— Ты еще скажи, что и Лерыч — не Лерыч вовсе, раз уж и наш мир вовсе не Нариен, — через силу хмыкаю я, жадно всматриваясь, как Трендель усаживает Лерыча на свое плечо и что-то орет в ответ на поздравления.

— Все может быть, все может быть, друг мой Черный. Ты ведь тоже далеко не черный, граф Эльнар Светлолесский. Да и наш Властелин совсем не темный.

— Тебе почем знать? — бурчу я, внутренне замирая от неожиданной догадки. Да ну! Не может такого быть! Не мог я так ошибиться, не мог. Я же не желторотый юнец!

— Покровитель! Мне срочно нужен Покровитель!

Фаншин удивленно-насмешливо поднимает брови.

— С каких это пор доблестный воин нуждается в покровителе?

Я лишь отмахиваюсь, взглядом отыскивая Прародителя Арониэдиэла. Он стоит чуть в стороне от толпы, широко расставив ноги, и скрестив на груди руки. Выражение лица…. Нет, я не рискну сейчас к нему подходить. Видно, сильно шокировало Покровителя и Прародителя появление истинных богов этого мира. Даже жаль его.

— Уважаемые зрители и болельщики! — разносится над ристалищем усиленный странным приспособлением голос Прошки. Гул и гомон постепенно стихают. Лерыч соскальзывает с плеча Тренделя, и мне становится легче дышать.

— Дорогие участники Первых Рыцарских Игр! Вы хорошо потрудились, почти без потерь дошли до нашей башни, и получили право продолжить завтра состязание. А сейчас вас ждет пир в честь победителей первого дня турнира! Просим занять места в колясках!

— А наши дамы? — гудит кто-то из орков, бережно придерживая за подол одну из девушек. Она не вырывается, с интересом рассматривая претендента на свое сердце.

— Если дамы определились в своих симпатиях — они могут сесть рядом.

Через пару ударов сердца двадцать участников разместилась в открытых колясках. Однако дамы предпочли ехать отдельно. Умные девочки. Коляски делают круг по ристалищу, и отбывают в замок. Зрители, вскочив на коней, несутся следом.

— Фу-у! Первый раунд выстояли! — слышу я голос Прошки. — Лерыч, ты как?

— А что я? Я в порядке. Дамы себя соблюли, зрители были на высоте, ты, как всегда — гениален и неотразим. День клонится к закату, и я бы съел чего-нибудь, кстати. Как насчет костра?

— Лерыч, а мне с вами можно?

Рядом с мальчишкой подпрыгивает в нетерпении Рус.

— Дед Алексич вам рыбки прислал с оказией. Лерыч, ну можно?

— Да можно, можно, Русик, — смеется мальчишка, подхватывая на руки Микоша. — У нас же есть Прошка. А уха в его исполнении — это м-м-м! Пальчики оближешь!

— Я даже не сомневался, что мне с ужином возиться, — ухмыляется Прошка. — Мальцы, а ну — брысь! Ник, на тебе вода, Мик — сидишь тихо и не суешься в огонь. Рус, рыба где?

И вот уже на берегу озера тихо потрескивает костерок, на котором сногсшибательно благоухает нечто совершенно невообразимое. Окружающие давятся слюной, и даже Золотой Барс заинтересованно втягивает носом воздух.

— Отдыхайте, дети, — мягко говорит Злотинка, а в глазах ее вспыхивают и гаснут огоньки. — Отдыхайте, а нам пора заняться своими делами.

И она оборачивается к понурой троице, все так же сидящей на трибуне.

— А с нами поужинать? — оборачивается к ней Лерыч.

Злотинка только улыбается и взмахивает рукой. У костра тут же появляется длинный низкий стол и лавки вокруг. И яства, достойные королевских желудков.

— Отдыхайте, — повторяет она, и исчезает, прихватив с собой всех Покровителей.

Стемнело окончательно, и мы осоловело сидели у костра, лениво переговариваясь, когда к нам на полном скаку примчался Трендель.

— Вот, Лерыч, это тебе! — сказал он, спыгнув с коня и протянув мальчишке странный музыкальный инструмент. Широкий полый корпус, длинный гриф и семь струн.

— В твоих покоях лежала, — ответил на удивленное восклицание. — Тетка Мари сказала, мол, из воздуха появилась. И голос был. Мол, Лерыч давно такую просил.

— Гм. А еще что голос сообщил? — ухмыльнулся вдруг Прошка. Трендель развел руками

— Просил не использовать в качестве ударного инструмента.

— Хм….

Тонкие длинные пальцы бережно перебирают струны, крутят колки, что-то наигрывают. Незнакомое.

— Сыграй, Лерыч, — устало говорит Прошка, опускаясь рядом с приятелем на травку.

— Уверен? — хмыкает мальчишка. Прошка кивает. — Ну, вся вина на тебе.

Вновь перебирает струны, прижимая поочередно на ладах.

— Поговри хоть ты со мной, гитара семиструнная,

Вся душа полна тобой, а ночь такая лунная…

И обрывает резко.

— Нет, Прошка, давай лучше ты! Душа танца просит.

— Цыганочка с выходом, блин, — ворчит Прошка, перехватывая инструмент. На мгновение будто прислушивается к чему-то, и ударяет по струнам.

— Есть колечко у меня,

Шаровары красные,

Полюбил цыганку я,

Ох, огнеопасную….

— Ага, с выходом, — хмыкает Лерыч. — Из-за печки.

И без перехода:

— Ай, да ну, да ну данай, дра да ну данай…

Заложив руки за спину, взглядом зацепившись за любопытную звезду, мальчишка выделывает ногами такое, что у меня обрывается сердце и становится нечем дышать. Яростно звенит гитара, все ускоряя и ускоряя темп, и вот уже вместо мальчишки крутится бешеный вихрь.

— А ну, давай, давай наяривай,

Гитара семиструнная

Чего сидеть, да горевать

Ведь ночь такая лунная.

А ну налей-лей, не жалей,

Похмелье — штука тонкая

А ну давай, давай, давай,

Играй гитара звонкая.

Краем глаза замечаю, как Трендель откуда-то выдергивает барабан, и вот уже его рокот вплетается в звон струн и щелканье каблуков мальчишеских сапог. А следом в круг влетают Вегий, Елисиэль, Арион, но где им угнаться за вихрем по имени Лерыч!

— А ну, давай, давай, давай,

Играй гитара звонкая!

Разудалая пляска захватила всех, но я вижу только мальчишку. Его рассыпавшиеся по плечам волосы, его остановившийся, отрешенный взгляд в никуда, его тонкую гибкую фигурку. И не выдерживаю. Срываюсь следом. Ритм, звон, грохот барабанов подхватывает меня и несет куда-то по пням и кочкам, не давая ни надежды, ни пощады.

— Цыганочка ока, ока,

Цыганочка черноока,

Цыганочка черная, погадай….

Слова приходят сами — откуда бы?!

— Куда тебе за мной, Черный Эльф! Не догонишь, не поймаешь, не найдешь….

Затухающее эхо мелодичного женского голоса. Смутно знакомого и в то же время неизвестного. Кто она?! Кто она, эта женщина?!

Бом-м-м-м!

И на полянку падает оглушающая тишина, а я…

Я держу на руках Лерыча.

…не удержал.

Мальчишка дернулся, выгнулся неимоверным образом, изогнулся, и будто взлетел, кувыркнувшись в воздухе.

— Вор-рона!

Узнаю, кто кричал — голову откручу.

— А я говорил тебе — не трожь не свое, — неожиданно мирно сказал Прошка, откладывая в сторону гитару. Подул на подушечки пальцев. — Больно-то как! Давненько я не отрывался…. И знаешь, Черный…. Мне тебя даже жаль стало. Знал бы ты, скольких в моем мире ломало от такого…. Ладно, присядь, что ли. Дух переведи, а я пойду. Лерычу сейчас тоже не весело. А завтра не менее жаркий день.

И он ушел, насвистывая какую-то вовсе уж незнакомую мелодию.

Турнир, день второй.

Прошка

— Вставай, Лерыч. Вставай, лодырь! В конце концов, это была твоя идея! Лера!

— Да встаю я, встаю, изверг рода человеческого.

Сонная мордашка Лерыча выныривает из-под одеяла, тонкая рука тянется к одинокому стакану с водой.

— Ох, как мне хочется добраться до этого, который нам развлечение подсуропил, — бурчит подруга, в три глотка осушая стакан. — Прош, скажи честно: ты знал? И не делай наивные глазки.

Я молчу. И не потому что не понимаю вопроса. Понимаю. Еще как понимаю. Ответить только не могу. Нет у меня такого права.

— Ладно, друг мой Прошка. Дай только до дома добраться. Там я из тебя масло-то повыжму, никуда ты не денешься.