— Но он весь обгорел, господин полковник… Ему нужна медицинская помощь, — осмелился возразить врач.

— Что? Помощь? Какой помощь русскому? Вы с ума сошель! Здесь госпиталь для немецкий зольдат унд официр!

— Но, господин полковник, этот человек старался для немецкого служащего, стало быть, для Германии, — оправдывался Солдатенков. — Он помог тушить пожар старосте. Говорят, вытащил из огня его супругу.

— Э… бросьте! — Вернер сморщился. — Я не хочу слушать! Уберите этот человек. Скоро! Даю вам пять минут.

— Слушаюсь, господин полковник.

— Выполняйте приказаний!

И Солдатенков послушно вызвал машину, а когда она остановилась у подъезда, двое санитаров из русских военнопленных вошли в приемный покой. Санитары вынесли из палаты на носилках человека с забинтованным лицом и руками. Носилки втолкнули в кузов санитарного фургона.

Солдатенков был спокоен: он выполнил приказ, от него больше ничего не требовалось.

Шофер из русских военнопленных не понимал, зачем человека, которого только утром доставили в госпиталь, повезут в какое-то другое место. Но это его не касалось, он привык повиноваться без возражений. Его дело молчать.

Щелкнула дверца кабины, и рядом с шофером оказался Солдатенков — доктор из госпиталя.

— Поехали! — приказал он.

Шофер включил зажигание, нажал на стартер. Но мотор не заводился. Врач метнул в сторону шофера рассерженный взгляд.

— Быстрей! — приказал он. — Быстрей! Больного везем.

Шофер заметил: Солдатенков начал волноваться: часто затягивается сигаретой и пальцы его дрожат. «Почему он нервничает? Куда так спешит?» — думал шофер.

Он утопил головку стартера до отказа. Мотор фыркнул, кабина вздрогнула, и санитарная машина выехала за ворота госпиталя.

И вдруг шофер услышал удивившие его слова. Солдатенков сквозь зубы ругался и сетовал:

— Изверги эти немцы! — шептал он. — Не приняли раненого в госпиталь. Куда теперь его везти? Обратно в эту чертову Выпь велено. А там и больницы-то нет. Хоть в сугроб выбрасывать, а он совсем плох, еле дышит. Кто его там примет!

Шофер побоялся что-нибудь сказать, но в душе был совершенно согласен с доктором. Еще в лагере военнопленных он узнал, как фашисты обращаются с советскими людьми.

Столяров и Колос ждали санитарную машину на лесной дороге, ведущей к селу Выпь. Ночь давно сменилась утром, а известий из города не поступало.

В напряженной тишине было слышно, как в овраге фыркают и звенят уздечками промерзшие лошади.

Геннадий, чтобы согреться, прыгал на одной ноге, бил рукавицей об рукавицу и то и дело осведомлялся у Алексея насчет времени.

Наконец откуда-то донеслось гудение мотора.

— Они! — сказал вслух Колос, хватая Алексея за рукав. — Надо выводить лошадей.

— Подожди, — остановил его Столяров. — Если свернут сюда, тогда действительно они. А может, кто другой едет?

Еще с минуту они постояли, стараясь не шуметь.

Скоро появилась машина. Она медленно передвигалась по заснеженной дороге, а когда подошла поближе, разведчики увидели на ней красный крест.

— Лошадей! — крикнул Столяров.

Геннадий сорвался с места и бросился прямо по снежной целине в овраг.

Алексей вышел из-за деревьев и направился навстречу машине. Он бежал, увязая в снегу, и ветки кустарника царапали ему лицо. Уже на опушке Алексей остановился, тяжело дыша.

«Стоп! Спокойней!» — приказал он себе и на всякий случай снял автомат с шеи, непослушными пальцами спустил предохранитель.

Машина остановилась метрах в пятидесяти от леса. Хлопнула дверца — из кабины вышел невысокий человек в шапке-ушанке. «Наверное, Солдатенков!» — подумал Алексей.

Он не знал врача в лицо. Шерстнев описал Алексею только его приметы. Да передал пароль.

Не спуская замерзшего пальца со спускового крючка, Алексей зашагал навстречу фигуре в белом халате, накинутом поверх пальто. Ступал осторожно, зорко следя за каждым движением незнакомца.

«Все может быть, — думал Алексей, — и провокация тоже».

Но в руках у человека не было оружия. Да и выглядел он отнюдь не воинственно. Грузная фигура, круглое, добродушное лицо, толстые губы, небольшие немигающие глаза.

— Больной прибыл? — спросил Алексей.

— Прибыл, — ответил незнакомец в белом халате. — Температура высокая.

Это была условная фраза. Услышав ее, Алексей опустил автомат. Они немного отошли от машины.

— А шофер? Как быть с шофером? — спросил Алексей.

— Боится партизан. Как вас увидели, я сказал, чтобы он тихо сидел, а я пойду, сам улажу дело… Но не спускайте с него глаз, а то как бы не угнал машину.

Алексей направил автомат на машину, где виднелось позеленевшее от страха лицо шофера. Тот, видно, читал мысленно себе отходную.

— Ну а что с Готвальдом? — вырвался у Столярова нетерпеливый вопрос.

Солдатенков вполголоса рассказал, что все идет по плану. За день до пожара в селе Выпь он положил курсанта, как безнадежного, в изолятор. Туда же принесли по его приказу и привезенного с пожара Готвальда. А когда полковник Вернер приказал убрать русского, он выполнил его указание. Убрал. Но только не Готвальда, а курсанта. И вот теперь этот человек лежит в санитарной машине.

— Завтра Готвальда переведем обратно в палату. Скажу, что стало лучше.

— Осматривали его лицо?

— Да.

— Похоже на ожоги?

— Вполне. Я бы сказал — мастерская имитация. Кто это делал?

— Адам Григорьевич. Кстати, он передавал вам привет.

Лицо Солдатенкова озарилось улыбкой, но он сразу помрачнел.

— Да бедняга и сам подпекся изрядно на пожаре. Не жалел себя. Руками схватился за что-то горячее — кожа сошла. От волос и бровей ничего не осталось.

Какие-то теплые слова рвались у Алексея из души. Валентин, такой молодой, красивый, лежит теперь в госпитале, среди врагов, да еще мучится от ожогов… А ведь говорили — не лезь! Достаточно и того, что сделал с твоим лицом Адам Григорьевич. Нет, не послушался. Какой героизм!

А Солдатенков? Он уже не молод. Как пошел он на это трудное задание? Вот сейчас они идут, разговаривают, а на них смотрит шофер санитарной машины. Кто он — друг или враг? Ведь Солдатенкову надо вернуться в город, иначе немцы всполошатся. В госпитале начнется повальный обыск, и тогда — пропало.

Надо сказать врачу что-то теплое, ободряющее. Но Столяров не успел. Послышался скрип полозьев и звяканье уздечек. Это подъезжал на санях Колос с другими партизанами.

Странное чувство испытывал Алексей, когда он в партизанском лагере допрашивал выкраденного курсанта. Адам Григорьевич так хорошо организовал лечение обожженного курсанта, что тот через два дня пришел в себя, а еще через несколько дней мог сидеть и говорить. Алексей знал по опыту, как важно во время допроса следить за выражением лица пленного. Это помогает понять ход мыслей, иногда убеждает в искренности показаний, иногда выявляет их ложность. Нет, не только глаза — зеркало души. Зеркало — все лицо.

А теперь перед Столяровым сидел человек как бы без лица, вернее, с лицом мертвым, безжизненным, скрытым бинтами. И оттого Алексея не покидало ощущение, что он беседует с маской.

И Алексей и Колос прекрасно понимали, что жизнь Готвальда да и судьба всей операции зависят теперь от этого пленного. Пока Валентин не будет знать все или почти все о своем оригинале и его знакомых, друзьях, начальстве, он беспомощен. Его могут разоблачить в любую минуту. Успех допроса — успех всего задуманного дела.

Курсант охотно назвал свое имя и фамилию — Зотов Сергей Иванович. Но когда Алексей попросил его назвать место, откуда его привезли в госпиталь, тот опустил голову и промолчал.

— Хорошо, — сказал Алексей, — тогда я подскажу вам: Блестковская школа абвера.

Зотов снова промолчал. Колос и Столяров переглянулись. А что, если Шерстнев что-нибудь напутал? Или вдруг пленный откажется давать показания? На минуту Алексей ощутил под ложечкой неприятный холодок. Нет, надо заставить пленного говорить.