Слабый ветер подул с северо-востока сильнее.
Рукам Джека стало холодно. Он засунул их в карманы куртки и сказал:
— Их тела — это не они, не они настоящие.
Беседа приняла странный оборот:
— Ты имеешь в виду, что это не их настоящие тела? Это куклы? Марионетки?
Нахмурившись, Джек присел на корточки рядом с мальчиком:
— Что за странные вещи ты говоришь?
Как будто в трансе, мальчик впился глазами в надгробие Томми. Его серо-голубые глаза смотрели не мигая.
— Тоби, с тобой все в порядке?
Тоби все еще не глядел на отца:
— Суррогаты?
Джек моргнул от удивления:
— Суррогаты?
— Да?
— Это весьма умное слово. Откуда ты его знаешь?
Вместо ответа, Тоби сказал:
— Почему им больше не нужны эти тела?
Джек засомневался, потом пожал плечами:
— Ну, сынок, ты знаешь, почему — они закончили свою работу в этом мире.
— В этом мире?
— Они ушли.
— Куда?
— Ты же был в воскресной школе. Ты знаешь, куда.
— Нет.
— Уверен, что знаешь.
— Нет.
— Они ушли на небеса.
— Ушли?
— Конечно.
— В каких телах?
Джек вынул правую руку из кармана и ухватил мальчика за подбородок. Он отвернул его голову от надгробия, так что они оказались лицом к лицу.
— Что случилось, Тоби?
Они были глаза в глаза, несколько сантиметров, но Тоби все еще глядел куда-то вдаль, сквозь Джека, на горизонт.
— Тоби?
— В каких телах?
Джек отпустил подбородок мальчика и поводил рукой перед его лицом. Тот не мигал. Его глаза не следили за рукой.
— В каких телах? — повторил Тоби нетерпеливо.
С мальчиком что-то случилось. Внезапная психическая болезнь? С мышечными спазмами?
Тоби произнес:
— В каких телах?
Сердце Джека забилось быстрее и сильнее, когда он заглянул в глаза сына, пустые, безразличные, которые больше не были окнами в душу, но зеркалами, чтобы отгородиться от мира. Если это была психологическая травма, то не было никаких сомнений в ее причине. Они пережили тяжелый год, достаточно страшный, чтобы довести до нервного расстройства взрослого — не говоря о ребенке. Но что оказалось спусковым крючком, почему теперь, почему здесь? Почему после всех этих месяцев, во время которых бедный ребенок, казалось, так хорошо справлялся с проблемами?
— В каких телах? — резко потребовал Тоби.
— Ну, — сказал Джек, беря мальчика за руку в перчатке. — Давай пойдем домой.
— В каких телах они ушли на небеса?
— Тоби, прекрати.
— Мне нужно знать. Скажи сейчас. Скажи мне!
О, Боже мой, не дай этому случиться.
Все еще на корточках, Джек сказал:
— Слушай, давай вернемся в дом со мной и там мы сможем…
Тоби вырвал свою руку из его, оставив у Джека в ладони перчатку.
— В каких телах?
Маленькое лицо ничего не выражало, было бесстрастным, спокойным как стоячая вода, но слова вырвались у мальчика с ледяной яростью. У Джека возникло жуткое ощущение, что он беседует с куклой чревовещателя, деревянные черты которой не соответствуют общему смыслу произносимых слов.
— В каких телах?
Это не может быть расстройством. Душевный кризис не случается с такой внезапностью, он обычно развивается постепенно и признаки этого можно заметить. Но ничего странного не было в предыдущие дни.
— В каких телах?
Это не был Тоби. Совсем не Тоби. Смешно. Конечно, это Тоби. Кто же еще? Но такое впечатление, что кто-то говорит через Тоби. Безумная мысль, невероятная. Через Тоби?
Тем не менее, сидя на корточках посреди кладбища, глядя в глаза сыну, Джек больше не видел пустоты зеркала, хотя по-прежнему смотрел на удвоенное изображение своего испуганного лица. Он не видел невинности ребенка и других знакомых качеств. Он ощущал — или воображал, что ощущает, — присутствие чужака, выглядывающего на него изнутри Тоби. Кого-то, стоящего по развитию одновременно и выше человека, но в чем-то и ниже.
— В каких телах?
В горле пересохло. Язык шевелился с трудом. Глотать трудно. Внезапно он почувствовал сильный внутренний холод и погода была здесь не причем. Он никогда не испытывал ничего подобного прежде. Пытался убеждать себя, что все эти иррациональные страхи оттого, что он не может поверить в психическое расстройство Тоби, в то, что его сын соскользнул в душевный хаос. Но неопровержимый животный инстинкт, какое-то первобытное чувство опровергало все доводы разума, убеждало его, что нечто чужое оказалось в теле его сына, он даже как будто уловил запах феромонов врага: кожа зудела от вибраций нечеловеческой ауры.
Внутренности сжало от страха. Пот выступил на лбу и кожа на затылке съежилась.
Захотелось вскочить на ноги, схватить Тоби в охапку и побежать с холма к дому, вырвать сына из-под влияния существа, которое держит его в плену. Кто это? Призрак, демон, древний индейский дух? Нет, это смешно. Но ведь что-то, черт возьми. Что-то!
Джек колебался, частью потому, что его напугало до онемения то, что он, как ему показалось, увидел в глазах мальчика. Отчасти потому, что боялся, как бы форсирование разрыва связи между Тоби и тем чужим, что оказалось внутри, не повредило мальчику, не спровоцировало страшную психическую травму.
В этих колебаниях нет смысла, нет никакого смысла! Но тогда и все это не имеет смысла. Вся ситуация, и время, и место походили на сказочный сон.
— В каких телах они ушли отсюда?
Это был голос Тоби, да, но без его обычных оборотов речи и интонаций. Джек решил ответить. Держа в руке пустую перчатку Тоби, он с ужасом понял, что должен ответить, или, в противном случае, его сын останется навсегда таким — безвольным и пустым, как перчатка, родным по форме, но без содержания, с тусклыми глазами.
Насколько это бессмысленно? Мысли скакали, словно балансировали на краю пропасти, слепо нащупывая опору. Джек, может быть, это у тебя помутнение рассудка?
Он сказал:
— Им не нужны были тела, Шкипер. Ты это знаешь. Никому не нужны тела на небесах.
— В этих телах, — сказало то, в Тоби, загадочно. — Там они в этих телах.
— Больше нет. Теперь они — души.
— Не понимаю.
— Уверен, что понимаешь. Их души отправились на небеса.
— Но есть тела.
— Они ушли на небо, чтобы быть с Богом.
— Но есть тела.
Мальчик глядел сквозь него. Но глубоко в глазах Тоби что-то задвигалось, как извивающаяся нитка дыма. Джек почувствовал, что нечто пристально на него смотрит.
— Есть тела. Есть марионетки. Что еще?
Джек не знал, как отвечать.
Дувший ветер был таким холодным, как будто он скользил по леднику на своем пути к ним
То-в-Тоби вернулось к первому вопросу, который он о задавало:
— Что они делают там, внизу?
Джек поглядел на могилы, затем в глаза мальчика, решив быть прямолинейным. Он ведь на самом деле говорит не с мальчиком, поэтому ему не нужно пользоваться эвфемизмами. Или он сошел с ума, вообразив себе всю беседу и это нечеловеческое присутствие. В любом случае, слова не имеют значения:
— Они мертвы.
— Кто мертвы?
— Они. Эти три человека, зарытые здесь.
— Что значит мертвы?
— Без жизни.
— Что значит жизнь?
— Противоположность смерти.
— Что значит смерть?
В отчаянии Джек сказал:
— Пустота, отсутствие, гниение.
— Но тела есть.
— Не всегда.
— Тела есть всегда.
— Ничто не длится вечно.
— Все длится вечно.
— Ничто не длится вечно.
— Нет. — Все становится.
— Становится чем? — спросил Джек. Теперь он был уже не в состоянии давать ответы, его переполняли собственные вопросы.
— Все становится, — повторяло То-в-Тоби.
— Становится чем?
— Мной. Все становится мной.
Джек подумал, о чем, черт возьми, ОНО говорит, и имеет ли сказанное для ЭТОГО больше смысла, чем для него самого? Начал сомневаться в том, что сегодня проснулся. Может быть, он задремал? Если не сошел с ума, то, вероятно, заснул. Захрапел в кресле в кабинете, с книгой на коленях. Может быть, Хитер и не приходила, чтобы сказать ему о Тоби на кладбище, и в этом случае все, что ему нужно сделать, — проснуться.