Несмотря на конфликт с христианской Венецией, ускоки видели свой главный долг в том, чтобы захватывать и грабить прежде всего турецкие корабли и совершать массовые набеги на побережья, контролируемые турками, словно право на это им выдал сам император. Подобные действия ускоков нанесли огромный ущерб не только торговым отношениям Порты с Венецией, но и с другими странами Европы. Самые сильные страны Протестантского союза[125] выступили на стороне Венеции. Герцог Фердинанд же был крепко связан определёнными обязательствами с испанским королём Филиппом III. Тот ловко воспользовался случаем, чтобы извлечь из всего этого выгоду, ибо уже давно претендовал на Эльзас и две богатые области в Италии — Лигурию и Пиомбино. Эти претензии испанского короля были официально закреплены в так называемом Оньятском договоре в марте 1617 года, подписанном между Испанией и Австрией. Император Маттиас был бездетным, и этот договор должен был решить проблемы престолонаследия между двумя ветвями габсбургского дома — испанской и австрийской, разобраться с престолонаследием в Венгрии и Чехии, определить, кто займёт австрийский престол в будущем. В качестве «компенсации» за право его наследования герцогом Штайермарком нынешний император должен был согласиться на приобретение Филиппом III вышеназванных областей в Италии, но главное — согласиться на господство испанцев над Эльзасом. Для Испании это было очень важно, ибо Эльзас был частью так называемого Военного коридора, по которому испанские короли могли перебрасывать войсковые соединения из Северной Италии в Нидерланды, кроме того, испанские укрепления и сосредоточения войск на границе с Францией для Людовика XIII[126] и кардинала де Ришелье[127] были напоминанием о потенциальной угрозе внезапного вторжения. Этот политический трюк испанского короля в дальнейшем приведёт не только к обострению отношений между Католической Лигой и Протестантским союзом, но и к разжиганию пламени всеевропейской войны. Пока же по настоянию Филиппа III, не желающего дальнейших обострений с Францией и с союзной с ней Венецией, Маттиас решил пожертвовать опорной базой борьбы против турок в Адриатике, столицей ускоков Градиска д’Исонцо, и велел герцогу Фердинанду разобраться со своими подданными. Последнему ничего не оставалось, как подчиниться, он хорошо понимал, что чешский престол — важнейшая ступенька на пути к императорской короне.
Армия герцога насчитывала приблизительно 12 000 солдат и офицеров, её ударной силой был кирасирский полк под командованием Эрнста Мансфельда, кондотьера, успевшего прославиться во многих сражениях, который был очень талантливым полководцем, жил на этом свете только «ради войны» и «лишь для войны». Будучи незаконнорождённым сыном имперского штатгальтера Люксембургского, он обречён был всю жизнь оставаться мелким германским рыцарем. Однако ещё в 1603 году он сумел получить под своё командование кавалерийский эскадрон, а в 1609 году принял участие в войне за Юлих-Клевское наследство. Теперь этот невзрачный рыжеватый человечек в сверкающих доспехах гарцевал на не по размеру рослом, строевом коне, ведя собственный кавалерийский полк, который двигался в авангарде армии герцога Штайермарка.
Валленштейн, явившийся на зов своего сюзерена одним из последних, пристроился со своими 180 кирасирами и 80 мушкетёрами в арьергарде войсковой колонны. Мушкетёры, вооружённые длинными мушкетами и шпагами, тоже двигались верхом — Валленштейн не пожалел средств на их экипировку. Он с трудом оторвался от хозяйственных дел, которых хватало в его богатых моравских и чешских имениях. После внезапной смерти супруги в 1614 году он чуть было опять не запил, однако доставшееся ему — единственному законному наследнику — огромное состояние требовало неустанных забот. Одно время Валленштейну даже казалось, что остаток своей жизни он посвятит только хозяйственной деятельности и напрочь забудет политику и войны. Боевое оружие ржавело на стенах в замке, верный Шпатц разжирел от сочной травы и овса, а доблестный рыцарь большую часть времени проводил в своём кабинете, занимаясь делами бумажными: подсчитывал доходы от неплохо налаженного хозяйства, думая, как их приумножить. Правда, иногда он верхом на раздобревшем Шпатце отправлялся самолично проверять, как идёт работа в его владениях, и тогда работа кипела ещё сильнее. Крестьяне, часть которых благодаря своему хозяину настолько разбогатела, что получила возможность выкупиться на волю и завести собственное дело, буквально молились на Валленштейна. Они радовались, что он «занят делом», и надеялись, что его тяга к авантюрным похождениям навсегда выветрилась. К тому же у Валленштейна подрастала дочь, родившаяся в 1614 году — в год смерти его обожаемой супруги Лукреции. Злые языки же утверждали, что, дескать, баронесса умерла не от родов, а от обыкновенной горячки, вызванной простудой, а маленькая Брунгильда Мария Елизавета Текла фон Валленштейн на самом деле — дочь белокурой Ингрид Бьернсон, ставшей ключницей в замке рыцаря. С возрастом внешность девочки стала служить поводом для неутихающих сплетен: белокурая Брунгильда с белой, словно снег, кожей, ярким румянцем на круглых щеках сильно смахивала на эту шведку. Впрочем, мало кого беспокоило это обстоятельство, ведь и несколько местных девиц — среди них русоволосая красавица Ольга Гонзова, — не имея законных мужей, внезапно обзавелись очаровательными карапузами. Счастливых матерей с их детьми Валленштейн тотчас пристроил на тёплые и доходные места. Поэтому-то многие крестьяне втайне мечтали о том, что хозяину приглянется какая-нибудь из местных красоток, чья-либо дочь или сестра, прекрасно зная, что после такого незатейливого романа счастливая избранница получит щедрое вознаграждение, а её родственники — щедрую компенсацию. Зная об этом, крестьяне со свойственной славянской душе широтой великодушно прощали Валленштейну все невинные слабости, лишь бы он не вздумал отправиться на поиски кровавых приключений. Они боялись даже подумать о том, что станет с богатыми поместьями такого рачительного, строгого и в то же время великодушного хозяина. Поэтому неудивительно, что в Моравии, когда герцог Штайермарк призвал Валленштейна под свои знамёна, начался настоящий переполох. Не скрывая слёз, крестьяне и подёнщики смотрели вслед двум эскадронам кирасир и роте мушкетёров, которых собрал и экипировал за свой счёт Валленштейн. Его Шпатц остался в конюшне, обретя заслуженный отдых, для похода рыцарь отобрал могучего мекленбургского коня по кличке Шпербер, уже показавшего, что не подведёт во время кавалерийской атаки.
Когда войска герцога форсировали приток Дуная — Саву и подходили к Купе, двигаясь по сопредельной с турками территории, Валленштейн выделил полуэскадрон кирасир во главе с бароном Иловым для разведывательного дозора, ибо хорошо помнил уроки, которые некогда ему преподал Конашевич-Сагайдачный. Как и предполагал Валленштейн, вскоре барон доложил ему о появлении на пути следования войск огромного числа турок: около девяти полков конницы и пяти пехоты. Валленштейн немедленно сообщил об этом герцогу, но тот не встревожился, считая, что на самом деле разведка натолкнулась на небольшие турецкие разъезды, рыскающие по Хорватии и добравшиеся почти до самого Карловаца. На этот раз, по мнению герцога, они скорее всего просто заблудились и поэтому Штайермарк принял решение немедленно атаковать отряд турок, дерзко нарушивший границу империи.
Оберст цу Мансфельд, обрадованный возможностью отличиться, с удовольствием поддержал герцога и вызвался первым атаковать басурман. Валленштейн пытался отговорить Штайермарка от этого рискованного предприятия.
— Разведка обнаружила девять полков конницы и пять полков пехоты турок. Я полагаю, что нам навстречу движется лишь авангард этой огромной армии, — убеждал он. — Турки имеют обыкновение производить разведку боем и с этой целью обычно высылают вперёд несколько полков конницы.
