Оргии, в которых участвовали мы с Харри, а также наши другие, менее дерзкие, сексуальные эскапады, лишь ещё больше сблизили нас. Возможно, это объяснялось тем, что теперь мы могли откровеннее делиться друг с другом нашими разнообразными сексуальными желаниями, честнее принимать нашу необычную любовь, которая, я уверена, показалась бы посторонним извращенной, порочной, противоестественной.

Мы же не считали её таковой, как ни трудно это представить.

Мы с Харри любили друг друга, принадлежали и верили друг другу, нуждались друг в друге, не могли представить свое существование друг без друга. Мы были друзьями, любовниками, братом и сестрой, а в некотором смысле – мужем и женой. Я знала, что если с Харри что-нибудь случится, у меня пропадет желание жить. Он говорил, что относится ко мне так же, что не представляет свою жизнь без меня.

– Никто в мире не заменит мне тебя, – сказал как-то Харри.

– А мне – тебя, – ответила я.

Мы обрели близость (во всех значениях этого слова), которую большинство людей ищет на протяжении всей жизни. Я уверена, что в глубине души каждого из нас таится желание соединиться с другим человеком, но многим ли удается хотя бы приблизиться к этой невыразимо драгоценной цели? Может быть, поэтому в мире столько песен о любви, о стремлении отыскать единственного человека, с которым можно не играть, а быть самим собой. Нам с Харри это удалось.

Никто другой, ни один мужчина и ни одна женщина, сколь угодно привлекательные, умные, нежные, чувствительные и обаятельные, не смогли бы заменить нам друг друга. Потому что только мы делили общие воспоминания о далеком прошлом, воспоминания, хранившиеся в глубине наших душ и делавшие нас единым целым.

Наше детство, наши браки, наши убийства, наши путешествия (Париж, Нью-Йорк, Сент-Мориц, Лондон, Испания), наша страсть друг к другу… эти тайны были выгравированы на наших сердцах. Они были глубоко личными, не предназначались для продажи. Мы держались за них с цепкостью всех любовников, которые вечно боятся испытать боль утраты. Однако мы боялись лишь одной утраты (не считая, конечно, смерти): только закон мог настичь нас, лишить свободы, друг друга.

Когда я поделилась с Харри моими опасениями насчет того, что Джинна отправилась в Пилгрим-Лейк, чтобы покопаться в нашем прошлом, он спросил, почему я не остановила падчерицу.

– Я не могла это сделать, – сказала я. – Во-первых, я не знала точно, что она полетела именно туда. Я только догадывалась об этом. Она удрала с Маунт-стрит, когда ни меня, ни миссис Кук не было дома. Но даже если бы я точно знала её планы, что бы я могла сделать? Позвонить в полицию? Что бы я им сказала? Что моя падчерица отправилась в Америку? Это не преступление.

– Ты могла заявить об её исчезновении. Могла сказать, что, по-твоему, ей угрожает опасность.

– Какую пользу это принесло бы? Если, конечно, на самом деле ей ничего не угрожает.

– Пожалуй, ты права, – признал Харри. – В любом случае ты ведь сказала, что она уже вернулась в Лондон?

– Да, я получила письмо от миссис Кук. Джинна уже дома и ходит в университет. Почта идет сюда целую вечность. Рене пересылает письма не слишком быстро. К тому же в последнее время она часто уезжает отдыхать.

– Джинна сказала миссис Кук, где она была?

– Якобы в Швейцарии. Она заявила, что соскучилась по старым подругам и отправилась в Гстаад. Поддалась внезапному порыву.

Харри пристально посмотрел на меня. Перестав безудержно хлестать «перно», он снова стал очень красивым.

– Но ты ей не веришь? – спросил он.

– Нет. Если бы у Джинны были такие планы, она бы поведала о них мне или миссис Кук. Оставила бы нам записку.

Вечер только начинался, мы сидели перед камином, потягивая херес и грея ноги. Мы оба приходили в себя после неистовых свиданий с нашими нынешними любовниками. Мы получали удовольствие, проводя вечер наедине. Или получали бы его, если бы не наша связанная с Джинной тревога.

– Миссис Кук пишет, что Джинна требует сообщить ей мой парижский адрес, – сказала я. – Почему? Почему Джинна внезапно захотела найти меня? Не потому же, что она соскучилась по мне. Она меня ненавидит. Значит, тут что-то другое.

– Если Джинна требует у миссис Кук твой парижский адрес, значит, она уверена, что ты действительно в Париже. Это успокаивает, верно?

– Пожалуй, да.

– Что миссис Кук сказала Джинне относительно твоего парижского адреса?

– Она сообщила ей ту ложную информацию, которую я дала нашей домработнице. Примерно через месяц после моего отъезда из Лондона я написала миссис Кук. Сказала ей, что я покинула «Ритц» и остановилась у подруги, у которой нет телефона. Предложила ей писать мне на адрес парижского офиса "Америкен Экспресс", поскольку я могу сменить место проживания.

– Тогда Джинне не за что зацепиться. Она не сможет тебя разыскать.

– Если только "Америкен Экспресс" не даст ей мой адрес в Аликанте.

– Вряд ли они так поступят, – сказал Харри. – Это считается неэтичным.

– Наверно, ты прав.

Однако почему я не могла избавиться от беспокойства, предчувствия надвигающейся беды?

– Не представляю, каким образом Джинна смогла бы разыскать меня, сказал Харри. – Никто не знает, где я. Даже мой адвокат. Покидая Англию, я сказал ему, что буду путешествовать по всему свету.

– То же самое сказал своим друзьям Том.

Мы с Харри посмотрели друг на друга и задали себе один и тот же вопрос: был ли Том так же осторожен, как мы? Гораздо более легкомысленный и болтливый, нежели мы, он не имел опыта интриг, маскировки, заметания собственных следов. У него отсутствовала практика в таких делах, успешно осуществлять которые мы с Харри умели с давних пор. Том не обладал криминальным мышлением. Именно поэтому он был сейчас мертв.

Я вспомнила открытку с видом, которую Том купил в тот день, когда мы посетили замок Санта-Барбара. Он сказал, что собирается послать её своему другу-барабанщику, переехавшему в Лос-Анджелес. Тогда я была так встревожена намерением Тома (считавшего меня своей сообщницей) утопить Харри, что не забрала у него открытку, что сделала бы в другой ситуации. Потом, когда мы с Харри заключили союз против Тома, я забыла об этом инциденте. Сейчас я могла лишь гадать, отправил ли Том эту открытку, как он обещал, без подписи и обратного адреса.

Интуиция подсказывала мне, что не следует говорить об этом Харри. Если открытка была послана, Харри мог бы лишь волноваться из-за этого. В любом случае барабанщик находился на расстоянии более девяти тысяч миль от нас (успокаивала себя я) и вряд ли на него произведет большое впечатление вид какого-то незнакомого испанского замка.

Харри закурил одну из сигар, подаренных ему ко дню рождения Томом. Терпкий аромат заполнил собой комнату. Полыхающий камин создавал атмосферу покоя и безмятежности, херес пробуждал в нас аппетит перед обедом, и нам было трудно поверить, что где-то за этими четырьмя стенами нас поджидает опасность.

– Даже если Джинна на самом деле посетила Пилгрим-Лейк, что весьма маловероятно, что она могла там узнать? – спросил Харри. – Кроме того, что мы – брат и сестра?

– Этого вполне достаточно для пересмотра дела об убийстве Сары. Неужели тебе это не ясно? Один тот факт, что мы солгали Скотланд-Ярду насчет наших отношений, даст им новые доказательства. Те, что отсутствовали во время суда над Иэном. Это станет законным основанием для пересмотра вопроса о виновности Иэна.

– Пожалуй, да, – неуверенно сказал Харри.

– Мне пришло в голову кое-что еще.

– Что именно?

– Если Джинна обнаружила, что мы – брат и сестра, она скажет об этом Иэну, и он пересмотрит свою позицию. Он признал себя виновным в убийстве Сары, чтобы защитить Джинну. Теперь он поймет, какую глупость совершил. Поймет, что убийца – не Джинна, а я. Что мы с тобой в сговоре. Что мы связаны отнюдь не случайным знакомством.

– Это звучит серьезно, – согласился Харри. – Но лишь в том случае, если Джинна побывала в Пилгрим-Лейке, в чем ты, похоже, убеждена. Возможно, она просто убежала с каким-то парнем, в которого влюбилась, – предположил Харри. – После Тома она могла полюбить секс. Может быть, она познакомилась с каким-то человеком в баре или на вечеринке и решила улететь с ним на Гибридские острова, чтобы развлечься там. Это может объяснять её загадочное исчезновение, да?