Гленда оторопела. Она и не думала, что вывернется так легко, и в то же время… Выпустить её писанину? Как настоящую книжку? Не то чтобы она не думала, что у неё получается не хуже, но…

— Достабль? — переспросила Гленда, чтобы сказать хоть что-то и выиграть ещё немного времени на обдумывание ситуации (к тому же этот факт её действительно поразил). — Тот, что продаёт сосиски?

— Он самый, — поморщилась Сахарисса. — Мутный тип. Считает, что читатели идиоты и могут жевать одну и ту же жвачку постоянно. Ну так как, ты согласна?

— Да, — выпалила Гленда, так и не осознав до конца, на что подписывается. — Но никаких статей о похищении. И если тебя не устроит текст — я ни при чём.

— По сравнению с тем, что у нас есть сейчас, — мрачно отозвалась Сахарисса, — думаю, меня устроит даже книга рецептов.

— Ну уж нет, свои рецепты я никому не выдаю, — Гленда сложила руки на груди.

— А могла бы озолотиться, — подмигнула ей Сахарисса. — Когда сможешь принести текст?

— У меня есть только начало, — Гленда снова почувствовала неуверенность, — но я стараюсь писать по десять страниц в день.

— Не так много, — пригорюнилась Сахарисса. — Этого бы хватило на статью, но нельзя же… — и тут её глаза снова загорелись. — А почему бы и нет?

— Что именно “нет”? — насторожилась Гленда.

— Мне надо кое-что обдумать, — помотала головой Сахарисса. — Сделаем так, приноси текст к утру. Он у тебя в одном экземпляре?

— Да, — Гленда только сейчас поняла, что если принесёт сюда первые написанные страницы, останется без собственного текста.

— У тебя разборчивый почерк?

— Вообще-то не очень, но это я старалась писать разборчиво — для подруги ведь.

— Отлично. Тогда Отто сделает иконографии, и заберёшь его обратно. Приходи… К семи сможешь?

— Утра?

— Конечно. Я как раз закончу работать.

Гленда вспомнила, что всего шесть лет назад сама жила по похожему графику и кивнула:

— Хорошо.

— Отлично. А я найду юриста и подумаю, какой с тобой заключить контракт.

— Хорошо, — повторила Гленда поднимаясь. — Мне пора. Я… Мне пёсика надо покормить! — внезапно вспомнила она своё обещание шелудивому главе Собачьей Гильдии.

— О, пёсик! — оживилась Сахарисса. — Может, согласишься и для журнала “Мягколапики” что-нибудь написать?

— Он не совсем мой, — Гленда уже дошла до двери. — Просто я ему обещала, что приду к семи.

— Вряд ли собаки смотрят на время, — скептически отозвалась Сахарисса, уже не глядя на Гленду и разбирая завал бумаг на столе.

— Этот точно смотрит, — вздохнула Гленда вполголоса, открывая дверь.

— Ах, э-этот пёсик! — протянула Сахарисса, отрываясь от бумаг. — Передай этому комку залежавшейся шерсти, что если он завтра же не придёт диктовать свою колонку, может попрощаться с местом для спанья в типографии. Меня не интересуют его “обстоятельства непреодолимой силы”, я не могу держать тираж из-за каждой течной суки. Так что завтра утром — крайний срок.

— Колонку? — не поверила своим ушам Гленда. — Пёс ведёт колонку? Что, специальный корреспондент журнала “Мягколапики”?

— Пф-ф-ф! — Сахарисса закатила глаза. — Скажешь тоже. Журнал о домашних пёсиках с его точки зрения не годится даже для того, чтобы его пожевать. Нет, Гаспод, чтоб ты знала, ведёт авторскую колонку — “Слухи из высшего общества от мадам Фи-фи”. И если он не появится, мне придётся самой выдумывать все эти глупости, кто с кем спал и кто от кого сбежал. Так что пусть поторопится. И не позволяй этому проходимцу садиться тебе на шею!

Гленда рассмеялась и пожелала Сахариссе хорошей ночи. Та лишь рассеянно кивнула и снова погрузилась в чтение бумаг.

Оказавшись в тёмном коридоре, Гленда сперва несколько испугалась, но затем вспомнила, что по пути к кабинету Сахариссы они никуда не сворачивали, и пошла на брезжущий в конце коридора свет. Кажется, бегающих людей в холле прибавилось, и Гленда воспользовалась тем, что часть из них бежала к выходу, чтобы проскользнуть наружу в толпе — ей не хотелось снова встречаться с мерзко хихикающим швейцаром.

— Тебе понадобилось много времени на этот раз. Но я рада, что в конце концов ты пришёл к верному решению.

Марголотта улыбалась так, будто Ветинари приехал к ней умолять о пощаде, а не побеждать. Когда-то это его действительно привлекало — понимание того, что он прошёл очередной тест умного и изворотливого соперника. Но сейчас…

Наверное, он действительно стал слишком стар для этого — для игры умов. А может, дело было в том, что он распробовал другой тип отношений: с тем, к чьему уму прилагается безусловная доброта? Так или иначе, но то, что прежде заводило его, заставляло кровь бежать быстрее и сердце биться чаще, теперь не работало. Он смотрел на Марголотту как на привлекательную женщину, но точно так же он мог бы смотреть на статую в музее.

Прежде, наблюдая работу её ума и восхищаясь этим процессом, он испытывал желание прикасаться к ней, будто прикасаясь к телу соприкасался с живым воплощением мысли. И тяга к Гленде — он отдавал себе в этом отчёт — была замешана на том же чувстве. Но из отношения к Марголотте это ощущение ушло. Скорее всего, потому, что он больше не доверял ей так, как раньше. Впрочем, он никогда не был так наивен, чтобы доверять ей полностью, но прежде он не испытывал того, что пережил с Глендой — возможности целиком, до каждого нерва расслабиться, отпустить контроль, быть настолько собой, насколько не позволял себе даже оставаясь в одиночестве.

Теперь, по контрасту с той единственной ночью, весь остальной опыт, до Марголотты и с ней, казался ему тусклым и серым. Надо было дожить до пятидесяти, чтобы обнаружить, что никогда по-настоящему не знал, что такое секс, — вот как это называется, посмеивался над собой Ветинари. Однако слишком отвлекаться от беседы не стоило.

— Не хочешь ли ты сказать, — он улыбнулся ровно настолько, насколько было достаточно, чтобы слова звучали вежливо, — что с самого начала предполагала, что я предложу добровольно передать Убервальду Анк-Морпоркский золотой запас?

— Это было самое очевидное решение, — пожала плечами Марголотта и сделала глоток вина. Она умела пить вино так, что у неискушённого зрителя мужского пола и даже у некоторых представительниц женского это вызывало желание немедленно сбросить с себя одежду. Ему нравилось наблюдать за этим когда-то. Знать, что это делается для него. Но сейчас зрелище показалось лишним, неуместным. — Однако ты, насколько я знаю, — продолжала Марголотта, — пришёл и к другому, менее очевидному. Чего нам ждать от твоей новой затеи, Хэвлок? Провода, которые, как мне сообщают, тянутся по всему Анк-Морпорку, доберутся и до Убервальда?

— Думаю, Убервальду придётся завести свои провода, — он ответил мягко. Мягкость в сочетании с убийственным смыслом нравилась ему гораздо больше, чем шумные не ведущие ни к чему угрозы.

— И ты, конечно, скажешь, что секрет работы этих проводов — государственная тайна Анк-Морпорка? — она вздёрнула бровь.

— О вовсе нет, — Ветинари отложил столовые приборы, откинулся на спинку стула и соединил кончики пальцев перед собой. — Мы охотно поделимся технологией — в обмен на прочные договорённости, разумеется. И некоторые другие уступки. Я предложу свои условия, как только гномам будет возвращена их историческая реликвия — кажется, речь идёт о неком записывающем устройстве?

— Как малышка Салли? — ничуть не смутившись, оживилась Марголотта. — Она не слишком пострадала?

— Запирать стаю летучих мышей в серебряной клетке — это чересчур даже для тебя, Марголотта, — он позволил себе нахмуриться, показывая, что на самом деле думает об этой истории.

— У них был выход, — пожала плечами Марголотта.

— Крошечный, как я слышал, — холодно возразил Ветинари. — К тому же ведущий прямо в пропасть. Обессиленные бедняжки ранились о скалу, и когда сержант фон Хампединг собрала себя обратно… Она до сих пор восстанавливается.