После нашего возвращения в Лондон Джинна не только погрузилась в учебу. Она по-прежнему сохнет по тому самому нежелательному субъекту. Поскольку она обладает весьма цельной натурой, я сомневаюсь в том, что Ваш муж (и любой другой мужчина) может представлять для неё большой интерес.

Я также сомневаюсь в том, что Харри, показавшийся мне весьма благоразумным человеком, позволит себе вступить в связь, подобную описанной Вами.

Я приношу извинения за беспокойство или неловкость, которые могла вызвать у Вас моя дочь, однако, пожалуйста, постарайтесь поверить мне – у неё нет романа с Вашим мужем.

Будьте уверены, что все это останется между нами. Я не упомянул о Вашем письме моей жене и не собираюсь это делать.

Под письмом стояли слова: "С самыми теплыми чувствами."

Сара положила письмо на стол, спрашивая себя, не заблуждается ли Иэн. Она с уважением отнеслась к его мнению, но он мог проявлять необъективность, даже прикрывать свою дочь. Или просто отворачиваться от того факта, что Джинна способна соблазнить чужого мужа. Даже такой умный и трезвый человек, как Иэн Николсон, мог невольно обманывать себя, когда речь шла о нескромном поведении его любимого чада. Такое происходило во все времена.

– Привет, дорогая. Хорошо провела время?

Сара так погрузилась в чтение письма, что не услышала, как дверь кабинета открылась. Остановившийся перед женой Харри имел такой здоровый цвет лица, словно он только что вернулся с длительной загородной прогулки. Однако он сказал, что ездил в Лондон к Тому МакКиллапу.

– День прошел хорошо, – ответила Сара. – Спокойно, но приятно.

– Есть интересная почта?

– Нет. Только послание от моего адвоката и просьба о благотворительности. – Она принялась бесстрастно, но методично рвать письмо Иэна Николсона на мелкие кусочки. – Когда тебя постоянно просят спонсировать разные благородные замыслы, это уже начинает раздражать.

Разговаривая, она спрашивала себя, где на самом деле был Харри и не ошибается ли Иэн Николсон, отрицая существование романа между Харри и Джинной. Однако она не спрашивала себя, хранит ли Иэн Николсон получаемые им письма. Он всегда делал это. Письмо Сары сохранилось. Но могла ли она догадываться о том, каким важным станет после её смерти это обстоятельство, казавшееся сейчас незначительным?

Люди, вплотную приблизившиеся к смерти, часто говорят, что за мгновение до несчастья перед их глазами пронеслось все пережитое ими в прошлом. Теперь я знаю, что они имеют в виду. Именно подобные ощущения я испытывала, с улыбкой приветствуя Сару и Харри, приехавших к нам на тихий убийственный вечер.

Хотя в опасности была не я, а Сара, я внезапно вспомнила о том, о чем не думала много лет – например, о ленчах с гамбургерами и молочным коктейлем, ежедневно поглощавшихся мною и Харри в кафе Чарли.

Я вспомнила нашу бабушку Джулиану, зарабатывавшую на жизнь уборкой чужих домов и рассказывавшей смешные истории о своем покойном муже, который в годы сухого закона готовил джин в ванной. Я не знала, жива ли ещё Джулиана, что сейчас с вежливым Чарли и бережливым Деннисом, в конце концов выкупившим наш магазин, с богатой девочкой, чьи родители приехали в Пилгрим-Лейк на длинном черном «кадиллаке» тем летом, когда мне было двенадцать лет…

На Саре было блекло-голубое платье с цветочным узором, которое обтягивало её выпирающие кости. Возможно, если бы она знала, что ей предстоит сегодня умереть, она постаралась бы выглядеть привлекательней.

Я надела длинное изумрудно-зеленое платье без рукавов, с узкими бретельками и вставками на спине. Выбрала для этого вечера кольцо и серьги с изумрудами, а также туфли на вызывающе высоких серебристых шпильках, делавших меня ещё более высокой и изящной. Я выглядела восхитительно и чувствовала себя точно так же, потому что собиралась наконец вырваться из моей клетки.

Возможно, убийство у меня в крови. Когда мы с Харри впервые позанимались любовью, он успел слизать мою кровь с медвежьей шкуры до того момента, когда мать ворвалась в дом и увидела нас обнаженными на полу. Как Джинна, заставшая меня с Томом. Может быть, мне на роду написано вечно представать перед кем-то нагой на полу гостиной с любовником, на котором лежит табу? Забавная картина. Вот она, снова трахается на полу. Я невольно засмеялась.

Джинна, Сара, Харри и Иэн посмотрели на меня в ожидании объяснения. Они обсуждали возможное тридцатипроцентное повышение окладов британских инженеров, которого добивался профсоюзный босс Хью Сканлон. Они считали, что эта мера станет издевательством над "Социальным договором".

Эти мелкие проблемы казались смешными в то время, когда Англия оказалась в самом тяжелом положении со времен Второй мировой войны, однако никто, кроме меня, не смеялся.

– Я не вижу, в чем заключается юмор столь печального положения, упрекнул меня Иэн своим банкирским голосом.

Мне захотелось сказать ему, что он скоро угодит в тюрьму и сможет до конца жизни ломать там голову над тем, что на самом деле рассмешило меня. Я внезапно поняла, что во многих отношениях Иэн напоминал мне мою мать. Они оба были лишенными чувства юмора, респектабельными, безупречными, соблюдавшими все условности и приличия. Даже периодические вылазки в бордели, которые совершал Иэн, в Англии считались допустимыми для представителей его класса. Посмотрите, к чему это привело мою мать. И к чему приведет Иэна. Аргумент отнюдь не в пользу безупречного поведения.

Возникла неловкая пауза, потом в комнату вошла миссис Кук.

– Обед подан, – произнесла она официальным тоном, спасая нас всех от минутного смущения.

Харри настоял на присутствии миссис Кук – во всяком случае, во время обеда. Он сказал, что полиция насторожится, если я, принимая гостей, отпущу домработницу на вечер. Я сказала миссис Кук, что она может уйти, подав десерт. Миссис Кук знала о странной привычке моего мужа лично подавать кофе с коньяком и обрадовалась возможности пораньше освободиться.

Сейчас она казалась напряженной и нервной. Она словно боялась совершить ошибку при выполнении своих обязанностей – например, подать блюдо слева или допустить какой-нибудь другой столь же ужасный промах. Миссис Кук охотнее сунула бы голову в печь, чем нарушила этикет.

– Что у нас здесь? – спросила Джинна, когда домработница поставила на стол дымящуюся кастрюлю.

– Суп из омаров, – сказала я.

– Обожаю суп из омаров, – заявила Сара.

Ее колье с рубином казалось в этот вечер вполне уместным.

– Я рада, – отозвалась я, не покривив душой.

Эта тарелка супа из омаров станет последней в жизни Сары. Миссис Кук готовила его превосходно. Бросая в кипяток живых омаров, а потом разламывая им хвосты, миссис Кук давала волю своим подавленным первобытным инстинктам, хотя и отрицала это. Но я наблюдала за её работой и видела, какое тайное наслаждение она получает, убивая живое существо, готовя его и подавая на стол цивилизованным господам.

– За супом последуют ростбиф и йоркширский пудинг, – добавила я, подумав о том, что для такого мероприятия требуется типично английское основное блюдо. – Полагаю, здесь нет вегетарианцев.

– Не знаю, – сказала Джинна. – Возможно, я стану вегетарианкой. В последнее время я много об этом думаю. Такая пища кажется мне гораздо более здоровой, чем вся эта роскошь. – Она указала на прекрасно сервированный стол.

– Откуда у тебя эта блестящая идея? – спросил Иэн.

– Несомненно, от Тома МакКиллапа, – сказала я, опередив Джинну.

Все посмотрели на меня так, словно я произнесла "Адольф Гитлер". Все, включая Сару, что меня удивило. Почему она так встрепенулась, услышав это имя? Я не могла угадать причину.

– Том МакКиллап, – произнесла Сара. – Это твой приятель-музыкант, да, Харри?

– Точнее, знакомый.

– Я не подозревала, что вы знаете Тома, – возбужденно произнесла Джинна. – Когда вы познакомились?

– В Сент-Морице, – ответил Харри. – Ты сказала мне, что он потрясающий музыкант. Помнишь? Я отправился в «Альпину» поглядеть на него. Ты была права. Он великолепен.