«Самое подходящее место для встречи с разбойниками», — отметил про себя Валленштейн, и лишь он об этом подумал, как по обеим сторонам дороги затрещали кусты, и на обочину выскочили пестро одетые вооружённые люди в чёрных масках.

— Сдавайтесь! Жизнь или кошелёк! — воскликнул один из них, хватая лошадь Валленштейна под уздцы и целясь в всадника из пистолета.

— Сдаюсь, — зловеще усмехнулся рыцарь и, точным ударом, носком ботфорта, выбив пистолет из руки бандита, в следующее мгновенье поднял коня на дыбы с таким расчётом, чтобы его верный Шпатц, на котором он проскакал всю Европу, передним копытом раскроил череп злоумышленнику.

— Негодяй! — взревел один из разбойников, и в тот момент, когда он приготовился выстрелить из пистолета, барон неуловимым движением метнул кинжал.

Короткий клинок со свистом рассёк воздух и по самую рукоять вонзился в правый глаз бандиту. Кто-то из лесных воров выстрелил, но Хильденбрандт вовремя пригнулся, однако его лошадь вдруг заскользила по каменистому склону и рухнула на землю, прижав тяжестью своего тела ногу хозяину. Бандиты с радостными криками бросились к барону, держа наготове верёвки.

— К бою! — крикнул Валленштейн. — Занимай круговую оборону у повозки и разворачивай упряжку вниз!

С этими словами рыцарь соскочил с коня и бросился к беспомощно барахтающемуся Хильденбрандту, за ним немедленно последовал фон Браун, а дон Родриго в это время под прикрытием вооружённым шпагами вагантов принялся разворачивать повозку.

Барон, придавленный к земле, встретил приближающихся разбойников выстрелом, один из них был убит наповал, а второй свалился навзничь после того, как тяжёлая рукоятка седельного пистолета, брошенного мощной рукой, раскроила ему лоб, третий, подкравшийся сзади с сетью в руках, напоролся бедром на острие шпаги и, уронив сеть, с проклятьем отскочил назад и в следующий миг выхватил из-за широкого кожаного пояса пистолет.

— Не стрелять! Они нужны нам живыми и невредимыми! Не смейте портить дорогостоящий товар! — вдруг раздался зычный голос приземистого толстяка с чёрной курчавой бородой, в правом ухе которого сверкала золотая серьга.

— Но он никого к себе не подпускает! — воскликнул раненый в бедро бандит.

Его голос показался Валленштейну знакомым.

— Кажется, это наш давешний путешественник, — процедил он сквозь зубы и бросился на разбойников, окруживших барона. Рыцарю вместе с фон Брауном удалось их расшвырять несколькими мастерскими ударами шпаг и кинжалов. Спина к спине они сражались рядом с поваленной лошадью, пока барон, наконец, не заставил коня подняться и не освободил ногу.

Хильденбрандт взглядом поблагодарил своего соперника и, став к нему спиной, принял на себя новую атаку разъярённых неудачей бандитов. Так вместе с Валленштейном и Брауном он медленно продвигался к повозке, возле которой кипела самая настоящая битва. Разбойники, которых было в три раза больше вагантов, имели неосторожность напасть на членов Совета десяти, которые были далеко не последними в благородном искусстве фехтования.

— Прикройте меня! — велел Хильденбрандт и яростно атаковал бандитов под надёжным прикрытием Валленштейна, фон Брауна, графа Колонны и графа де Габрияка. Сделав вид, что он пытается настигнуть вожака разбойников, барон внезапно напал на раненого в бедро верзилу, вышиб из его рук шпагу и пистолет и, ударив клинком плашмя по темени, оглушил лесного вора. В следующее мгновенье он сгрёб владельца мула в охапку, легко бросил пленника себе на плечи и, подхватив на ходу свою шпагу и валяющийся на земле пистолет, огромными прыжками понёсся к повозке. Ему попытался помешать курчавобородый толстяк и какой-то коренастый широкоплечий крепыш с длинными, Волосатыми, обезьяньими руками, но они вынуждены были тотчас отскочить назад под ударами шпаги Валленштейна. Барон одобрительно улыбнулся и, одним рывком высоко подняв бандита, почти на вытянутые руки, с размаху швырнул его в повозку.

— Уходим! — крикнул Валленштейн и кивнул барону.

Тот понял его без лишних слов, вскочил на козлы, схватил кнут и гикнул на запряжённых лошадей — повозка резко рванула с места. В то время как ваганты на ходу запрыгивали в неё, Валленштейн вскочил в седло, схватил за поводья коня фон Хильденбрандта и поскакал следом. Краем глаза в последний момент он заметил, что обезьяноподобный крепыш целится в него из пистолета, успел пригнуться к самой гриве коня, но пуля всё-таки вскользь прошлась по его голове, вырвав изрядный клок густых тёмно-русых волос. Валленштейн зашатался в седле и медленно сполз вниз, бессознательно цепляясь крепкими длинными пальцами за конскую гриву, успев заметить, как Хильденбрандт оглянулся, резко натянул вожжи и передал их дону Родриго. В следующий момент, когда Валленштейн уже валялся на земле, его соперник под прикрытием фон Брауна и князя Боргезе мчался к нему.

Курчавобородый медленно поднял пистолет со взведённым курком и процедил сквозь зубы:

— Ты тоже умрёшь, раз не захотел сдаться живым. Не будь я Джакомо Негро!

Однако фон Браун опередил его на какую-то долю секунды. Два выстрела прозвучали почти что одновременно. Барон, которому предназначалась пуля главаря шайки, успел броситься на землю. Джакомо Негро, получив свинцовый гостинец в правое плечо, взвизгнул фальцетом: «Рара е рорсо![21] и, выронив пистолет, свалился на руки обезьяноподобного.

Подхватив Валленштейна, барон огромными прыжками понёсся за удаляющейся повозкой. Его отход прикрывали с обнажёнными шпагами фон Браун и князь Боргезе.

Джакомо Негро опомнился и, зажимая волосатой рукой рану на мясистом плече, завопил благим матом:

— Вперёд, канальи! Чего рты разинули? Немедленно догоните этих негодяев!

Но было уже слишком поздно. Повозка с вагантами на бешеной скорости неслась вниз, за ней следовали две верховые лошади, на которых горделиво восседали Браун и князь Боргезе.

— Popco maldetto![22] — не переставая, ругался Джакомо Негро чуть не плача. — Во всём виноват ты, Козимо! Смазливый идиот! И ты тоже идиот и кретин! — последние слова относились к обезьяноподобному. — Ты, Марчелло, редкий болван! — стонал главарь.

— Вините во всём своего братца! Почему он не предупредил, что это не ваганты, а какие-то черти, вырвавшиеся из преисподней?

— Заткнись, Марчелло, ты действительно редкий болван, но нам в самом деле неплохо было бы разобраться, кого нам подсунул проклятый Козимо? — заметил главарь, с досадой глядя на опустевшую дорогу.

— Я думаю, нам обязательно нужно выяснить, кто на нас посмел напасть почти возле самой Кьеджи, — произнёс Хильденбрандт, когда ваганты отъехали от места происшествия на довольно безопасное расстояние. С этими словами он красноречиво пнул оглушённого бандита ботфортом в бок.

— Может, его отдать в руки инквизиции? — предложил князь Боргезе.

— Лучше не стоит, — мрачно улыбнулся барон, — тогда мы уж точно ничего не узнаем. Братья-доминиканцы умеют хранить свои тайны, а этот ублюдок — мой пленник, и я хочу знать побольше об этих лесных ворах, если в самом деле это лесные воры, и мне очень любопытно, почему они напали именно на нас?

Когда пленник пришёл в себя и смог связно говорить, он не стал запираться. Едва лишь его подвесили вниз головой на подходящем дереве, как раз над небольшим костром, как бедняга поспешил рассказать своим мучителям всё, что знал, и даже то, что не знал.

Совет десяти был поражён, когда выяснилось, что вагантов собирались захватить в плен и продать в рабство на турецкие галеры, а главарь шайки работорговцев, некий негоциант и пират Джакомо Негро, оказывается, родной брат известного падуанского палача Козимо Верди.

— Кто же помогал Джакомо Негро, кроме его брата Козимо, в этом гнусном деле? — спросил Валленштейн, уже начиная смутно о чём-то догадываться.

— Я не знаю, уважаемые синьоры, но в Падуе есть какая-то очень ловкая куртизанка — любовница палача, поговаривали, что она — родная сестра Джакомо и Козимо. Джакомо одно время держал её на своей баркентине, из-за неё команда чуть не взбунтовалась. Ну и ведьма же была эта девчонка. Эта красотка собственноручно — причём за малейшую провинность — перерезала глотки всем неугодным абордажной саблей или кинжалом — после чего с удовольствием слизывала их горячую кровь с клинка. Кажется, её тогда звали Анджела Верди, и она чуть ли не с самого детства жила в кровосмесительном свальном грехе со своими братцами, но по-видимому всё-таки отдавала предпочтение Козимо. Впрочем, это неудивительно. Ха! Ха! Ха! Будь я трижды проклят, если это не так, если я вру!