Джек услышал достаточно. Слишком много. Потрясенный, он щелкнул выключателем, и экран погас.

— Оно собирается прийти за нами, — сказал Тоби и было видно, что он становится собой, выходи из своего полутранса, он повернулся в офисном кресле и бросил озадаченный взгляд сначала на мать, потом на отца.

Резкий штормовой ветер выл за окном, но даже если бы он проник в комнату, то Джеку не стало бы от этого еще холоднее. Пес выбрался из угла.

Хотя никто не трогал компьютера, он вдруг заработал. Экран залили отвратительные извивающиеся красочные волны.

Все вздрогнули от неожиданности, включая Фальстафа.

Хитер наклонилась, схватила шнур и вырвала вилку из розетки в стене.

Монитор потемнел и оставался таким же темным.

— Этим его не остановить, — сказал Тоби, вставая со стула.

Джек повернулся к окну и увидел, что наступил рассвет, тусклый и серый. Снаружи бушевала буря. За последние двенадцать часов выпало от тридцати пяти до сорока сантиметров снега, глубина его была в два раза больше там, где ветр намел сугробы. Или это была первая буря задержавшаяся над ними, вместо того, чтобы двигаться дальше на восток, или вторая буря задула скорее, чем ожидалось, придя вслед за первой.

— Нет. Это не остановится, — повторил Тоби торжественно. И он говорил не о снеге.

Хитер притянула его к себе, подняла и обняла так крепко и заботливо, как обняла бы младенца.

Все становится мною! — Джек не понимал всего того, что эти слова могли означать, какие ужасы они предвещали, но он знал, что Тоби прав. Это не остановится до тех пор, пока не станет ими, а они не станут частью его.

Внизу на оконном стекле замерз конденсат. Джек коснулся его кончиком пальца, — лед показался ему не холоднее его собственной кожи. За окном белый мир был полон холодного движения — безжалостными вихрями бури.

Не находя себе места, Хитер ходила взад-вперед от одного окна к другому, нервно ожидая появление чудовищно отвратительного «гостя».

Они надели новые лыжные костюмы, которые купили прошлым утром, приготовившись покинуть дом как можно быстрее в том случае, если на них нападет отвратительная тварь и они поймут, что не могут защитить свои позиции.

Заряженный «Моссберг» лежал на столе. Джек мог бросить желтый блокнот и схватить ружье в случае, если что-то начнет атаку. «Мини-узи» и «Корт.38» лежали на стойке у раковины.

Тоби сидел за столом, потягивая горячий шоколад из чашки, а пес лежал у его ног. Мальчик больше не был в полубессознательном состоянии, совершенно отключившись от таинственного посетителя снов, но был все еще непривычно подавлен.

Хотя Тоби был в хорошем состоянии, но Хитер беспокоилась о нем. Очевидно гораздо более серьезному нападению он подвергся на кладбище, он вышел из той схватки не сохранив ее в памяти, но ощущение полного мысленного рабства должно было оставить травмы глубоко в мозгу. Действие их могло стать очевидным только через какое-то время — неделю или месяц. Сегодня ночью «кукольнику» не удалось полностью восторжествовать над ним или даже подавить память телепатическим приказом. Встреча, которую она имела с существом во сне предыдущей ночью, напугала ее и была так отвратительна, что ее стошнило. Переживания Тоби после гораздо более тесного контакта, чем у нее, должны были быть неизмеримо более сильными и ужасными, чем у нее, трудно даже представить на сколько.

Расхаживая от окна к окну, Хитер остановилась за стулом Тоби, положила руки на его худые плечи, сжала их, пригладила волосы, поцеловала в макушку. С ним ничего не должно случиться. Невыносимо думать о том, что к нему прикасается эта штука, чем бы она ни была и как бы ни выглядела, или одна из ее марионеток. Она  что угодно сделает, она умрет, чтобы предотвратить это!

Джек поднял глаза от блокнота, быстро прочитав первые три или четыре страницы. Его лицо было белым, белее снега за окном.

— Почему ты не сказала мне о блокноте, когда нашла его?

— Потому что он был запрятан в морозильник, и я решила, что в нем, должно быть, очень личные записи, не нашего ума дело. Мне показалось, что прочитать их может только Пол Янгблад.

— Ты должна была показать мне.

— Эй, ты же не рассказал мне о том, что случилось на кладбище, — напомнила она, — а это секрет гораздо поважнее.

— Извини.

— И ты не захотел поделиться тем, что сказали тебе Пол и Тревис.

— Я поступил неправильно. Но… теперь ты знаешь все.

— Теперь — да. Наконец-то.

Она была в ярости оттого, что он скрыл от нее такие вещи, но не могла поддерживать в себе гнев долго, не могла разжечь его снова. Потому что, конечно, она в равной степени была виновата: не рассказала ему о странной тревоге, которую испытала во время их обхода в понедельник утром. О предчувствии насилия и смерти. О беспрецедентной интенсивности кошмара. Об уверенности в то, что нечто было на задней лестнице, когда она зашла в комнату Тоби предыдущей ночью.

За все годы, что они прожили вместе, они никогда ничего не скрывали друг от друга.  Им мечталось, чтобы на ранчо Квотермесса их новая жизнь была без забот и без проблем. Поэтому, щадя нервы друг друга, они утаивали все свои сомнения и наблюдения. Хотя их взаимная скрытность и мотивировалась лучшими намерениями, она могла стоить им жизни.

Указав на блокнот, Хитер спросила:

— Там есть что-нибудь об этом кошмаре?

— Да. Описано, как все это началось. Это отчет о том, что Фернандес видел.

Он зачитал им выборочно отрывки о явственно ощущаемых волнах звука, которые разбудили Эдуардо Фернандеса ночью, о призрачном свете в лесу.

— Я думаю, оно явилось с неба, на корабле, — задумчиво сказала Хитер. — Во всех этих фильмах и книжках говорится, что они прибудут на большом корабле.

— Когда говоришь об инопланетянах, надо понимать что «чужой» означает совсем отличный, совершенно непонятный для нас, — ответил Джек. — Эдуардо отметил это на первой странице. Совсем отличный от нас, странный, абсолютно непонятный, и его корабль — такой никто из землян представить себе не может, а увидев, никогда не догадается, что это космический корабль.

— Я боюсь, что оно может заставить меня делать что-нибудь, — вдруг произнес Тоби.

Порыв ветра пронесся под крышей заднего крыльца, пронзительный, как электронный визг.

Хитер нагнулась к Тоби.

— С нами все будет в порядке, малыш. Теперь мы знаем, о том, что нам угрожает какая-то тварь, и немножко о том, что она такое, и мы разберемся с этой тварью. — Хитер хотела бы хоть наполовину быть уверенной в том, что она сказала.

— И я не должен бояться?

Подняв взгляд от блокнота, Джек сказал:

— Нет ничего постыдного в боязни, малыш.

— Вот ты никогда не боишься, — ответил мальчик.

— Ошибаешься. Вот сейчас я напуган до полусмерти.

Это откровение поразило Тоби:

— Ты? Но ты же герой!

— Может быть, и герой, а может — и нет. Но ничего уникального в героизме нет, — сказал Джек. — Многие люди — герои. Твоя мама герой, и ты тоже.

— Я?

— Конечно. По тому, как ты перенес весь этот год. Ведь нужно было много мужества, чтобы со всем справиться.

— Я не чувствую себя смелым.

— По-настоящему смелые люди никогда этого и не чувствуют. Многие люди герои, даже если они никогда не увертывались от пуль и не ловили злых парней. Люди, которые работают каждый день, не щадя своего здоровья, чтобы их семьи были в достатке, живут всю жизнь, не причиняя вреда другим людям, помогают им, если могут,  — вот они настоящие герои, — доказывал Джек. — Их много. И время от времени каждый из них боится чего-нибудь.

— Значит, все нормально, если я боюсь? — спросил Тоби.

— Более чем нормально, — заявил Джек. — Если ты никогда ничего не боишься, значит, ты или глуп, или безумен. Ты не можешь быть глупым, ведь ты мой сын. А безумным… ну, в этом я не очень уверен, а вдруг ты подхватил эту черту у кого-нибудь из семьи твоей мамы. — Джек улыбнулся.