– Совершенная! – не без гордости подтверждает лекарь, как будто лично учил Рейнхарда управлять этим видом магии.

Еще немного поболтав на отвлеченные темы – я боюсь заострять внимание на переходах на Землю – мы с Дитрихом прощаемся весьма довольные друг с другом, и лекарь, пообещав навестить меня через несколько дней, удаляется.

Я снова остаюсь в одиночестве, коротая оставшуюся часть дня за чтением и унылым наблюдением из окна, как плавно и неумолимо сменяются друг за другом утро, день и вечер, пока абсолютную власть не обретает бархатная ночь.

Сейчас я особенно остро ощущаю насколько одинока и покинута в этом мире. Тут нет друзей и хороших знакомых. Каждый подле меня либо ищет выгоду, добросовестно исполняя собственные обязанности, либо стремиться втереться в доверие, чтобы потом использовать обретенные знания в личных корыстных целях.

Принцесса мила и доброжелательна, пока я не посягаю на Рейнхарда. Доктор улыбчив и готов прийти на помощь, ибо я под покровительством фактического главы государства. Лизхен... та вообще темная лошадка. На кого она работает? На канцлера, короля или принцессу? Кому докладывает малейшие нюансы моей жизни? С ней уж точно водить дружбу чревато неприятностями. Сражники Рикет и Финн просто выполняют работу, сторожа то ли меня от кого-то, то ли роль тюремщиков исполняют.

И Рейнхард – вишенка на торте – уволок меня сюда непонятно зачем, распланировал мою жизнь, не спрашивая моего мнения, и ходит гоголем, будто облагодетельствовал ничтожную простолюдинку.

В сердце раскаленным угольком тлеет уже привычная обида. Обида и жалость. Я вот понимаю, что могло быть и хуже, понимаю, что могла остаться с Николаем, и тогда эти палаты действительно рай, могла бы попасть в руки другому оборотню, менее благородному и более жестокому… Все понимаю… Но… Смириться и никогда не видеть родную Землю, быть бесправным существом, низшим, слабым и полностью подконтрольным? Нет, я этого, по-просту,  не смогу. Не желаю. И не собираюсь. Я тут чужая, и всегда буду такой. Человек среди оборотней, не одаренная ни магией, ни силой. Даже Лизхен умеет применять свои небольшие способности в хозяйственных нуждах, как и все, кто населяет Эрдлих, а у меня их нет и быть не может. Я не для этого мира, а он не для меня.

Только вот жалеть себя не хочу. У меня есть цель – вернуться домой – а там уже можно будет нареветься всласть, сидя в собственном доме, на собственной кровати с кованым металлическим изголовьем, скрипучими пружинами, вышитыми бабушкой подушками и кружевными накидками, завернувшись в любимое стеганое одеяло. Сердце сжимается в груди настолько сильно, что больно сделать вдох.  Картина представленная перед глазами мучительно реалистична – моя комната с аккуратно выбеленными стенами и кактусом на окне, полосатая кошка Муричка, любящая лежать на моем подоконнике и греться на солнышке, печка у стены, обложенная коричневой натертой до блеска немецкой плиткой, которой уже давно никто не пользовался, ибо есть газ. Только сейчас совершенно некогда давать волю эмоциям. Вытираю повлажневшие щеки и глубоко вздыхаю. Чуть-чуть позволила себе слабинку, и, пожалуй, хватит.

– Фройляйн Цветана, – тихо отворив дверь, мнется на пороге Лизхен, отвлекая меня от горестных дум. – Вам подарок от герра канцлера.

– Мне? Подарок, – медленно слажу с подоконника. – Почему?

Служанка пожимает плечами и ставит передо мной на столик плоскую бархатную темно-красную  коробочку величиной с небольшую книжку. Осторожно ее беру в руки, ощущая под пальцами нежную мягкость материала, и бережно приподнимаю крышку. На шелковой белой подкладке лежит восхитительный гарнитур. Ожерелье, украшенное крупными красновато-коричневыми камнями, такие же серьги и браслет. Изумленно открываю рот, не зная, что сказать, я подобной красоты в жизни не видела, из украшений у меня были лишь маленькие серебряные колечки в ушах, подаренные мамой. Что значит этот подарок?

– Примеряете, – блестит глазами Лизхен, с вожделением смотря на комплект.

– Нет… – качаю головой и с сожалением захлопываю крышку. – Зачем?

Служанка непонимающе хмурится, а я вновь взбираюсь на подоконник и утыкаюсь взглядом в сад, хотя за окном царит непроглядная темень. Но через минуту один за другим начинают вспыхивать фонарики на дорожках, словно котятся по цепочке оранжевые магические шарики, будто огромные светлячки бегущие по ниточке, и я с удовольствием любуюсь, как темнота понемногу рассеивается, сдавшись под натиском волшебных огоньков. За спиной осуждающе пыхтит Лизхен.

Честно говоря, мне очень понравились украшения, руки откровенно чесались тут же примерить их. Безумно хотелось ощутить прохладу тяжелых крупных камней и звенья бледно желтой цепочки, повертеться перед зеркалом, представляя себя благородной дамой на балу, почувствовать хоть на минутку, каково быть Золушкой.

Только я прекрасно понимаю, что со стороны Рейнхарда это никакой не подарок, а откуп, данный с барского плеча – молчи, мол, не вредничай и будь довольной тем, что имеешь. Лекарь, скорее всего, доложил о нашем с ним разговоре, да и утро сегодняшнее было весьма показательным, вот герр канцлер решил задобрить несчастную нищенку. Вернуть бы ему его щедрый дар, но у меня внезапно появилась идея получше. Кидаю задумчивый взгляд на коробочку с гарнитуром, мысли так и крутятся в голове, словно жернова мельницы, а в груди, наконец, загорается надежда, заставляя губы растянуться в несмелой легкой улыбке. Только лучше отложу-ка я свои планы до завтра, день был слишком утомительным и нервным, а на свежую голову оно и думается легче.

Первое, что врывается в мое сознание это не ощущение полета, не пружинистая, влажная от росы, трава под ногами, и даже не необычайно светлая ночь, а запах. Умопомрачительный. Будоражащий сознание. Проникающий с каждым вдохом в потаенные уголки грудной клетки, наполняющий легкие, вызывающий чувство щекотки в гортани. Запах. Заставляющий жмурится от удовольствия, морща нос, и делать снова и снова глубокие вдохи. Так пахнет свобода. Так пахнет жизнь. Так пахнет воля.

Каждый глоток этого аромата ощущается терпким привкусом на языке, и я готова снова и снова дышать, как в последний раз.

Прыжок, ощущение полета, приземление на необычайно ловкие, налитые силой, ноги, снова прыжок. Восхищенно замираю. Огромная ночная бабочка испуганно вспархивает с куста, трепеща прозрачными, сверкающими от пыльцы, крылышками. Разочарованно провожу ее взглядом и теперь аккуратнее приближаюсь  к следующему растению, на  ветвях которого сидит еще один такой же мотылек. Осторожно наклоняю к нему лицо, и он тут же чиркает меня воздушным крылышком по носу, осыпая, мерцающей в свете фонарей, пыльцой. В ноздрях тут же начинает невыносимо щекотать, я громко чихаю и трясу головой. Насекомое мгновенно взвивается в воздух, и мне не остается ничего другого, как огорченно проследить за его полетом.

С боку садовой дорожки слышится громкий звук, словно кто-то большой и сильный с размаху наступил на сухую ветку. Испуганно подпрыгиваю – не хочу, чтоб меня видели, – и ныряю в самую гущу кустов. Светлячки, сидящие на ветвях звездным дождем осыпаются на землю. Меня так и подмывает остановиться и понаблюдать за этими чудесными жучками, но снова хрустнувшая ветка толкает вперед. Там люди. А от людей нужно прятаться, и как можно тщательнее. Они могут обидеть, могут вернуть меня обратно в мою клетку, могут доложить о моей выходке канцлеру, и тогда я больше не смогу сбегать в сад.

Несусь ветром среди кустов и деревьев, и они будто расступаются передо мной, пропуская вперед, и тут же смыкаются за спиной. Усмехаюсь про себя и бегу дальше, едва отталкиваясь ногами от земли. Порой мне кажется, что я лечу, настолько невесомо мое тело, настолько стремителен бег. С наслаждением ощущаю, как упругие мышцы перекатываются под кожей, как слаженно работает организм, выверяя до малейших нюансов каждое движение, каждый рывок. Возбуждение охватывает тело, словно кто-то запускает под кожу мелкие колючие пузырьки. Смех замирает на губах. Нет нельзя… меня услышат. Еще один рывок, длинный прыжок. Лечу!