— ¿Que?

Человек. Она его не выдумала. Отвела взгляд от дыры в крыше.

Посередине металлического контейнера шел узкий проход, незнакомец стоял в его дальнем конце — глаза широко открыты, одной рукой заслоняется, будто от удара. Одет в черную рубашку с пятнами пота, на ней — воротничок католического священника; кожа смуглая, скулы высокие — никакой не японец. Может, мексиканец? Очень, кстати, красивый.

Между ними, на костяном подсвечнике, горела свеча.

Испанский она так и не выучила.

— Здрасьте, — начала она по-китайски.

Он шагнул ближе. Она не дернулась. Он не подбежал к свече. Похоже, не понял ее слов. Она попробовала заговорить на другом диалекте китайского, потом по-японски. По-русски. Вид у него был недоумевающий.

— Хелло, — перешла она на английский.

На сей раз он понял.

— Хелло. — Он облизал губы. — Ты кто такая?

— Грейс. — Она продолжала медленно приближаться, он — отступать. Она потянулась к свече, положила руку на воск, чтобы успокоиться. — А тебя как зовут?

— Артуро, — ответил он. Между губами мелькнул розовый язык. Такое выражение лица она видела и раньше. Знала, что оно отразилось и на ее собственном лице. Этот человек в растерянности и пытается решить, как действовать дальше. — Отец Артуро Менчу.

— Отец. — Она рассмеялась. Ее ровесник, а может, и помоложе. — Тебя Уцзин прислал?

Он качнул головой.

— Не знаю такого имени. Меня прислало Societas Librorum Occultorum.

Чэнь мигнула.

— Католическое бюро. Вам в Китай въезд запрещен.

— Ты не в Китае, — возразил он. — Мы в Гватемале. Отследили контейнер от предыдущего порта — Гвадалахары.

Уцзин отправил ее за океан. Неужели на войне все так плохо?

Она знала, что пока не задала ему самый важный вопрос. Решила насладиться этим мигом: молодой священник, отверстие в крыше, пляска слоистого зеленого света, солнце на коже, воздух такой тяжелый: хуже, чем в Гуанчжоу в августе — будто дышишь сквозь одеяло, которым вытерли лохматого вонючего пса после купания в мутной реке. Не хотелось ей задавать единственный важный вопрос: потому что ответ известен.

— Какой сейчас год?

— Не понимаю.

Все он понял. Просто прикидывается.

— Год. Дата. Какая? — Она старалась говорить непринужденно. Чтобы его не напугать.

— 14 июля, — ответил он. — 1985 год.

Ее согнуло пополам.

Не думала она, что такое бывает в реальной жизни — что можно задохнуться, зашататься от осознания. Такое, как известно, случается в книгах, а актеры разыгрывают это на сцене. Но воздух в легкие не шел. Думать она не могла. Мир сузился до одной точки.

— Грейс, — позвал священник, — ты в порядке?

Нет, подумала она. Упала бы, если бы не держалась за свечу. Глянула на него сквозь пряди волос, свесившиеся на лицо. Не в порядке. И никогда больше не буду.

Рим. Теперь.

Сэл вошла в квартирку Грейс, затворила за собой дверь. Свет выключен. Поворачивать выключатель она не стала. Сбросила рясу и плат, повесила на вешалку у двери, рядом с курткой, в которой Грейс ездила в Испанию. По крайней мере, комнатой не ошиблась. Большая часть обуви на стойке тоже выглядела знакомой.

Справа от входа находилась кухонька — места едва хватает, чтобы повернуться, и порядок такой, что Сэл сразу поняла: Грейс еду готовит редко. Такие чистые кухни Сэл видела только в кино.

За кухней узкая, скудно обставленная гостиная выходила окном на улицу. На стене — репродукция Эшера, помимо этого Сэл заметила единственное украшение: настенный календарь, на каждой странице которого — котенок в смертельно опасной ситуации. Сэл слышала, что подобные вещи иногда называют мотивирующими. Видимо, в данном случае вас мотивируют не подпускать оформителей календарей к котятам. В нынешнем месяце Грейс пометила три дня. В предыдущем — два.

Еще в комнате имелись единственное плюшевое кресло и почти пустой книжный шкаф — слишком пустой для человека, который постоянно читает. Возможно, дочитав книгу, Грейс ее кому-то передавала. Сэл вытащила из кармана «Мидлмарч», подумала, что поставит его на полку и уйдет, — но решила, что так все-таки нехорошо.

Все имевшиеся у нее инстинкты, да и не имевшиеся тоже, хором верещали: уходи. Она пришла поговорить с Грейс, но зазор между тем, чтобы без приглашения заявиться к психанувшей коллеге с извинениями и тем, чтобы вломиться к ней в квартиру и рыться в ее личных вещах, представлялся, мягко говоря, немаленьким. Этакая пропасть, в которую срываются с криком.

Поэтому Сэл, понятное дело, открыла дверь спальни.

Поскольку она так старательно давила все прочие инстинкты, ей удалось подавить и желание чертыхнуться.

Грейс лежала на кровати.

На ней была зеленая пижама, спала она, скрестив руки на груди, как мертвый Дракула в фильмах.

Сэл замерла. Убежать — значит наделать больше шуму, чем если просто отступить назад, развернуться и потихоньку выйти. Если только она уже не разбудила Грейс. Поэтому она решила выждать.

Грейс не шевелилась.

Вот и хорошо, подумала Сэл поначалу.

Грейс по-прежнему не шевелилась.

И не дышала.

Не может человек спать так крепко.

— Грейс? — прошептала Сэл. Никакого ответа, она повторила: — Грейс?

Ничего.

Может, она… Нет, невозможно. Да, люди умирают постоянно, Сэл это видела. Здоровые, ходят в зал, восемь кубиков на брюшном прессе, отжимаются по 430 раз. Лопнул сосуд в мозгу в три часа утра — и прощай, качок. Но мирно они не уходят. Орут. Лица перекашиваются. Скручиваются калачиком, схватившись за живот, если у них лопается аппендикс. А умерев, воняют. Мышцы расслабляются, опорожняется кишечник.

Не лежат они в позе чертового Дракулы.

Сэл подошла к постели. Взяла Грейс за руку. Потрясла.

— Грейс. Да чтоб тебя, давай, Грейс, просыпайся. — Кожа у Грейс была не то чтобы холодная, но прохладная на ощупь и немного жестче обычной кожи. Сэл похлопала Грейс по щеке ладонью. Щека гладкая, округлая, но кожа, как и на запястье, подается меньше, чем следовало бы. — Грейс? Грейс, мать твою, ты тут?

Никакого ответа.

Магия. Кто-то, непонятно как, до Грейс добрался. На последнем задании? Отложенная месть, подарочек от Руки? Еще один Перри — кандидат в пациенты?

Нет. У Грейс на шее висел крестик — без следа патины. Сэл до него дотронулась, он оказался горячим, наэлектризованным — теперь все серебро казалось ей таким, но демонов здесь явно не было. Сэл задумалась. Вот разве что они как-то перехитрили серебро. Может, и умеют.

Мать твою.

Сэл огляделась. Если в гостиной было голо, то тут украшения повсюду: стены увешаны фотографиями, много изображений Третьего отряда, большие обрамленные снимки какого-то китайского города, Сэл незнакомого, какая-то набережная в Европе. Репродукции картин с подсолнухами. Одну стену скрывал турецкий ковер — сплошная геометрия и золотое шитье. На полках красовались статуэтки.

А рядом с постелью Грейс висела записка — печатными буквами, на плотной бумаге, женской рукой: «В ЭКСТРЕННОМ СЛУЧАЕ ЗАЖЕЧЬ СВЕЧУ».

Прямо под запиской стояла толстая белая свеча, вроде как из пожелтевшего отполированного дерева. На тумбочке лежал коробок спичек.

Если на Грейс совершено нападение, то случай явно экстренный. Но что будет, если зажечь свечу? Менчу появится? Магию Грейс презирает. Может, у свечи особый запах и он ее разбудит?

Долго не раздумывай. Будешь долго думать — получишь пулю. Грейс без сознания. Это не просто сон. Не медитация, ничего такого. Да у нее, господи прости, пульса нет. В экстренном случае…

Сэл чиркнула спичкой, поднесла ее к свече. Скукожившийся фитиль опасливо занялся. Сэл заслонила его ладонью, чтобы не задуло сквозняком. Пламя сделалось ярче, согрело ей руку. Казалось, это не просто тепло — как будто в ладони пташка. Сэл загасила спичку.

Ничего. Разумеется. Вот что бывает, когда день ото дня возишься с магическими примочками. Начинаешь думать, что в мире повсюду магические примочки, а по большей части это обыкновенные свечи.