— А здесь, наверное, пряности. Или духи.

Она, безошибочно определив источник аромата, потянулась к изящной корзинке, венчавшей собой скульптуру из трех ящиков. Но в это время повозка подпрыгнула снова, да так сильно, что Гведолин швырнуло на ящики. Корзинка дрогнула. И упала.

Послышался звон битого стекла. Душный знакомый запах затопил маленькое пространство повозки.

— Что ты наделала, Гвен! — ужаснулся Терри. — Нельзя же быть такой неловкой! Все разбилось, посмотри. За такое торговец нас не похвалит. И так брать не хотел…

Гведолин расширившимися от испуга глазами смотрела на корзину. Половина флаконов вывалилась и разбилась. Их содержимое медленно просачивалось сквозь щели в крышке широкого закрытого ящика.

— Я не специально, нет, не специально, — твердила она, собирая осколки обратно в корзину. Подолом платья вытерла оставшиеся на ящике подтеки.

— Давай сюда, — Терри выхватил из ее рук корзину и засунул за цветастый коврик, подперев еще одним. — Ты просто ходячая катастрофа, Гвен. Вечно я с тобой в истории влипаю.

Гведолин всхлипнула.

— Не реви, — мягко приказал Терри, выглядывая в окно.

— Далеко еще? — тихо спросила она.

— Не очень. Но могли бы до самого города доехать, если бы не твоя неуклюжесть. Как только лошадь перейдет на шаг, прыгаем. Будем надеяться, торговец не заметит нашего отсутствия, а когда заметит, будет поздно.

Повозка замедлила ход довольно быстро. Потом и вовсе остановилась.

— Пора, — шепнул Терри.

Они отодвинули кожаный полог и спрыгнули на землю, как раз для того, чтобы нос к носу столкнуться с побагровевшим лицом торговца галантереей.

— Быстро доехали! — как можно проще сказал Терри. Повертел головой, озираясь. — Но это не город, ведь так, любезный?

Торговец принюхался.

— Нет, покуда, — ворчливо ответил он. — Проверить решил, показалось, разбилось что-то.

— Мы ничего не заметили, правда, Гвен? — невинно поднял брови Терри. — А погода стоит чудесная, не прогуляться ли нам до города пешком?

Вопрос предназначался Гведолин. Не нужно было задирать голову вверх, чтобы удостовериться — скоро будет гроза. Хмурые серые тучи затопили все небо до края земли.

Первая гроза этой весной.

— Да, конечно, — ответила она. — Меня совершенно укачало в повозке. Лучше нам пройтись.

— Всего хорошего, любезный.

Взявшись за руки, они быстро свернули с наезженного тракта на еле заметную тропинку, тянущуюся вдоль края леса. Гведолин украдкой обернулась. Торговец, конечно, им не поверил — полез в повозку проверять товар. Вряд ли он погонится за ними, бросив поклажу и лошадь посреди поля. Значит, им удастся выиграть время, а когда торговец поедет мимо, нужно будет просто пересидеть, укрывшись за ближайшими кустами.

Так они и сделали. Единственное, от чего их не спасли кусты и деревья, был яростный косой ливень, отхлеставший лес злыми водяными плетками.

В таверну с незамысловатым названием «Пит и куры» они вошли вымокшими до нитки. Все столики оказались заняты; в очаге весело потрескивал огонь, над которым худой мальчишка жарил на вертеле кабанью тушку. Между посетителями, довольно кудахча, вольготно сновало несколько кур, подтверждая любовь хозяина к домашней птице. На коленях у хамоватого вида мужчин, одетых, словно разбойники с большого тракта, сидели девицы фривольного поведения. Всюду слышался разнузданный веселый смех; пахло кислой капустой, немытыми телами и пивом.

Терри, крепко обхватив Гведолин за запястье, скоро прошествовал через всю небольшую залу к двери, из которой появлялась с кушаньями и куда уходила с грязной посудой молоденькая разносчица.

Когда девушка, возвращаясь от очередного посетителя, улыбаясь встречным клиентам и замахиваясь пустым подносом на выпивших горлопанов, норовящих поймать ее за подол, поравнялась с ними, Терри тихо попросил:

— Нам бы комнату и чего-нибудь перекусить, красавица.

Гведолин видела, как Терри быстро вложил что-то разносчице в руку, и это что- то так же быстро исчезло у нее за корсажем. Она кивнула и скрылась за дверью.

— Снова тратишься? — едко зашипела Гведолин.

— Гвен, прекрати, мне начинают порядком надоедать твои упреки. — Он снова схватил ее за запястье, мягко подтолкнул к темному углу залы. — Что ты хочешь? Спать в мокром платье в хлеву возле этого прекрасного заведения? Я вот, не поверишь, мечтаю о кровати. И о порции кабаньих ребрышек.

Гведолин оставалось лишь вдохнуть. Терри не переубедишь. Да, она привыкла экономить каждый тори. Он, видимо, привык тратить. В этом они совершенно разные.

Разносчица вернулась меньше чем через огарок, поманила за собой по крутой спиральной лестнице, ведущей на второй этаж. Комнатушка оказалась довольно убогая, но чистая. Из мебели в ней находилась довольно большая кровать с деревянной побитой временем и клиентами спинкой, два стула и стол. На широком подоконнике — о, чудо! — тускло блестел жестяной кувшин для умывания, в углу притаился тазик.

Девушка, горячо уверив их в том, что еду она принесет через пол свечи, ни огарком позже, мило улыбнулась Терри и удалилась, колыхнув бедрами напоследок.

— Все девицы тебя любят, да? — дурацкий случай с разбитыми духами и противный ливень пошатнули и без того хрупкое душевное равновесие Гведолин. Она пыталась развязать намокшую шнуровку, стягивавшую лиф платья, но холодными негнущимися пальцами у нее это выходило плохо.

— Ага, — довольно хмыкнул Терри, подходя к ней ссади и помогая распутать узел. Его пальцы — как ни странно горячие, развязывали шнурок за шнурком, и вскоре тяжелая намокшая ткань поддалась, капитулируя к ногам Гведолин бесформенной серой массой. — А большая часть этих девиц очень любит золотые тори. Очень-очень. Гораздо больше, чем такого угрюмого всезнайку, как я.

Гведолин быстро избавилась от остатков одежды, накинула на себя короткую простынь, в сложенном виде лежавшую на кровати. Видимо, простынь здесь использовали в качестве полотенец. Растрепала вымокшие волосы, с недоумением уставилась на Терри — почему он не снимает мокрые вещи?

Подкинув дров в камин, тлеющие угли которого с удовольствием разгорелись, облизав поленья оранжевыми язычками пламени, Терри подошел к двери, прислушался — не поднимается ли кто по лестнице. Похоже, кабаньи ребрышки и впрямь занимали его больше мокрых насквозь штанов и рубахи.

Через пол свечи, как и обещала, в дверь постучалась хорошенькая разносчица. От принесенного ей подноса исходил настолько аппетитный аромат, что Гведолин, от усталости и холода даже не думавшая до этого о еде, едва не захлебнулась слюной. Она еле дождалась, пока девушка покинет комнату, оставив их один на один со столиком, на котором теперь громоздились два блюда с жирными подрумяненными ребрышками, оккупированными гарниром из печеной картошки с луком. Ржаной округлый хлеб, щедро посыпанный зернышками тмина, манил глянцевой корочкой. Квашенная хрустящая капуста исходила кислым соком. Композицию довершали две довольно корявые фаянсовые чашки, наполненные каким-то напитком, несомненно, горячим — от чашек поднимался легкий призрачный дымок.

Такого пиршества Гведолин не видела за всю ее убогую жизнь в работном доме. Домашняя еда. Жирная, горячая, ароматная. Она накинулась на нее, словно бездомная оголодавшая собака. Немного утолив голод, краем глаза она отметила, что Терри скинул, наконец, мокрую одежду, аккуратно развесил ее на спинке стула для просушки. Неторопливо подобрал платье Гведолин, повесил на другой стул. Обнаженный и слегка посмеивающийся он сидел, греясь, возле каминной решетки, а пламя играло в прятки с его подсыхающими льняными волосами.

Гведолин казалось, что одной тарелки ей будет мало, но обглодав последнее ребрышко, осознала, что больше не проглотит ни крошки. Оторвавшись от тарелки, она с недоумением поинтересовалась, почему Терри ничего не есть.

— Не пропадет, не переживай, — хмыкнул он, поднимаясь с пола, потягиваясь, как ленивый кот.

Гведолин стыдливо отвернулась.