В воздух будто вздымается облачко сияющей пыльцы, которая оседает золотыми крупинками на лице и волосах герра канцлера, а спустя секунду становится невидимой.

Этими словами, помню, меня в детстве всегда убаюкивала бабушка, когда я просыпалась ночью от очередного кошмара. Но я воспринимала их не более чем обычные сельские верования и предрассудки. Нет, когда была маленькая, конечно же, верила, но выросла, и детские фантазии канули в Лету. А сейчас-то почему вернулось? Как я смогла вспомнить слова заговора? Это им я всех вокруг заставляла спать? Отчего-то в душе просыпается даже гордость – подумать только, я в волшебном мире пользуюсь волшебством. И то каким! Своим, родным, знакомым с младенчества. И оно действует! Но за небывалым подъемом тут же приходит отрезвление – усыпить – это еще не сбежать, и мне нужно поспешить, я и так потеряла слишком много времени.

Вскакиваю с постели, замираю посреди комнаты, поднеся к губам сложенные ковшиком ладони, быстро шепчу в них заветные слова, рисую в воздухе такой же узор и дую. Знакомая искристая пыльца взлетает вверх и просачивается сквозь щели в двери. А сама я уже стремглав несусь в гардеробную. Быстро достаю платье, передник, чепец и уже хочу в них облачиться, но меня, словно окатывает холодной водой. Я же превращаться буду! И как показали предыдущие разы, обратно получаю свой облик до ниточки раздетая. И что же теперь делать? Не могу же я голой по городу ходить!

Мысли в голове крутятся, как заведенные. Нужно просто во что-то спрятать платье и попробовать понести в зубах или закинуть на шею. Мой взгляд падает на вереницу вычурных ридикюлей, висящих на небольшой вешалке. Хватаю первый попавшийся и складываю всю одежду туда. Потом бегу в спальню и кидаю к ним коробочку с украшением. Последний раз осматриваю свою уютную тюремную камеру. Почему-то становится стыдно и неловко, словно я предаю Рейнхарда, как… как та же Кларисса. Но не воткнув нож в спину, я и есть этот самый нож. Тряхнув головой, отгоняю плохие мысли. Если уж на то пошло, я ни разу не говорила, что хочу тут остаться, наоборот, просила отпустить меня домой. Это он поступил нечестно, украв меня и заперев в золотой клетке. Так что поделом.

Бросаю быстрый взгляд на герра канцлера, перед тем как шагнуть к окну и застываю. Мужчина лежит на постели, закинув одну руку за голову, а вторую на подушку, где еще каких-то минут десять назад была я. Но несмотря на расслабленную позу, лицо его напряжено – темные брови хмурятся, и переносицу прочеркивает глубокая складка, а губы сжимаются в тонкую линию, кажется, что он вот-вот скинет с себя оковы моего навеянного сна и схватит меня в шаге от свободы.

Судорожно вздыхаю в попытке унять волнение – тем более нужно торопиться – и шагаю к окну. Подношу руку к металлической, украшенной резьбой ручке и дергаю, но створка не поддается. Стекла в оконной раме мелодично позвякивают в ответ на мои движения, да и только. Проверяю замочки, щелкаю шпингалетами, снова тяну на себя, и недоуменно смотрю на не сдвинувшуюся ни на сантиметр створку. В груди просыпается жуткое, тревожное чувство. Теперь становится понятно, почему впервые за несколько дней Рейнхард позволил себе уснуть со мной рядом. Кидаюсь к выходу, толкаю дверь в гостиную и… ничего! Ничегошеньки вообще! Меня заперли в спальне! Причем, судя по всему, магически заперли.

Вот знала я, что не может быть все так просто. Со злости пинаю ногой неподдающуюся створку и вытираю ладонью вскипевшие на глазах слезы обиды. Что ж в эту ночь все настолько наперекосяк? Если б я верила в знаки, решила бы, что меня что-то усиленно уводит от этого побега.

Поворачиваюсь спиной к двери, прислоняюсь к шершавой деревянной поверхности и задумчиво обвожу взглядом комнату. Что же мне делать?

В голову закрадывается совершенно уж шальная мысль – если у меня получилось усыпить оборотня обычным заговором, который в нашей деревне каждая третья знает, то вдруг и шепоток от закрытых дверей поможет?

У меня этих самых заговоров в голове вагон и маленькая тележка. Местность у нас была такая – шепотками лечили все от насморка и до ветрянки, к фельдшеру, конечно, тоже обращались. Но, как так – на прием и без того, чтоб под дверью не пробубнить заветные слова?

Заговоры делали на урожай и на погоду, на хорошего жениха и чтоб корова доилась, чтоб ласка цыплят не утащила и чтоб грибы и ягоды хорошо находились... Помогали они или нет – как знать – но пошептать на удачу перед каким-нибудь делом считалось традицией. Кто ж знал, что в этом мире знакомые с детства речитативы будут иметь такую силу?

Подхожу опять к окну, осторожно провожу пальцами по металлической ручке, ощущая на кончиках странное жжение, не такое сильное, чтоб отдернуть руку, но достаточное, чтоб поморщится от неприятных ощущений, рисую нужный узор и, волнуясь, произношу:

– Братец-месяц, серебристый, прошу тебя защитника славного, – в горле пересыхает, и звук получается совсем тихим и немного хриплым. – Пускай мои оковы спадают, как снег по весне тают, все дурное исчезает! Да будет так!

На секунду на ручке, резной раме, тонком оконном стекле проявляется странная ажурная золотистая вязь, похожая на зимние морозные узоры, которая, ярко вспыхнув, рассыпается искристым песком и бесследно пропадает.

– Спасибо, братец-месяц! – прижимаю пальцы к губам и распахиваю створку.

Сорочка падает к ногам, превращаясь на полу в белесое пятно, а на подоконник уже ступают сильные тонкие лапы. Мешок в зубах мешает держать равновесие, и теперь я отчетливо понимаю, зачем лисицам такой пушистых хвост.

Ловко перебегаю по тонкой ветке и стволу, спрыгиваю на землю и стремглав бросаюсь к озеру.

В водах прохладного пруда во всю уже плещется ночная гостья. Я тихонько подкрадываюсь, чтобы не спугнуть выдру, и приседаю под кустом. Зверек насытившись и поплавав вволю, совсем не чувствует моего присутствия, лишь только раз настороженно подняв голову и обшарив бусинами глаз растительность на опушке.

Нарезвившись всласть и поныряв животное, наконец, делает то, что мне как раз и нужно – направляется в сторону забора.

Из своего укрытия выбираюсь, когда выдра уже на середине пруда, и тоже тихонько захожу в воду, стараясь даже тихим плеском не выдать своего присутствия и держать мешок так, чтоб хотя бы половина вместимого осталась сухой. Но зверек, видимо, все же о чем-то догадывается, и плыть начинает быстрее, а затем юрко пролазит в узкий, незаметный за кустом барбариса лаз и исчезает. Но мне это уже не важно, главное – я знаю, где находится выход.

Дыра под каменным забором немного меньше, чем я рассчитывала – как раз для небольшой выдры. Но и моя чернобурка не отличается крупными размерами, а немного расширить отверстие совсем не составляет труда для лисьих лап.

Сделав подкоп пошире, протискиваюсь в узкую нору и через каких-нибудь две минуты уже стою с другой стороны ограды. Сердце бешено колотится где-то в районе яремной ямки, грозя вот-вот выпрыгнуть из груди. Неужели у меня получилось? Неужели я сумела? До сих пор не верится, особенно беря во внимание первые минуты побега.

– Надо было еще заговор на удачу прошептать, – мысленно ворчу и оглядываюсь в поисках укромного места. Превращаться в голую девушку посреди города как-то не хочется. Да и стоит ли? Думаю, гораздо безопаснее спрятаться где-нибудь, будучи в лисьей шкуре, дождаться утра, а там уже можно вновь стать человеком и пойти по делам.

Четкий выверенный звук шагов заставляет мигом похолодеть. Стража! Как же без нее? Периметр дворца обходят регулярно, и это невзирая на расставленные вдоль ограды патрули. Уличные фонари кидают яркие желтые пятна света на брусчатую мостовую и сам каменный забор, не позволяя даже маленькой тени скользнуть мимо.

Прижимаюсь плотно к стене, готовая в случае чего обратно забиться в лаз, но тихий шорох сбоку заставляет осторожно скосить глаза. Маленькая выдра настороженно застыла в каком-то шаге от меня, так же дрожа от страха. Пячусь назад, ныряя в нору, а спустя секунду туда же протискивается моя подруга по несчастью. И что-то очень уж умное светится в ее темных, похожих на блестящие пуговки, глазах.