет.

На улице было так морозно, что снег не спешил таять, и в воздухе разливался приятный свежий аромат. Большинству горожан это наверняка нравилось, но Гленде напомнило убервальдские зимы, и когда в воздухе повеяло Анком, она даже не расстроилась. Это было неприятно, но успокоительно. И когда её стал преследовать крайне вонючий шелудивый пёсик — тоже.

— Вот, — сказала она, купив у Себя-Режу-Без-Ножа Достабля пару сосисок и скормив их пёсику. — Я бы дала тебе объедков с кухни, но их я выбрасываю ближе к вечеру.

“Вечер — понятие растяжимое,” — раздался у неё в голове чужой и будто лающий голос.

“Анк-Морпорк,” — с нежностью подумала Гленда и уточнила вслух:

— Приходи на задний двор дворца патриция к семи, сможешь?

“А объедки хорошие? Не хочу пропустить ужин в Гильдии Наёмных Убийц”.