Прижавшись пылающим лицом к прохладному шелку наволочки, хоть как-то пытаюсь остудить свое возбужденное сознание и охладить горящую кожу. Каждый раз, слыша легкое поскрипывание матраса под его телом, шорох переворачиваемых страниц, тихое дыхание, сладкий узел внизу живота стягивается еще плотнее, и волна томления прокатывается по телу так, словно пальцы Рейнхарда пробегают по моей коже, а не по гладкой поверхности листа, который он читает.

Порой мне кажется, что я чувствую его взгляд, и тонкие волоски на затылке становятся дыбом, тогда мое дыхание замирает в предвкушении. Я, словно жду чего-то, жду, что вместо взгляда скользящего по моей спине, скрытой шелком покрывала, пройдется его теплая рука, лаская нежную кожу, задевая чувствительные точки на позвоночнике и пояснице, лелея и поглаживая. А, спустя несколько секунд, ощущение пропадает, и с ним постыдное желание, но лишь для того, чтобы через время появится вновь.

Уму непостижимо, как при таком возбужденном сознании, я таки умудряюсь провалиться в крепкий, лишенный сновидений сон.

А утро заставляет меня снова краснеть до корней волос, ибо первое, что чувствую после пробуждения это невыносимый обжигающий жар, исходящий от тела, которое я оплела руками и ногами, будто виноградная лоза. Мой нос четко упирается в яремную впадинку между ключицами Рейнхарда, а голова покоится на его груди. Жесткие волоски щекочут нежную кожу лица, и я неосознанно потираюсь щекой о его грудь.

– Доброе утро, – звучит хриплый голос.

Я несмело поднимаю голову и встречаюсь глазами с горящим и слегка насмешливым взглядом герра канцлера, который умудряется до сих пор держать в руках документы и скрупулезно их изучать, несмотря на то, что я так нахально оккупировала его тело.

– Доброе, – сомневаюсь я и потихоньку пытаюсь отползти. Когда это он успел рубашку снять?

Крепкая рука тут же обвивает мою талию и водворяет на место.

– Не ерзай так, – хриплым голосом шепчет мне прямо на ухо герр канцлер. Забытые документы немым укором возлежат на покрывале.

– Как так? – непонимающе уточняю, будто можно по-разному ерзать, и естественно не оставляю своих попыток выбраться на свободу.

– Соблазнительно, – заявляет этот нахал, продолжая крепко прижимать к своему горячему телу и умудряясь при этом выписывать на моей пояснице большим пальцем замысловатые узоры. Кожа в том месте горит огнем, а внутри все пульсирует от сладостного томления.

Усилием воли сбрасываю с себя это наваждение и вырываюсь из мертвой хватки нахального оборотня. Он лишь посмеивается в ответ на мой гневный взгляд, а у меня закрадывается серьезное такое ощущение, что освободиться мне просто позволили, и в том, что я сейчас гордо стою, возмущенная и мечущая глазами молнии, нет ни капли моей заслуги.

Совместный завтрак проходит в молчании. Рейнхард время от времени прячет лукавую улыбку и невозмутимо уплетает яичницу с беконом, а я тихо сражаюсь с собственным чувством уязвленного достоинства и легкого опасения. Ибо даже и думать неловко, к чему могут привести такие совместные ночи. Усложнять между нами отношения  интимной близостью будет верхом глупости, ведь планы о побеге из головы я не выкинула, а даже наоборот, существенно продвинулась в исполнении своих замыслов.

Информацию приходится собирать по крупицам и из разных источников. Но самым большим кладезем нужных знаний для меня оказывается Лизхен. Открыто спрашивать девушку я, конечно, не отваживаюсь, дабы не вызвать подозрения, но служанка оказывается той еще болтуньей и с радостью вываливает на меня кучу ненужных сведений, среди которых, как это не удивительно, я нахожу много важного и полезного.

Вот тут удача воистину поворачивается ко мне передом. Оказывается родная сестра Лизхен, талантливая магичка, специализирующаяся как раз таки на порталах и работающая подмастерьем у одного из лучших портальщиков столицы. Служанка с такой гордостью и неиссякаемым энтузиазмом рассказывает о своей талантливой родственнице, будто сама приложила руку к ее заслугам. Мне и делать ничего не нужно, лишь иногда задавать подходящие вопросы, дабы направить словесный поток моей собеседницы в нужное мне русло.

Именно в такие моменты мои фантазии о побеге приобретают более четкие очертания, превращаясь в серьезный и основательный план.

О городе я узнаю от Дитриха, у которого с недавних пор появилась новая обязанность утром и вечером осматривать меня на предмет странных и столь волнующих герра канцлера магических эманаций, которые окружают меня, словно коконом. Стоит мне лишь невзначай вздохнуть о том, что прекрасную столицу королевства я так и не видела, как добрый старичок тут же принимается расписывать ее красоты и достопримечательности.

О безопасности в этой самой столице сообщают господа стражники, я лишь заикаюсь о том, какие они смелые и сильные, и что с такими воинами даже ночью по улице не страшно пройтись, как те, выпятив грудь, гордо приосаниваются, и заверяют, что на улицах и так порядок, даже темной ночью. За этим следят зорко и неусыпно, а нарушителей жестоко карают. Даже ворье, и то с недавних пор притихло, стоило герру канцлеру взойти на пост и поувольнять половину министерства безопасности. Теперь мелкое отребье безжалостно гоняет городская стража, выслуживаясь перед новым начальством.

Дня три у меня уходит на то, чтобы собрать нужные сведения и наметить план действий. Ночи же приходится невольно посвятить странным прогулкам, о которых я ничего не помню, кроме стремительного бега и ощущения свободы.

Но в эту ночь все не так, в эту ночь все немного по-другому. Затуманенное неясными желаниями и инстинктами сознание, просыпается намного раньше. Сегодня я не плутаю по саду, не гоняю бабочек и светлячков, не зарываюсь носом в пушистые, пахнущие медом середки распустившихся цветов. Сегодня я сразу же бегу к озеру.

Его гладь манит меня, как магнит, и сердце, бьющееся в груди, словно пойманная птица, успокаивается только тогда, когда до моих ног дотрагивается кромка прохладной, пахнущей водорослями воды.

Яркая полная луна пронизывает все вокруг серебристым холодным светом и для меня сейчас в саду светло, будто бы днем.

Впервые с тех пор, как это начало со мной происходить, у меня есть возможность разглядеть свое отражение. Теперь-то я могу понять, что тело мое чувствуется как-то иначе, по-другому, и мне не терпится себя увидеть. Волнение зудит где-то на подкорке. Мне страшно и любопытно одновременно. В груди все замирает, и я даже зажмуриваю глаза, хоть и спешу склониться над поверхностью пруда, ровной и гладкой, словно зеркало.

– Цветана, не трусь! Ты должна, – даю себе мысленный пинок и широко распахиваю веки.

Поверхность воды рябит под легким дуновением ветерка, но то, что на меня смотрит не человек видно сразу. Темная шерсть животного переливается в лунном свете, а круглые бусины глазок, похожих на ягоды терна, сияют немного потусторонним и слегка пугающим блеском. Это что я?

Склоняю голову на бок, и отражение тут же повторяет за мной. Забавно и немного курьезно. Кем же мне выпало быть? Зверек похож на песика, с торчащими ушками, остренькой мордочкой, но вот хвост… Таких хвостов у “друга человека” я не видела. Он огромный, пушистый и совсем-совсем не собачий. Может лисий? Только… разве бывают черные лисицы?

Вдоволь налюбовавшись собой, немного попрыгав по душистой траве, проверяя работу мышц, погоняв за своим хвостом, и так и не поймав оный, устало ложусь на землю.

Превращение себя из человека в зверя воспринимается как-то удивительно легко и беззаботно. А как обратно? Раньше у меня это получалось само собой, пока мозг был затуманен инстинктами, но теперь-то мой разум при мне…