— Боже!

— Ну, прошло немного времени, и туда зашел покупатель. Четыре мертвеца плюс полуживой подонок, растянувшийся на полу, раненый так сильно, что даже не смог уползти оттуда и попытаться смыться. Клиент стоит, потрясенный кровью, которая забрызгала все к чертовой матери. Он был просто парализован видом всего этого. Раненый ублюдок ждал, что покупатель сделает что-нибудь, но когда парень просто застыл разинув рот, то грабитель заявил:

— Ради всего святого, вызовите «скорую помощь»!

— Ради всего святого? — повторил Джек.

— Да, ради любви к Господу. Когда появились медики, первое, что он попросил, это Библию.

Джек недоуменно покрутил головой из стороны в сторону на подушке:

— Приятно слышать, что не все эти подонки безбожники, а?

— Это греет мне душу, — сказал Кроуфорд.

Джек был единственным больным в палате. Его сосед, пятидесятилетний специалист по планированию фермерского хозяйства, пролежав три дня, умер вчера от осложнений после обычной операции на желчном пузыре.

Кроуфорд сел на край свободной постели:

— У меня есть хорошие новости для тебя. Отдел внутренних расследований наконец составил окончательный отчет о перестрелке, и ты оправдан во всех действиях. Еще лучше то, что и шеф, и комиссия утвердили это как окончательное решение.

— Почему-то плясать мне не хочется?

— Мы оба знаем, что требование о специальном расследовании было чушью собачьей. Но мы также оба знаем… что раз уж они открыли эту дверь, то не всегда закрывают ее, не хлопая по пальцам некоторых невинных парней. Так что будем считать, что тебе повезло.

— Они оправдали и Лютера?

— Да, конечно.

— Хорошо.

Кроуфорд сказал:

— Я поставил твое имя в список на награждения — Лютера тоже, посмертно. Обе кандидатуры, кажется, собираются одобрить.

— Спасибо, капитан.

— Вы заслужили.

— Я не собираюсь проклинать кретинов из комиссии, а шеф может тоже идти в ад пешком. Но вы для меня авторитет и мне особенно грет душу то, что именно вы вписали наши имена.

Опустив взгляд на коричневую кепку, которую он крутил и мял в своих смуглых руках, Кроуфорд сказал:

— Я ценю это.

Они оба немного помолчали.

Джек вспоминал Лютера. Кроуфорд тоже. Наконец Кроуфорд оторвал взгляд от своей кепки и сказал:

— Теперь плохие новости.

— Ну как же без них.

— Не очень плохие, просто раздражающие. Ты слышал о фильме Энсона Оливера?

— Котором? Их три.

— Значит, не слышал. Его родители и его беременная невеста подписали контракт с «Уорнер Бразерс».

— Контракт?

— Продали права на историю жизни Энсона Оливера за миллион долларов.

Джек потерял дар речи.

Кроуфорд сказал:

— Судя по их словам, они сделали это по двум причинам. Во-первых, хотят обеспечить нерожденного сына Оливера, чтобы будущее ребенка было надежным.

— Что насчет будущего для моего ребенка? — спросил Джек зло.

Кроуфорд поднял голову.

— Ты и вправду расстроен?

— Да!

— Черт, Джек, с каких это пор наши дети волнуют подобных людей?

— С никаких.

— Точно. Ты, и я, и наши дети, мы существуем для того, чтобы аплодировать им, когда они сделают что-нибудь артистическое или высокоинтеллектуальное, — и убирать за ними, когда они нагадят.

— Это несправедливо, черт побери! — возмутился Джек, и рассмеялся над собственными словами — как будто какой-либо опытный полицейский действительно мог считать, что жизнь справедлива, добродетель вознаграждается, а зло карается. — Впрочем, ненавидеть их за это бессмысленно, можно с таким же успехом ненавидеть молнию, ненавидеть лед за холод, ненавидеть огонь за жар.  Просто такова их природа, они так думают и никогда не изменятся. — Джек вздохнул, все еще злой, но уже по инерции:

— Вы сказали, что были две причины для подписания контракта. Какая вторая?

— Сделать фильм, который станет памятником гению Энсона Оливера.  «Памятник гению Энсона Оливера», — так выразился его отец, а невеста, мать его будущего наследника, добавила, что этот фильм представит противоречивую карьеру Энсона Оливера и его смерть в исторической перспективе.

— Ради всего святого! Какая историческая перспектива? Он снимал фильмы, он не был лидером западного мира — просто снимал фильмы!

Кроуфорд тихо рассмеялся и пожал плечами:

— Ну, со временем они сделают из него лидера, я даже подозреваю, окажется, что он был борцом с наркоманией, неустанным защитником бездомных.

Джек подхватил:

— Вдохновленным христианином, который однажды решил посвятить себя миссионерской деятельности…

— …и занимался ею до тех пор, пока Мать Тереза не приказала ему вместо этого делать фильмы…

— …и именно из-за его успешных деяний во имя справедливости он был убит в результате заговора, с участием ЦРУ, ФБР…

— …британской королевской семьи и Международного Братства Бойлерщиков и Слесарей-водопроводчиков…

— …покойного Иосифа Сталина…

— …лягушонка Кермита…[30]

— …и  Клики раввинов-наркоманов Нью-Джерси, — закончил Джек.

Они расхохотались, потому что ситуация была слишком нелепой, чтобы реагировать на нее как-нибудь иначе, и потому, что смеясь они ставили себя выше всего этого. Смех придавал им силы.

— Им лучше не вводить меня в свой чертов фильм, — сказал Джек после того, как справился с приступом кашля, в который перешел смех , — или я этих мерзавцев буду преследовать по суду.

— Они изменят твое имя, сделают тебя азиатом-полицейским по имени Вонг, на десять лет старше, на пятнадцать сантиметров ниже, женатым на красной по имени Берта, и ты не сможешь их преследовать за клевету.

— Люди все равно узнают, что это был я в реальной жизни.

— В реальной жизни? О чем ты говоришь, кино важнее и сильнее, — там истинная правда. 

— Боже, как они могут делать героя из этого парня?

Кроуфорд сказал:

— Они сделали героев из Бонни и Клайда.[31]

— Антигероев.

— Ладно, тогда, Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид.[32]

— То же самое.

— Они сделали героями Джимми Хоффа [33] и Багси Сигеля [34]. Энсон Оливер — это раз плюнуть для них.

Этой ночью, после того как ушел Лайл Кроуфорд, Джек попытался игнорировать тысячу неудобств и хоть немного поспать, но он не смог прекратить думать о фильме, о миллионе долларов, о преследованиях, которым Тоби подвергся в школе, о подлых граффити, которыми покрывают стены их дома. О недостаточности их сбережений, о его статусе калеки, о Лютере в могиле, об одинокой Альме с ее арсеналом. А Энсона Оливера на экране будет изображать какой-нибудь молодой актер с изысканными чертами лица и печальными глазами, излучающими ауру святого сострадания. Покажут и его благородные цели, величину благородства которых будет превышать только его сексапильность.

Джека охватило чувство беспомощности, гораздо более сильное, чем то, которое он испытывал раньше. Причиной этого лишь частично было его заточение в гипсе и кровати. Большей частью в этом были виноваты мысли. Мысли связанные с Лос-Анджелесом, с домом, который упал в цене и который теперь будет трудно продать на рынке в условиях кризиса. Мысли о своей профессии. — Он был хорошим полицейским в то время, когда героями становятся гангстеры. Смысл жизни до сих пор ему виделся в том, чтобы«служить и защищать», и  чем еще зарабатывать на хлеб, в чем будет его новый смысл жизни он пока не знал. Он был пойман этими мыслями, как крыса в гигантском лабораторном лабиринте. Но, в отличие от крысы, у него даже не было иллюзии свободы.

Шестого июня гипс сняли. Перелом позвоночника зажил. Джек был полон ощущений от обеих ног. Несомненно, он снова научится ходить.