— Зря шутите. Между прочим, они, как по мне, делают важное дело — если правда то, что рассказывает о них Моркоу.

— О, сержант Шноббс настроен очень решительно. Он был у меня сегодня, и я заверил его, что намерен оказывать ему всяческую поддержку.

— Серьёзно? Или это опять ваша фирменная ирония? Я что-то уже не различаю.

— В этом вопросе я абсолютно серьёзен, мисс Гленда. Рабов быть не должно, даже если рабство — это работа на кухне, к которой человека приговорили после нелепой клятвы перед священником, данной, как правило, в состоянии глубокого помрачения ума, называемого влюблённостью.

— Как цинично! Но правда, — Гленда хотела вздохнуть, но вместо этого зевнула.

— Вот что, мисс Гленда, идите-ка вы спать, — посоветовал Ветинари, и на этот раз мягкость в его голосе не была угрожающей. — Обещаю, я познакомлю вас с Леонардом, но, полагаю, вы получите от знакомства гораздо больше удовольствия, если не будете клевать носом.

— Вам не надоедает это? То, что вы так часто бываете правы? — ей удалось подавить второй зевок, но попытка не прошла незамеченной.

— Я не привык, чтобы было иначе, — пожал плечами патриций и улыбнулся так, будто видел перед собой что-то очень приятное, хотя, возможно, Гленде это только казалось — сонливость навалилась внезапно быстро.

— Идите спать, — повторил Ветинари, — у вас был долгий день.

— Сперва я уберу пирог, — твёрдо сказала Гленда.

— Тот кусочек, что приготовили для Леонарда, дайте, пожалуйста, сюда. Он скрасит мне остаток рабочего дня.

— Рабочего дня?! — ужаснулась Гленда.

— Рабочего утра, — поправился Ветинари.

— Отдам, только при условии, что после этого вы и сами пойдёте спать, — потребовала Гленда. — Мало спать — вредно для здоровья, и, раз уж вы выплачиваете мне жалованье из своего кармана, я должна заботиться о том, чтобы вы не встретились со Смертем раньше времени — кто тогда мне заплатит, спрашивается?

Кажется, Ветинари рассмеялся и ответил что-то утвердительное. Остаток беседы Гленда помнила смутно.

Зато она хорошо запомнила свой сон — после того, как она рухнула на кровать, её сознание заполонили руки Ветинари. Эти руки, со всеми их скульптурными красотами и длинными пальцами, оказались совсем не там, где, с точки зрения благопристойности, им место. И, чёрт возьми, Гленде этот сон нравился!

***

— Кормить собак такими пирогами — преступление, — заметил лорд Ветинари, выдавая Гасподу половину куска авансом.

— Вфякая ‘абота тре’ует оплаты, фэр, — отозвался Гаспод, не переставая жевать.

— И?

— Снафала я долфен доефть, — нагло возразил Гаспод и будто бы принялся жевать медленнее.

— Знаешь, у меня ведь есть разные методы воздействия, — напомнил патриций.

— Эфо какие? Отправифе ме-я к кофяфам? — можно было поклясться, что пёс усмехнулся.

— Ты заставляешь меня усомниться в моей любви к животным, — вздохнул лорд Ветинари.

— Эт потому, — довольно отозвался Гаспод, облизываясь, — что я стал слишком похож на вас, людей.

— Возможно, — признал Ветинари. — Ну так что? Ты что-нибудь почуял?

— О, да, сэр! Барышня, если можно так выразиться, от вас без ума. Будь она собакой, уже скулила бы и задирала хвостик.

Патриций поморщился.

— В таком случае, меня радует, что она не собака. Похоже, мисс Гленда тот редкий случай, когда человек лучше животного. Но ты уверен? По её поведению я бы не сказал, что ты прав.

— Эт потому, что у вас, у людей, всё слишком сложно устроено, — авторитетно отозвался Гаспод и яростно почесал за ухом. — Она ещё и боится вас, сэр, и смущается, и пытается сделать вид, что ничего такого. Просто человек в ней намного сильнее, чем животное. Тут на одних инстинктах не выедешь, нужно того… Искать подход!

— Вот ещё твоих советов я не слушал, — огрызнулся патриций. — Но спасибо за информацию.

— Спасибо на… Вот, другое дело!

Получив второй кусок пирога, Гаспод не стал ждать у моря погоды и, быстро перебирая лапами, покинул Продолговатый кабинет.

Патриций подошёл к закрытому от посторонних глаз балкону и посмотрел в окно, но взгляд его был обращён не на город. Перед внутренним взором лорда Ветинари крутился прошедший вечер. Там, в тёмной дворцовой кухне, наедине с Глендой, ему было хорошо. Не просто хорошо — уютно. Чувство давно забытое, настолько, что показалось незнакомым. Мисс Гленда была… Для начала она была очень похожа на свою бабушку, а в жизни Хэвлока Ветинари было мало людей, кого он вспоминал с той же теплотой, что Августу Медоед. В конце концов, получать образование наёмного убийцы, когда в душе переживаешь за каждого обездоленного котёнка, встреченного по дороге, не так-то просто.

Он попал в Гильдию, когда ему было семь. Тётушка Роберта, конечно, любила его, и даже была с ним ласкова — настолько, насколько может позволить себе быть ласковой к ребёнку благородная дама. Но ни от кого и никогда прежде он не чувствовал такой душевной теплоты, пусть и завёрнутой в суровое ворчание, как от миссис Медоед. Гильдия научила его скрывать чувства, но там, поздними вечерами на кухне, нарезая сыр или выполняя какую-то другую мелкую работу по просьбе кухарки, он чувствовал себя по-настоящему дома. И теперь задавался вопросом — что на самом деле стояло за его внезапно вспыхнувшими чувствами к мисс Гленде.

Какой-нибудь философ из Трахбергской школы ответил бы на этот вопрос однозначно, приписав ему комплекс с громким эфебским названием, но Хэвлок Ветинари считал, что человеческая природа сложнее, чем то, как её понимали убервальдские философы, и неважно, сколько страниц они исписали по этому поводу.

Это было безрассудно? Возможно. Однако, до сих пор он не замечал, чтобы охватившее его чувство хоть как-то сказалось на работе. Он внимательно отслеживал собственные реакции, вызванные этой внезапной влюблённостью, и не находил ничего, что препятствовало бы ему в управлении городом. А потому он склонен был продолжать эксперимент. Удручало его только одно — похоже, своим поведением он дал мисс Гленде какой-то сигнал, и она на этот сигнал невольно ответила. Ему неприятно было думать, что он может причинить ей новую боль, в конце концов, видят боги, она достаточно настрадалась в Убервальде. С другой стороны, это ведь мог быть кто-то и похуже него — когда девушка сбегает от прошлого, соблазн влюбиться в первого встречного достаточно велик. Стараясь оценивать себя беспристрастно, он решил, что, пусть (в данном случае) не является идеалом, представляет собой не худший вариант. Уж во всяком случае, он попытается сделать всё, чтобы её не обидеть.

С этой успокаивающей мыслью он отправился спать. Сны, которые он видел, как и кухонные посиделки, возвращали его в прошлое — в те годы, когда он уже был подростком. Трахбергские философы были бы в восторге.

***

Либертина довольно потирала руки, не замечая, что Рок уже начал, прищурившись и хмурясь, посматривать в её сторону.

Гленда никогда не была религиозной, и считала, что от богов с их играми лучше держаться подальше, но возблагодарила их, всех разом, за свою привычку готовить заранее да побольше — основу для жаркого, обещанного на завтрак патрицию, она на самом деле приготовила ещё накануне и хотела дать ему настояться в соусе сутки — один из секретов, делавших жаркое особенным. Поварятам оставалось только разогреть.

Благодаря этому утром Гленда выспалась в своё удовольствие (и даже подольше — целых десять минут! — провалялась в постели). После этого она решила позволить себе провести утро как девица из романа, то есть до полудня заниматься какими-нибудь косметическими процедурами. Однако все “косметические процедуры”, включая приём душа, уложились в полчаса, и у Гленды осталось полно времени, чтобы как следует обдумать появившуюся накануне за разговором с Ветинари идею.

Мистер Паддинг, получивший, очевидно, внушение от Стукпостука, больше не доставал её своей презрительной вежливостью, всего лишь кивнул в коридоре, и Гленда спокойно и беспрепятственно поднялась на третий этаж. Потом на четвёртый. Потом на пятый. На шестом жил и работал патриций, и туда Гленда не стала соваться без готового плана. Смутные мысли уже укладывались в стройную, как это называл Натт, концепцию, но сперва стоило всё описать на бумаге — хотя бы для самой себя.