Раньше Ларре так тоже думал – пока на полуострове далеком не побывал. Теперь дворец потерял для него былую прелесть: поглощающее очарование больше не кажется норту бесконечным и сильным. И чудится Тарруму в нем, в каждом холодном камне и в каждой светлой ветви – обман.

Ларре проходит уж мимо него, как, вздрогнув от страшной разящей догадки, назад оборачивается. А изящные кроваво-багряные ветви все никак не желают скрыться от его зоркого, цепкого взора…

– Что это? – спрашивает норт у прислуги.

– Господин, это снежнеягодник или снежник по-нашему, – охотно поясняет садовник, – Вы не смотрите, что ветви красные. Это сейчас он такой. А как зацветет… Цветы у него молочно-белые и пахнут, что дурман, а плоды, как снег упавший…

Он еще продолжает рассказывать про редкий и ценный кустарник, но Ларре его больше не слушает. Уходит, стараясь не думать, что, возможно, именно с этих ветвей некогда собрали те округлые сочные ягоды. А они ведь лишили его верного друга и едва не погубили его самого…

Во дворце Таррум проходит, не заглядываясь ни на вычурные богатые фрески, ни на бесценные картины, висящие в старинных напыщенно-золотых рамах. Идет он уверенно, твердо, направляясь в холодное западное крыло, и минует скучающую охрану, несущую пост в форменных мантиях.

А ведет его Кастар, личный секретарь сиятельного лорда Вингеля Альвеля. И сразу же провожатый бесхитростно затевает с появившимся Таррумом непростой разговор:

– Слышали новость, норт? – делится с Ларре Кастар, – На днях во дворец налару явился.

– Как? – удивляется Таррум, – Наданию отделяет от нас… – произносит он было. Но его, не слушая, в тот же миг уверенно, но без злого умысла прерывают:

– Океан, знаю, – вмешивается секретарь сиятельного лорда, – И оттуда до Эллойи плыть, вйан знает, сколько времени. Только Амислер Вайссел не плыл, а легко перенесся.

Но Ларре в это трудно поверить:

 – Да быть того не может, Кастар! Разыгрываете вы меня, – недоуменно он говорит.

Собеседник догадку же не подтверждает:

– Если бы так, норт. Кого хотите – спросите, все подтвердят. Да только оказывается, некоторым доступны такие силы, о которых обычные люди и помыслить не могут…

– И что же вы, Кастар, хотите меня убедить в то, что в Надании живут сплошь одни колдуны? – хмурясь, иронизирует Ларре.

– Отнюдь нет. Что вы, норт, – сокрушаясь, советник качает головой, – Но правитель их, налару, все же относится к таковым. Кто и подумать мог только?

Кто и подумать, действительно, мог? А Кастар ведь не тот человек, что врать будет, придумывать, домысливать или хитростно сочинять. И все же сейчас поверить ему Тарруму трудно. А тем временем советник Альвеля говорить продолжает:

– Вайссел прибыл к нам злющий, как вйан, – рассказывает дальше Кастар, – Ну и страху же он на дворец нагнал! Один император наш не дрогнул, не испугался. А налару дурную весть узнал, вот и примчался. Подумал, что мы, кобрицы в том виноваты.

– Что за весть? – спокойно спрашивает Ларре, хотя в его душу, черство привычную, когтями вцепляется жалящий холод.

– Говорят, посол наданский ехал к нам, Новвел, – отвечает ему собеседник, – Он приходился молочным братом налару. Да прибили его. Только оказалось, что не у нас это было, а на полуострове, в Айсбенге. Разобрались – волки вроде загрызли. А мы ни при чем. Жаль не знаю я, поверил ли Вайссел нашему императору, но уехал он с миром.

– А уехал когда?

– Вчера на ночь глянули в покои его – исчез. Видно, тем же путем домой отправился…

«…Если бы не отрава в вине, с налару я встретился, – думает Ларре, – А тот, говорят, и мысль чужую уловить легко может, что мотылька, и узнать даже самую бережно хранимую страшную тайну». Только мог ли помыслить о приезде правителя Надании человек, что так ловко распоряжался Аэданом, побуждая преподнести своему норту крепкий яд, коварный и подлый?.. Или это случайность, нелепое совпадение?

А Кастар тем временем отворяет тяжелую резную дверь, что открывается будто нехотя, с пронзительным и режущим скрипом. Ведет же она в зеленый императорский кабинет, где заседает сиятельный лорд Вингель Альвель. Уходит секретарь, чтобы предупредить своего господина о прибытии Таррума. Затем провожатый назад возвращается и прощается с Ларре. Кастар исчезает, легко затерявшись среди путаных, бесчисленных коридоров дворца.

Норт же находит Альвеля, сидящим в мягком глубоком кресле. Вингель приглаживает свои знатные густые усы, завивающиеся кольцами на острых концах. Сиятельный в своих думах не замечает, как начинает постукивать пальцами по громоздкому столу, сделанному из благородного дуба. А руки его, несменного, закаленного жестокими битвами, грубые, в мозолях и трещинах.

Вингель никак не походит на других приближенных лордов кобринского императора, на тех, что и кенара никогда не держали. Только опасны другие сиятельные пуще клубка разъяренных змей, а росчерком их перьев вершатся судьбы иных людей, не столь родовитых.

– Сиятельный, – склоняется Таррум в чинном, благородном поклоне.

– Таррум! – радуется встречи с ним Альвель, – Давненько не слышал я о тебе! Говорят, недавно к праотцам тебя кто едва не отправил?

Ларре скрежет зубами, вспоминая о предательстве бывшего друга. Лорду не без горечи отвечает:

– Как видите, жив, хоть и лекарю моему пришлось слегка поднапрячься.

Альвель же только смешок издает да рукой на него машет:

– Сколько шкур с тебя не сдери – все бегать будешь, – сетует Вингель, хотя и сам отнюдь не привык себя щадить: приходится лорду порою вставать с постели да раненому идти воевать. Но даже слабый врагу он никогда не дается. Прибить самого Вингеля Альвеля, вояку бывалого, это каким не воином, мастером, нужно непременно противнику быть?

Норт же Вингелю говорит:

– Ваше письмо, мой лорд, ко мне пришло вовремя, а дальше я валялся в забытье. Вы писали, что дело срочное… Надеюсь, еще все возможно решить?

– Какое письмо, Таррум? – удивляется Альвель, – Ничего я тебе не писал! Или то в бреду тебе это приснилось?

Таррум стоит ошарашенный.

– Разумеется, нет, – машет он головой, – Почерк был ваш да и вензель стоял.

– И где же оно? Не мог же я, право, забыть? – хмурится лорд, – Тут суматоха такая была… Налару явился.

– Слышал, – Ларре кивает, – Кастар рассказал, пока шли. А письмо… Поступил, как вы прежде велели. Сжег я его.

– Так, – твердит Альвин, – Все же мне думается, что ничего я тебе не отправлял.

Но Ларре стоит на своем:

– Оно было.

А лорд передразнивает:

– Было-было, – иронизирует он, – Не мешало бы тебе отдохнуть, норт.

– А если мне писали не вы? – решается предположить Таррум.

– Почерк мой, говоришь, был?

Ларре кивает:

– Да. И вензель стоял.

– Да кому только нужен ты так во дворце, чтобы так изгаляться? – не верит норту лорд, – Нет, скорее ты просто устал.

            «…Или кто подставить меня пред налару желал, – думает Ларре, – если знал о приезде». Но все же то не сходилось. Неужели мастер такой найдется, что повторит знакомый до каждого завитка аккуратный лордовский почерк? А нет пусть, могло ли Тарруму потом показаться таинственное письмо в изнурительном безумном бреду?

Но норту приходится отступить:

– И что же каким показался вам Амислер Вайссел? Встречались с ним? – заговаривает с Альвелем норт о другом.

– Виделись, – не скрывает лорд, – Налару же как скала – ни за что не отступит. Воздух от силы его, что не трещал. Даже наши лишенные чародейского духа люди то ощущали. А что говорить о фасциях… Они брезгливо лишь морщились, но против Вайссела выступить не решались. Куда там мощи их инквизиции! С таким врагом они еще не боролись…

– Тогда, выходит, нам лгали, что налару мысли читать может, – заключает Таррум.

–  Отчего же врали? – недоумевает Альвель, – Для Вайссела думы наши совсем не загадка.

– Но как же… А ваши? – холодеет Таррум.

– И мои, – со спокойным неживым безразличием отвечают ему.