50 000… поездки

Итого: $600 000

– При чем тут озеро Комо?

Харри начал получать удовольствие от беседы.

– Я хочу собрать там основных членов съемочной группы. Мы проведем на озере первую встречу. Это лучший способ познакомить людей друг с другом, настроить их на совместную работу, дать им представление о той фантастической картине, которую мы намерены снять.

Озеро Комо, расположенное в Северной Италии, было идеей Сары. Харри понятия не имел об этом местечке.

«Мы арендуем роскошную виллу, – сказала она. – Все будет безупречным. Моторные лодки, превосходная еда, заснеженные горные вершины на заднем плане. Впечатляющее, живописное окружение растопит лед.»

– Должен признать, это красивая идея, – сказал Николсон. – И при этом весьма экстравагантная.

– Затраты окупятся до последнего цента. Я ориентируюсь на Каннский и Венецианский кинофестивали, которые притягивают к себе высший международный свет, собирающийся в Монако. Вы можете считать эти фестивали обыкновенными балаганами, но они всегда оказываются в центре внимания прессы. Это послужит мощной рекламой. Такое паблисити нельзя купить за деньги.

– Кажется, я вспоминаю необыкновенное фото Дианы Дорс, сделанное несколько лет тому назад во время Венецианского фестиваля. Она стояла в гондоле. Ее бикини было отделано песцом и бриллиантами стоимостью в 125 тысяч фунтов. Моя жена сказала, что она никогда не видела такой вульгарной картины, и мне пришлось согласиться с ней, однако…

– Вы это запомнили.

– Совершенно верно. Это была незабываемая картина.

– Именно это я и имею в виду. Конечно, я не позволю Саре такую безвкусную выходку, да она и сама никогда бы не совершила её. Как и София Лорен. Однако мы появимся там перед фотоаппаратами всех этих paparazzi.[22]

– Вы очень уверены в себе, мистер Маринго, верно?

– Если это так, то лишь потому, что я верю в то, что делаю.

Возникла длинная пауза.

– Прежде чем мы углубимся в детали, по-моему, нам следует определиться с процентами. Несомненно, вам отлично известно, что мы назначаем несколько более высокую ставку, нежели акционерные банки. Однако именно поэтому вы находитесь здесь, а не у «Беркли», верно?

Харри кивнул.

– Вы более предприимчивы, охотнее идете на риск.

– Да, правильно. Такой банк, как «Беркли», не подпустил бы вас к себе ближе, чем на расстояние пушечного выстрела. Надеюсь, вы извините меня за такой оборот речи.

– Сколько процентов вы попросите?

– Десять.

То, что названная цифра превышала на три пункта обычную, не удивило Харри. Он ждал этого.

– Мы имеем здесь дело с весьма рискованным проектом. Весьма рискованным. – Похоже, Николсон смаковал звучание этого слова. – Поэтому необходимо обсудить одну небольшую деталь.

Харри усомнился в том, что речь пойдет о мелочи.

– Наше участие остается под вопросом, – сказал Николсон. – Я пока не беру на себя никаких обязательств, но если мы решим ввязаться в это дело, нам придется образовать холдинговую компанию. Стоимость одной акции будет чисто номинальной, допустим, сотня франков. Но я попрошу пятнадцать процентов всего пакета. Вы согласны?

Харри кивнул во второй раз. «ЮА» запросила двадцать процентов суммарной прибыли от фильма, Николсон – десять процентов от гипотетического кредита плюс пятнадцать процентов акций холдинговой компании, которая будет по существу владеть фильмом.

– Когда ваша картина обретет успех, мы продадим вам наши акции…

Николсон продолжал говорить… Харри периодически кивал. Сообщение было ясным, недвусмысленным, таким, какое он ожидал услышать. Однако теперь, когда оно наконец прозвучало, Харри снова занервничал. Ему не следовало есть на десерт суфле, которое сейчас прожигало дырку в его желудке. Черт с ним, с желудком, ему следует думать о своем банковском счете (пока несуществующем).

Даже если Николсон даст ему пятимиллионный кредит, даже если первый фильм будет успешно отснят и получит первую премию в Каннах или Венеции, даже если он, Харри, будет признан лучшим молодым американским продюсером шестидесятых, совершившим революцию в киноиндустрии, даже если его назовут гением, опередившим на световые годы своих современников… не окажется ли он в конце концов без единого цента в кармане? Если это случится, он, несомненно, потеряет леди Сару Констанс Эймс-Маринго. Он мог смириться с любой перспективой, кроме этой. Она была его пропуском в мир, о котором он давно мечтал.

Возможно, ему не следовало покидать Пилгрим-Лейк. Там он знал себе цену, мог быть самим собой. Теперь притворство стало сутью его жизни, ему приходилось следить за каждым своим шагом. Возможно, он стремился забраться слишком высоко.

– Как вы собираетесь назвать создаваемую вами компанию? – услышал Харри вопрос Николсона.

– «Маринготоп Продакшнс».

– Что означает «топ»?[23]

– То, куда мы поднимемся.

– Неплохо придумано.

– Когда-то наша фамилия звучала именно так. В моих жилах течет кровь индейцев. Англичане обманули моих предков, отняли у них землю, насиловали их женщин.

– Похоже, вы прибыли сюда за контрибуцией. Я должен обдумать ваш проект, – сказал Николсон. – Поговорить о нем с моими партнерами. Как долго вы пробудете в Париже?

– Это зависит от вас.

– Я должен улететь завтра на несколько дней в Цюрих. Сейчас мне пришло в голову, что я смогу обсудить ваше предложение с моими швейцарскими коллегами. Убить одним выстрелом двух зайцев.

– Когда я смогу узнать ваше решение?

– Сегодня понедельник. Пожалуй, через неделю. Где вы остановились, мистер Маринго?

– В Ланкастере.

– Я позвоню вам, как только смогу сказать что-то определенное.

– Буду ждать.

Чего? – подумал Харри. Очередного обмана? Карие глаза молча сцепились с голубыми, и голубые не моргнули. Неужели спустя два столетия история повторится? Или обернется реваншем?

Обмениваясь рукопожатиями, мужчины чувствовали, что они как бы бросают друг другу вызов. Никто из них не мог предвидеть зловещий исход.

– Как приятно снова увидеть вас, мадемуазель Шоффе. Вы прекрасно выглядите. Как всегда, tres chic.[24] Что я могу вам принести?

Этот официант в тщательно отглаженном блестящем черном пиджаке, работавший в популярном кафе на бульваре Капуцинов, был моим старым знакомым. Не знаю, почему я решила прийти сюда после работы – это заведение находилось в противоположной стороне от моего дома. Офис Иэна располагался неподалеку, мы иногда встречались в этом кафе. Вероятно, поэтому меня тянуло сюда. Нет, я вовсе не рассчитывала натолкнуться на него, надеяться на это было бы глупо, я знала, что он сразу отправится домой, на обед в честь дня рождения дочери. Но мне, идиотке, хотелось ощущать, что он где-то рядом.

Неудивительно, что Ева осуждала мои отношения с Иэном. Я могла понять её точку зрения. Что за радость сидеть здесь в одиночестве в половине седьмого этим чудесным вечером?

Мысль о ждавшем меня длинном вечере угнетала меня. Я не знала, чем занять себя. Мне не хотелось идти в кино, я не знала, кому позвонить. Из-за Иэна я давно перестала встречаться с другими мужчинами. Женщины? Я работала с ними девять часов в день, и мне этого было более чем достаточно. Ева и Эдуардо, вероятно, уже вернулись в нашу квартиру. Ева, конечно, готовит для них половину бараньей ноги, haricots verts и pommes frites.[25] Только Эдуардо может есть жареный картофель. Для манекенщиц мадам Терезы картофель был под строгим запретом, однако Ева однажды поделилась со мной ужасным секретом. Она сказала, что, убрав со стола тарелки и отправившись с ними на кухню (Эдуардо, как истинный испанец, никогда туда не заглядывал), схватила несколько кусочков жареного картофеля, сунула их в рот, чтобы ощутить вкус соленых, пропитанных маслом, хрустящих палочек, а потом выплюнула все в мусорное ведро.