— А вот прочти — узнаешь.

Староста достал очки и, водрузив их на толстый, в синеватых прожилках, нос, зашевелил губами:

— «Справка. Настоящая выдана Попову Алексею Петровичу в том, что он действительно является шофером Наркомата лесного хозяйства и командируется в город Могилев сроком на двадцать пять дней».

Кончив читать, Барабаш поднял на Степана мутный взгляд маленьких серых глаз.

— Где нашел? — сурово спросил он.

— А вон там, в кармане убитого, — ответил Степан.

— Что это еще за Попов?

— Да мой сосед, сапожник.

— Так ведь его не Поповым зовут. Я сам видел его паспорт.

Степан молча подвел старосту к одному из трупов, валявшихся как раз под окнами дома, где жил Алексей. Убитый лежал на спине, широко раскинув руки. На его обезображенном, видимо, взрывом гранаты лице запеклась кровь. Гимнастерка тоже темнела пятнами крови.

Староста стащил одной рукой кепку, другой осенил себя крестным знамением.

— Царствие небесное, — проговорил он со вздохом. — Ничего не понимаю. Почему он Попов и зачем под пули полез?

— Вот в этом-то и дело: не простая птица был твой сапожник.

Это давно подозревал и сам староста. Недаром же прихрамывающий сапожник почему-то интересовал полицию и оттуда часто поступали запросы относительно его поведения, а также наказы, в случае если поведение Степанова соседа покажется подозрительным, немедленно сообщить начальнику полиции.

Заметить что-либо подозрительное в поведении сапожника, тихого, непьющего человека, староста не мог, о чем неоднократно и докладывал своему начальству. Тем не менее сейчас Барабаш вздохнул облегченно: одной заботой меньше.

В кармане убитого он нашел синюю карточку — вид на жительство, выданный сапожнику Пичугину полицейским управлением.

— Так кто же он — Пичугин или Попов? — то и дело бормотал староста.

— Да кто его знает, — мрачно сказал Грызлов. — Как же ты это проморгал, староста?

— А ты что смотрел? По соседству живешь. Давно шлепнул бы.

— Я на железной дороге сутками дежурю и видел его не часто. Да и не мое это дело. Ну ладно. Прощевай. Разбирайтесь тут сами. Мне на дежурство пора.

Пелагея Ивановна, хозяйка сапожника, показала, что дома она не ночевала, задержалась у знакомых и, услышав стрельбу, побоялась выйти на улицу.

Утром пришла домой, видит — стекла побиты, а жильца нет. Когда ей сообщили, что он лежит убитый напротив ее дома, она тяжело опустилась на лавку, запричитала. Потом кинулась к своему жильцу, и ее с трудом удалось оттащить.

— Ну, ну, — прикрикнул на нее староста, — будет тебе выть-то! Кто он тебе? Сын, что ль?

Но Пелагея Ивановна не ответила. Разве могла она объяснить старосте, что за эти месяцы привязалась к своему жильцу, как к сыну… Да и в доме такой мужик был дорог: и воды принесет, и дров наколет.

— За что же ею порешили-то? — спросила она, поднимая на Ивана Архипыча мокрые глаза.

— А кто его знает… Поди разберись.

После ночного налета вернулось из Краснополья только семеро солдат, из них трое раненых. А посылал Штроп шестьдесят. Оставшиеся в живых рассказывали, что партизан было по крайней мере целый полк.

Когда один из уцелевших жандармских унтеров позвонил ночью Штропу и рассказал ему о разгроме наряда в Краснополье, тот похолодел. Попался! Он, опытный руководитель секретной службы, прошедший такую большую школу, попался как мальчишка. Попался на ловко подкинутую приманку. Позор! Какой позор!

В трубке, которую он держал в руке, гудел взволнованный, прерывистый голос жандарма. Но Штроп не мог вымолвить ни слова. Наконец до его сознания дошло, что унтер о чем-то настойчиво его спрашивает.

— Да, да, слушаю, — сказал главный следователь.

— Какие будут приказания, герр оберштурмбанфюрер?

— Приказания? — переспросил Штроп, с трудом овладевая собой. Он бросил взгляд на листок бумаги, лежавший на столе, и жестко приказал: — Возьмите людей, машину и как можно скорей на Авиамоторную улицу. (Это был адрес Крюкова.) Повторяю: как можно скорей! Дом семнадцать. Заберите всех, кто там окажется. Всех!

— Слушаюсь!

Отдавая это распоряжение, Штроп почти не сомневался в его бесцельности. Конечно, если этот парикмахер подослан к нему подпольщиками или каким-нибудь большевистским разведчиком, то вряд ли он дожидается дома сотрудников гестапо. Так и оказалось. Минут через сорок унтер снова позвонил Штропу и доложил, что дом номер семнадцать оказался запертым. Когда дверь взломали, то выяснилось, что квартира пуста.

Анализируя причины своей неудачи, Штроп пришел к выводу, что он допустил крупную ошибку, попытавшись единым махом покончить с подпольем, захватив его главаря. Напрасно он вознамерился подобраться к самому сердцу тайной организации большевиков и остановить его биение. Старого волка провели, и как провели! Штропу становилось не по себе при мысли о предстоящих неприятных объяснениях с начальством.

Но самый большой сюрприз ожидал его днем, когда к нему в кабинет вошел Венцель и сообщил, что среди убитых обнаружен некто Попов.

— Попов? — задумчиво переспросил Штроп.

— Да, тот самый шофер из Москвы. Помните, раненный в ногу… Староста прислал его документы. Вот они.

— Так ведь он же умер от тифа — тот, раненный в ногу, которого мы принимали за генерала Попова… Чертовщина какая-то…

Венцель, следя за выражением лица Штропа, положил на стол синюю картонную карточку — вид на жительство на имя Пичугина.

Едва взглянув на фотографию, Штроп все вспомнил. Некоторое время, потрясенный, он сидел неподвижно, покусывая губы.

— Где найдены эти документы? — хрипло спросил он.

— В кармане убитого. Напротив дома, в котором собрались бандиты.

— Но как он там оказался? Значит, он выбрался из госпиталя живым?

— Он жил под чужой фамилией, — бесстрастно объяснил Венцель.

— Значит… — начал Штроп, вопросительно глядя на своего собеседника. — Значит, ему не только помогли бежать, но еще и снабдили фальшивыми документами? Генерал не генерал, но, видно, не простой человек.

— Это был именно тот, кого мы искали, — закончил Венцель.

Штроп забарабанил пальцами по столу, посматривая на начальника полиции. Тот, глядя перед собой, курил сигарету.

Несколько минут они молчали.

— Плохо, штурмбанфюрер, очень плохо, — проговорил наконец Штроп.

— Почему же плохо?

Шеф гестапо метнул на своего заместителя раздраженный взгляд.

— Почему? Ты хочешь, чтобы я объяснил тебе почему? Надо быть круглым идиотом, чтобы не сообразить, что у нас в руках был опытный большевистский разведчик! Недаром он был в компании с тем самым секретарем обкома, о котором донес Борис Крюков. А может, это и есть тот самый секретарь? Парикмахер как доносил: секретарь живет в этом доме или должен туда явиться?

Венцель молчал. За месяцы совместной работы со Штропом он пришел к выводу, что его начальник слишком старомодный и недостаточно гибкий работник. Венцель просто удивлялся, как еще держится он на своем посту. Слишком уж прямолинеен.

— Почему вы говорите «был»? — сказал Венцель. — Он есть. Он жив. Просто взять его еще не удалось.

Лотар Штроп вопросительно смотрел на штурмбанфюрера.

— А кто же убит?

— Я не вижу причин для волнения, — продолжал Венцель. — На вашем месте я нашел бы, что сообщить в Берлин. Не обязательно рассказывать правду. Тем более что мы еще не знаем правды. Напишите, что гестапо нанесло подполью существенный удар: выследило важного руководителя красных и захватило его. Но он при попытке к бегству был убит. Неплохо звучит, а? Что вы, не знаете, как составляются эти донесения?

Тонкие губы Штропа дрогнули в усмешке:

— Раньше мне никогда не приходилось вводить в заблуждение вышестоящее начальство.

— То раньше, — Венцель пожал плечами. — А теперь мы в России. Специфическая страна. Специфические условия. Надо приспосабливаться. Мы не можем сообщать в Берлин абсолютную правду. Боюсь, что нас не поймут. Им ведь там все кажется проще.