— Дело касается моей покупки довольно богатого имения в Моравии, но для начала я приглашаю вас в свой замок Ландтек, — сказала баронесса.
— Однако... — попытался возразить Валленштейн.
— Траур по моему мужу ещё не закончился, но я, как вы знаете, была на балу в Пражском замке, потому что это уже не имеет никакого значения. Мне очень жаль, однако, ничего не вернёшь, и если вдруг представилась возможность увеличить своё состояние, то не следует упускать, не так ли?
— Да, вы, пожалуй, правы, достойная госпожа, — согласился Валленштейн, теряясь в догадках.
— Новым приобретённым имением да и вообще всем моим состоянием, чтобы оно умножалось и процветало, необходимо надёжно управлять.
— Каким образом? — поинтересовался Валленштейн, которого начал занимать этот разговор.
— Об этом я и хочу поговорить с вами подробнее в моём замке, — с загадочной улыбкой ответила баронесса и снова задумчиво взглянула на него.
Почти неделю рыцарь жил в её замке, испытав все прелести беззаботного, спокойного существования, нежась в роскоши и довольстве. Ночи, проведённые с баронессой, превзошли все его ожидания, ничего подобного до этого он не испытывал даже с весьма искусными в своём древнем ремесле венецианскими куртизанками. Лукреция фон Ландтек производила впечатление женщины целомудренной и довольно строгих нравов, и Валленштейн был озадачен, но однажды она всё объяснила.
— Я просто очень вас люблю, — произнесла Лукреция спокойно. В тот миг она, обнажённая, сидя у него на коленях в огромной деревянной бадье, наполненной горячей водой, благоухающей целебными травами, своими ловкими нежными пальцами перебирала его мокрые тёмно-русые волосы и на лице её сияла счастливая, но печальная улыбка. Баронесса, как и её возлюбленный, обожала нежиться в ароматной воде и не представляла, как можно обойтись без ежедневных водных процедур.
Однако пришло время рыцарю отправляться в Речь Посполиту, и баронесса в своей карете привезла его в Прагу и, прощаясь, сказала:
— Прощайте, рыцарь. К сожалению, я не могу остановить вас, не в моих силах и отучить вас от пагубной страсти к подвигам ради подвигов. Однако надеюсь на ваше благоразумие и благополучное возвращение в Моравию. Я буду за это молиться. И всё же вам лучше сейчас остановиться и пока не поздно отказаться от этой авантюрной поездки, ибо я чувствую, что на этот раз вы искушаете судьбу сильнее, чем когда-либо. Подумайте, пока есть ещё немного времени: у вас есть я и всё, что мне принадлежит, а это немало. Моего состояния хватит на десять новых жизней, но наша одна-единственная, данная Богом жизнь, коротка, а вы, рыцарь, стремитесь её ещё укоротить.
— Sehp gnadige Frau, вы называете меня всегда рыцарем, и я действительно в первую очередь только рыцарь и солдат. Долг прежде всего, а что есть выше долга?
— Езжайте, рыцарь, но помните, что вам есть куда возвращаться, и пусть хотя бы эта мысль приведёт вас обратно в Моравию, — произнесла Лукреция с обычной печальной улыбкой.
Валленштейн склонился в почтительном поклоне, приложился губами к её изящной руке в чёрной перчатке: баронесса, одетая во всё чёрное, на этот раз почему-то решила особо подчеркнуть свой траур.
И вот теперь Валленштейн с тоской вспоминал жаркую купальню в замке Ландтек, всей пятерней скрёб живот и грудь, а иногда вынужден был подыматься с постели, чтобы почесать спину о дверной косяк. Он еле дождался рассвета и злой, не выспавшийся покинул со своими спутниками, доблестным спэтаром Урсулом и его отрядом, кишащие мерзкими насекомыми Таршаны. И проклиная про себя это небольшое валашское селение, не предполагал, что именно в этих краях его ожидают весьма драматические события.
В захудалый молдавский городишко Сирет, населённый преимущественно армянами-беженцами[62], цыганами и прочими людьми свободных профессий, добрались без приключений. Правда, не обошлось без небольшого инцидента. Спэтар Урсул заметил, что готарники[63] и таможенники обратили пристальное внимание на кортеж епископа и, велев немедленно позвать к себе готнога[64] и начальника таможни, спросил прибывших:
— Сколько грошей вы сегодня брали за проезд каждой лошади?
— Как обычно, по три гроша, твоё высочество, — ответил начальник таможни.
Готног согласно закивал головой и заявил хвастливо:
— Мимо нас даже муха не пролетит, все должны платить пошлину.
— И вы, разумеется, уже собрали для его величества господаря положенную сумму на этот месяц?
— Ещё нет, твоё высочество, но ведь месяц только начался.
— До конца месяца мы обязательно наберём нужную сумму, не сомневайся, твоё высочество, — поддержал начальник таможни готног.
— А ну-ка, всыпьте каждому по полсотни горячих! — в ответ на объяснения приказал спэтар своему капитану.
Лица у начальника таможни и готнога побледнели, они попытались что-то сказать в своё оправдание, но не успели и рта раскрыть, как крепкие руки повалили их на землю, сорвали штаны, и на оголённые толстые задницы посыпались сильные удары плетей, окрашивая их кровью.
— Остальным готарникам и таможенникам тоже всыпать как следует! — распорядился спэтар.
Всё было исполнено немедленно и с завидным усердием.
— К концу этой недели должны собрать всё до гроша, а не то в следующий раз ваши упитанные зады будут иметь дело не с плётками, а с острыми кольями на поле правосудия! — рявкнул спэтар Урсул, когда готарники и таможенники, глотая слёзы и придерживая руками сползающие штаны, стояли перед ним навытяжку.
После этих напутственных слов несчастные принялись усердно кланяться, а начальник таможни и готног даже попытались облобызать мощную волосатую руку восседавшего на коне спэтара, но получили удар плетью по обнажённым головам и растянулись на окровавленном снегу.
Через Сирет в столицу Молдавского княжества вёл так называемый Польский шлях, хорошо накатанная и уже давно, возможно, ещё во времена императора Константина VII Багрянородного[65], проторённая дорога. Никаких разбойничьих засад здесь и не предполагалось. Кони бежали резво, и в Сучаву добрались ещё засветло. За два часа до заката поражённым путникам открылась величественная панорама столицы, раскинувшейся у подножья так называемого Господарского холма на берегу речки Сучавы. Правда, столица после того, как была перенесена из Ясс на прежнее место, где она находилась до 1571 года, прежнего расцвета времён Стефана Великого так и не достигла, хотя всё ещё насчитывала более тридцати тысяч жителей. Вместе с молдаванами здесь жили венгры, мунтены, секуи, армяне, татары, евреи, цыгане и даже немцы, поляки, русские. В городе было около десятка больших и малых церквей. Новые дома в столице княжества строились где и как попало и как придётся, поэтому улицы были до невозможности узкими, тесными и запутанными, словно коридоры лабиринта Минотавра, так что путник, впервые попавший в город, мог легко здесь заблудиться. В любое время года на улицах и площадях, забитых мусором, царила непролазная грязь, сточные канавы и выгребные ямы были переполнены сверх всякой меры. Шире и значительно чище были улицы, ведущие к Венгерским и Польским воротам, застроенные в основном особняками и дворцами местной знати.
На Господарском холме за высокими стенами поднимался княжеский дворец, являвший собой настоящую цитадель. Сама крепость имела две стены: внешняя охватывала всё подножье холма, называемого «гребнем», более высокая, внутренняя, опоясывала всю цитадель. Стены разделяло около ста ярдов[66]. На этом пространстве, а также перед гребнем велись грандиозные земляные работы под руководством немецкого инженера-фортификатора Генриха Керна, создавалась новая, более мощная система обороны, способная противостоять длительному обстрелу из тяжёлых осадных орудий. Перед гребнем была сооружена хитрая фортификационная система из земляных валов, шанцев, редутов. На гребне располагались дальнобойные пушки, способные поражать врага ещё на подступах к земляным фортификационным сооружениям, где ему противостояли более лёгкие пушки, стрелявшие картечью и небольшими ядрами. Чтобы установить на гребне тяжёлые орудия, изнутри были сделаны хорошо утрамбованные земляные насыпи, по которым пушки просто выкатывались наверх. Таким образом, Генри Керн решил сразу две задачи: во-первых, гребень оказался дополнительно укреплён изнутри, а во-вторых, были сооружены площадки для самых дальнобойных пушек.
