Его величество тихо вздыхает, прекрасно понимая, о чем я. Сумасшедший канцлер не нужен никому. Мы только-только начали очищать государственный аппарат от всей гнили и швали, которая там накопилась, за эти все годы.

– Ваше величество, можно, – в дверь монаршей гостиной осторожно просовывается голова Дитриха. – Вам плохо?

– Заходи-заходи старый друг. Да плохо. Дай чего-нибудь от сердца, – стонет дядя так натурально, словно и правда при смерти.

Лекарь, проскальзывает в покои, прижимая к груди свой неизменный кожаный саквояж с лекарствами, и только тогда замечает меня в углу и девушку на софе.

 – Но сперва осмотри эту милую фройляйн. Она уже минут десять не приходит в себя, – машет рукой в нашу сторону хитрый пациент.

Глаза Дитриха широко открываются, и пенсне тут же соскальзывает с носа, оставаясь болтаться на тоненькой цепочке.

– Герр канцлер, вы же пропали? – удивленно шепчет он.

– Как видишь, нашелся, – тихо хмыкаю в ответ.

Цветана

Едкий неприятный запах заставляет широко распахнуть глаза. Тусклый свет заливает странную, отделанную под старину, комнату, а надо мной стоят, склонившись, двое незнакомых мужчин. Испуганный крик застревает в горле, я лишь могу беззвучно открывать и закрывать рот, ни в силах выдавить и звука. Горло дерет будто наждачкой, и воздух вдыхается с сиплым некрасивым шумом. Но рука сама собой вздергивается, замахиваясь в ударе. Только сделать ничего я не успеваю, ибо внезапно ощущаю на запястье чьи-то теплые пальцы, которые деликатно, но достаточно твердо сдерживают мой инстинктивный порыв защититься от чужих людей. От этого прикосновения по телу пробегают мурашки, а обнаженная кожа на плечах и предплечьях покрывается пупырышками, словно жест схватившего меня имеет какой-то интимный подтекст.

– Тихо, девочка, тихо, – кто-то сидящий у изголовья второй рукой принимается ласково гладить меня по волосам, успокаивая и умиротворяя. Ладонь медленно скользит по спутанным прядям, вторая продолжает удерживать руки.

Запрокидываю голову, и встречаюсь глазами со своим давешним пациентом, который, если конечно это мне не привиделось в бреду, несколько минут назад превратился в волка и безжалостно расправился с Николаем и его компанией. Хотя, скорее всего таки привиделось. Люди не превращаются в животных, это просто невозможно.

Впрочем, паника и без сказочных видений нарастает, будто снежный ком. Я чувствую, как от страха начинает часто-часто биться мое сердце, словно пытается выпрыгнуть из груди, а дыхание учащается.

– Где я? Кто вы? – испуганно спрашиваю, прорываясь встать. Осознание того, что я за такой короткий промежуток времени умудрилась как-то попасть в эту комнату, заставляет кожу покрыться холодным потом. Или еще хуже – вдруг я была без сознания настолько долго, что меня успели куда-то вывезти. Как теперь вернуться домой?

Мужчина у изголовья мягко удерживает меня в лежачем положении, а один из тех старичков, которые разглядывали меня вначале, поднимает на него глаза и что-то говорит на иностранном языке. По-моему немецком… От ужаса начинает кружиться голова – мало того, что я с незнакомцами, они еще и чужестранцы. Что они со мной собираются делать? Вдруг это друзья Николая, которым он меня обещал?

 Снова пытаюсь встать, и снова меня настойчиво водворяют на место.

– Не бойтесь фройляйн, – говорит мне второй, с круглыми стеклышками, закрепленными на носу. – Вы в безопасности. Лежите спокойно. Я сейчас закончу осмотр и залечу вашу ногу, а тогда сможете встать. Но я все равно не рекомендовал бы вам делать это. Ваш организм пережил серьезный стресс, и лучше несколько дней провести в постели, тем более учитывая, что вы обычный человек.

В его речи встречаются неизвестные мне слова, но половину из сказанного я все же понимаю, отлично зная немецкий.

Снова запрокидываю голову и требовательно спрашиваю у единственного знакомого мне тут человека. Или не человека, раз я «тем более»… Хотя я вполне могла не правильно понять сказанное. Их немецкий звучит странно, словно какой-то диалект, а не привычная речь граждан Германии.

– Где я? Это вы меня сюда привезли? Зачем?

В черных глазах мужчины вспыхивает недовольство, которое тут же гаснет, хотя рука все так же продолжает методично поглаживать меня по волосам, ни разу не сбившись с темпа.

– У меня дома, – хрипло отвечает он. – В безопасности. Они тебя больше не тронут…

“Они, может, и не тронут, а вы?” – так и вертится на языке вопрос, но я прикусываю его и спрашиваю совершенно другой.

– Когда я могу попасть к себе домой? – делаю акцент на последних словах. Раз мне больше ничего не угрожает, то можно подумать о других вопросах, более насущных и прозаичных. Во-первых, я пропустила учебу, теперь придется отрабатывать, а во-вторых – работу, при чем, не предупредив начальство. За такое и выгнать могут, и за что я тогда буду жить? Мизерная стипендия уходит на оплату общежития и кое-какие растраты по учебе. Но мне же и есть что-то нужно, и соседке в селе какую-то копейку отстегнуть, не просто же она приглядывает за бабушкиным домом, и одеваться во что-то.

Мужчина открывает рот, чтобы мне ответить, но его перебивает старичок в очках.

– Рейнхард, не так сразу! Она еще слишком слаба, припадок может повториться! – качает головой, судя по всему, врач.

Чудно, теперь я хоть знаю, как зовут моего пациента, но… Слова пожилого мужчины меня откровенно пугают.

– Зачем тянуть, Дитрих? Ты полагаешь, ей будет легче, если она узнает об этом через день или два? Сомневаюсь, – отрезает Рейнхард и переводит взгляд на меня. Плохое предчувствие ледяной рукой сжимает сердце. Почему-то уже не так хочется знать ответ на свой вопрос, почему-то, кажется, я и так уже его знаю… – Никогда!

Внутри что-то обрывается, и на миг перехватывает дыхание – “Как никогда? Почему никогда? Что вообще тут происходит?”

– Ну вот, фройляйн, ваша лодыжка уже в порядке, – между тем, как ни в чем не бывало, произносит врач. – Осталось еще залечить мелкие порезы и ссадины и немного подпитать организм, слишком уж вы его нагружали в последнее время… Но настоятельно советую вам хотя бы день на ногу не опираться, а лучше вообще провести его в постели. Люди слишком хрупкие создания.

Резко вырываюсь из захвата и сажусь на лежанке.  Голова тут же начинает кружиться, а перед глазами расплывается оранжевые пятна. Хватаюсь рукой за спинку софы и прикрываю веки, ожидая, когда неприятные ощущения прекратятся. Во мне сейчас словно ломается что-то, надрывается. А взамен рождается темное, злое, нехорошее…

Я всегда была доброй девочкой, сострадательной, тихой, готовой в любой момент прийти на помощь. Слушалась бабушку, верила Сергею, заглядывала ему чуть ли не в рот, наделяя теми добродетелями, которыми он отродясь не обладал. Но теперь… Когда меня предали… продали… чуть ли не надругались… А потом… потом я еще и спасать этого умирающего лебедя кинулась. И что в ответ? Он меня куда-то утащил, и говорит теперь, как ни в чем не бывало, что назад дороги нет! Какое он право имеет решать за меня? Я не вещь. Не трофей. Я свободный человек.

От непреодолимого возмущения, переполняющего мою душу, в голове проясняется, как по мановению волшебной палочки, и я подозрительно прищурившись, поворачиваюсь к Рейнхарду… или как там его…

– Что означает “никогда”? – с нажимом произношу я.

– То и означает? – хмыкает он в ответ. – Я решил, что тут тебе будет безопаснее. С теми мразями, которые за тобой пришли, я разобрался… больше они ни тебя, ни кого-нибудь другого обидеть не смогут. Но ваш мир такой неприятный, непонятный и… в общем, не место тебе там!

В первую секунду возмущение настолько захлестывает меня, что я даже слова вымолвить не могу, лишь глазами хлопаю. Он решил? Решил!