Ветер ощущался, как всамделишный. Не похожий на ветер во сне: холодный, пронизывающий. И он набрал достаточно силы, чтобы шептать в траве, шелестеть в деревьях.

То-в-Тоби сказало: — Приостановлены.

— Что?

— Вид сна.

Джек поглядел на могилы.

— Нет.

— Ожидание.

— Нет.

— Марионетки ждут.

— Нет. Мертвы.

— Расскажи мне их секрет.

— Мертвы.

— Секрет!

— Они просто мертвы.

— Скажи мне.

— Здесь нечего говорить.

Речь мальчика все еще была спокойной, но его лицо покраснело. Артерии так пульсировали на висках, как будто кровяное давление поднялось выше обычного.

— Скажи мне!

Джек непроизвольно задрожал, все больше страшась загадочного характера их разговора, встревоженный тем, что он разбирается в ситуации меньше, чем думал, и что его невежество может привести к тому, что он скажет что-то не то и каким-то образом подвергнет Тоби еще большей опасности, чем он уже был.

— Скажи мне!

Охваченный страхом, смущением и разочарованием, Джек схватил Тоби за плечи, посмотрел в его чужие глаза:

— Кто ты?

Никакого ответа.

— Что случилось с моим Тоби?!

После долгого молчания:

— В чем дело, папа?

Кожа на голове Джека зудела. То, что его назвало «папой» _э_т_о_, ненавистный чужак, было самым худшим оскорблением.

— Папа? Прекрати это.

— Папа, что случилось?

Но это был не Тоби. Нет. Голос все еще не нес его естественных интонаций, лицо было вялое, а глаза по-прежнему были «не такими».

— Папа, что ты делаешь?

То-в-Тоби очевидно не осознавало, что его маскарад разоблачен. До сих пор оно думало, что Джек верит, будто говорит с сыном. Паразит боролся за продолжение спектакля.

— Папа, что я сделал? Почему ты сердишься? Я ничего не сделал, папа, правда!

— Кто ты такой? — требовал Джек.

Слезы побежали из глаз мальчика. Но за этими слезами чувствовалась уверенность кукольника в силе своего обмана.

— Где Тоби? Ты, сукин сын, кто бы ты ни был, верни мне его!

Прядь волос упала Джеку на глаза. Пот заливал лицо. Любому, кто появился бы сейчас рядом с ними, его чрезвычайный страх показался бы слабоумием. Может быть, и так. Или он говорит со злым духом, который управляет его сыном, или он сошел с ума! В чем больше смысла?

— Отдай его мне, я хочу, чтобы он вернулся!

— Папа, ты пугаешь меня, — сказало То-в-Тоби, пытаясь вырваться от него.

— Ты не мой сын.

— Папа, пожалуйста!

— Прекрати! Не играй со мной — тебе не обмануть меня, ради Бога!

ЭТОТ вырвался, развернулся убегая и упал на  надгробие Томми.

Джек, сидевший до этого на корточках, упав на колени от рывка, с которым мальчик вырвался от него, крикнул яростно:

— Отпусти его!

Мальчик взвизгнул, подпрыгнул, словно от неожиданности, и повернулся лицом к Джеку:

— Папа! Что ты здесь делаешь? Зачем кричишь? Ты меня напугал.

Он снова говорил как Тоби.

— Что за дела, что ты тут выискивал на кладбище? Парень, это не место для игр!

Они не были так близко друг от друга, как недавно, но Джеку показалось, что глаза ребенка больше не кажутся ему чужими: Тоби снова его видит, а не смотрит сквозь.

— Папа, а почему ты на четвереньках? Ко мне подкрадывался, хотел напугать?

Мальчик снова был Тоби, все в порядке. То, что управляло им, было не достаточно хорошим актером, чтобы так играть.

Или, может быть, он всегда был Тоби. Пугающая возможность временного безумия и галлюцинации снова встала перед Джеком

— Ты в порядке? — спросил, он, снова садясь на корточки и вытирая руки о джинсы.

— Я чуть в штаны не наложил, — сказал Тоби и захихикал.

Этот чудесный звук. Это хихиканье. Сладкая музыка.

Джек сжал бедро рукой, сильно сдавил, пытаясь успокоить дрожь. — Что ты?.. — Его голос задрожал. Он прочистил горло. — Что ты делал здесь?

Мальчик указал на «Фрисби» на коричневой траве. — Ветер унес сюда летающую тарелку.

Оставаясь на корточках, Джек сказал:

— Иди сюда.

Тоби явно колебался.

— Зачем?

— Иди сюда, Шкипер, просто иди сюда.

— А ты не собираешься кусать меня за шею?

— Что?

— Ну, ты не собираешься притвориться, что хочешь укусить меня за шею или что-то такое и снова испугать меня, как сейчас, когда ты подкрался?

Очевидно, что мальчик не помнил их беседы, пока был… под контролем. Его осведомленность о появлении Джека на кладбище возникла тогда, когда он, испугавшись, повернулся на крик.

Вытянув руки, Джек раскрыл ладони и сказал:

— Нет, я не буду ничего такого делать. Просто иди сюда.

Сомневаясь, осторожно, с озадаченным лицом, обрамленным красным капюшоном лыжного костюма, Тоби подошел к нему.

Джек схватил мальчика за плечи, поглядел в его глаза. Серо-голубые. Ясные. Никаких дымных спиралей за радужкой.

— Что такое? — спросил Тоби, хмурясь.

— Ничего. Все нормально.

Импульсивно Джек прижал мальчика к себе, крепко обнял.

— Папа?

— Ты не помнишь, да?

— А?

— Ну и хорошо.

— Ты какой-то дикий, — сказал Тоби.

— Все в порядке со мной, все хорошо, действительно все хорошо.

— А я чуть в штаны не наложил от испуга. Один — ноль в твою пользу!

Джек отпустил сына и с трудом встал, пот на лице казался маской изо льда. Он откинул волосы назад и протер ладони о джинсы.

— Давай пойдем домой и выпьем немного горячего шоколада.

Подняв «Фрисби», Тоби сказал:

— А может поиграем сначала, ты и я? Вдвоем в «Фрисби» играть лучше.

Кидать тарелку, пить шоколад. Нормальность не просто вернулась, она обрушилась как десятитонная. Джек усомнился, что сможет кого-то убедить в том, что Тоби совсем недавно был глубоко в грязном омуте сверхъестественного. Его собственный страх, его восприятие чужой силы исчезало быстро и он уже не мог точно вспомнить эту силу, чье действие он испытывал на себе. Тяжелое серое небо, все клочки голубого бегут за восточный горизонт, деревья дрожат на ледяном ветру, жухлая трава, игра с «Фрисби», горячий шоколад. Весь мир ожидал первого снега, и ничто в ноябрьском дне не допускало возможности существования призраков, бестелесных существ, чужой силы и других потусторонних явлений.

— Поиграем, пап? — спросил Тоби, размахивая тарелкой.

— Хорошо, немного. Но не здесь. Не на этом…  …Не так близко к лесу. Может быть… Внизу, около конюшни.

Размахивая летающим блюдцем «Фрисби», Тоби промчался между столбиками ворот без створок, вон с кладбища.

— Чур, кто прибежит последним, — обезьяна!

Джек не погнался за мальчиком.

Сжав плечи под холодным ветром, засунув руки в карманы, он уставился на четыре могилы, снова обеспокоенный тем, что только могила Квотермесса был ровной и покрытой травой. Причудливые мысли мелькали у него в голове. Сцены из старых фильмов, в которых играл Борис Карлофф.[43] Грабители могил и упыри. Осквернение. Сатанинские ритуалы на кладбищах при лунном свете.

Даже учитывая тот опыт, который он только что пережил с Тоби, его мрачные мысли казались слишком причудливыми, чтобы объяснить, почему только одна могила из четырех оказалась нетронутой, однако он сказал себе, что объяснение, когда он его узнает, будет совершенно логичным и ни в малейшей степени не жутким.

Фрагменты беседы, которую он вел с Тоби, вразнобой зазвучали у него в голове: Что они делают, там, внизу? Что значит смерть? Что значит жизнь? Ничто не длится вечно. Все длится вечно. Нет. — Все становится. Становится чем? Мной. Все становится мной!

Джек почувствовал, что у него в руках достаточно фрагментов, чтобы сложить хотя бы часть ребуса. Он просто не мог разглядеть, как они соединяются. Может быть, он боится складывать их, потому что даже несколько кусочков, которые у него есть, соединившись, проявят такую жуть, с которой лучше не встречаться. Хотел ли он разгадать этот ребус, или думал, что хотел, но трусливое подсознание пересиливало.