Бунцев тайком глянул на Нину, сморщился и стал карабкаться по крутому откосу.

Телкин лежал на том самом месте, где утром лежал Бунцев, взявшийся караулить первые, самые трудные после ночных событий часы.

Раскинув ноги в коротких немецких сапогах, уткнувшись в скрещенные руки, штурман глядел на степь, где стремительно скользили тени облаков, и трава непрерывно меняла краски: желтая и бурая под солнцем, в тени облаков она густо зеленела, а в овражках и впадинах наливалась синевой.

Вдали полз паровозишко, тянул за собой длинный состав. Темные жгуты дыма висели над составом, ветер рвал их и расшвыривал над степью, смешивал с облаками.

Справа, не дальше, чем за километр, за канавами, обросшими боярышником, торчал серый, угрожающий перст кирки или костела и виднелись крыши села, спрятанного в неглубокой долине.

Слева за речушкой жирно поблескивала пахота и тоже желтели и синели травы.

Телкин заслышал шорох, повернул к Бунцеву строгое лицо и засиял.

— Вы, Александр Петрович?.. — тихо сказал он. — Отоспались?

Бунцев лег рядом, легонько толкнув Телкина, прижавшись к его плечу.

— Ну, Толя, как тут? Все тихо? — спросил Бунцев.

— Тихо, — сказал Телкин. — В селе звонили в двенадцать ноль-ноль. А в одиннадцать две телеги проехали вон там. Спустились в лощину и больше не появлялись.

— Ни машин, ничего?

— Ничего, Александр Петрович.

— А с той стороны?

— И с той тихо…

Бунцев почесал бровь.

— А ведь нас давно искать должны, — сказал он. — Значит, растерялись. Не знают, куда кинуться.

— Александр Петрович! — сказал Телкин. — Как вам в голову пришло такое?.. Я, честно сказать, в живых вас не считал… Думал, вместе с самолетом… А вы не только живы-здоровы, вы еще нападаете…

— Не моя заслуга, — сказал Бунцев. — Я ж говорил, Ольгу благодари. Не она — сам знаешь, что было бы.

— Как вы на нас наскочили?

— А это случайность… Сами от фрицевской машины драпанули. Так что героизма тут нема. Как Ванька Добряков говорит, помнишь: «Нужда научит калачики есть!»

— Александр Петрович! — сказал Телкин. — Я же вам жизнью обязан! Не надо так.

— Не мне ты обязан. Ольге. Я, брат, раком ползать собирался. В том самом лесу отсидеться. Тишком к линии фронта передвигаться, и главным образом на брюхе… Это Ольга, понял?

— Я знаю, она партизанила…

— Ни хрена ты, милый друг Толя, еще не знаешь. Оказывается, партизаны совсем не то, что мы думали… И вообще…

— Что? — спросил Телкин.

— Так, — сказал Бунцев. — Похоже, многое не так, как мы думали… Ты лучше скажи, не сменить тебя? Чувствуешь себя как?

— У меня полный порядок, — сказал Телкин. — Все хорошо.

— А голова?

— Пустяки. Разве это боль?.. Больно мне там было. Там. У фрицев.

— Ладно. Ничего, — сказал Бунцев. — Ты здесь, и ладно.

Телкин повернулся на бок. Бунцев только сейчас заметил, какие мешки набрякли под глазами у штурмана, какая серая у него на лице кожа. А может, это только казалось, что серая. Может, щетина обманывала.

— Нет, не «ладно», Александр Петрович, — сказал Телкин. — Я ж всего еще не успел рассказать… Голова — это мне солдаты двинули, когда дрался… А майор, который допрашивал, он не бил… Он меня пальцем не тронул!.. Он, знаете, что первым делом приказал? Вещи мне вернуть, врача позвать, накормить меня! Вот что он приказал, гад!

— Ты спокойней, — сказал Бунцев. — Спокойней.

— Вы не были там, — сказал Телкин. — Вы там не были… Он, гад, внушал, что заботится, что никаких военных тайн ему не надо. Только скажи, мол, кто еще прыгал? Летчиков они обязаны найти, дескать, чтобы их за диверсантов не приняли. Одно, мол, дело — сбитые летчики, военнопленные, а другое — диверсанты. На диверсантов-де законы не распространяются. Диверсантов без суда расстреливают… Чуешь?

— Ловко, — сказал Бунцев.

— Я ему сначала ничего не говорил. Молчал. Тогда-то он и отправил меня лечиться да завтракать.

— Сначала? — спросил Бунцев. — Погоди. Что значит сначала?

— Вы не были там, Александр Петрович, — повторил Телкин. — Не бойтесь! Я этому майору баки залил доверху. Я же не совсем чокнутый, понимаете! Думаете, я не сработал, почему он такой ласковый, этот майор? Я сработал! Я сразу сработал, что он мне особую пакость готовит… И подумал: мне отсюда ходу нет, так я, гады, сделаю вид, что раскис. Я вам, гадам, таких песен напою, что вы почешетесь! Вы у меня такие аэродромы полетите бомбить, что не рады будете! А тогда уж бейте, пытайте, стреляйте, все равно! Все-таки я, безоружный, пленный, баки вам залил и урон нанес! И никакими пытками вы этот урон не восполните!

— Досталось тебе… — сказал Бунцев.

— Я одного боялся, — сказал Телкин. — Я боялся, что не получится у меня. Понимаете? Боялся, сорвусь. Ведь в шкуру предателя лезть надо! А как в нее лезть, если каждую секунду по рылу этому майору въехать хочется?

— Влез же… — усмехнулся Бунцев. — Показал им МХАТ!

— Влез, — сказал Телкин. — А знаете, что мне помогло? Вернее, кто помог?

Бунцев молчал.

— Сам немец мне и помог, — с горечью сказал Телкин. — Он, гад, страшную вещь сказал. Сказал, что теперь, после плена, мне обратного ходу нет… Вот тут я на самом деле растерялся. А фриц решил, что я окончательно скис. И тут уж его обмануть нетрудно было.

— Да-а… — протянул Бунцев.

— Я ему отличные ложные аэродромы показал, — нервно рассмеялся Телкин. — И биографию себе сочинил — лучше не выдумаешь. А вместо собственного адреса — адрес нашего соседа, милицейского опера подкинул. Так что, если адресочком воспользоваться вздумают, как раз куда надо попадут… А вы знаете, зачем они меня на расстрел везли?

— Знаю, — сказал Бунцев. — Ты говорил. Знаю.

— Меня что тревожит? — спросил Телкин. — Меня тревожит, что Миних, или как его там, успел какие-нибудь снимки сделать, а фотоаппарат мы забыли взять… Надо было взять аппарат, Александр Петрович! А мы забыли.

— Есть из-за чего волноваться! — сказал Бунцев. — Снимки. А мы на что? Мы же все видели… Да если бы ты этого эсэсовца не свалил, он бы стрелять начал.

— У меня руки свободны были! — сказал Телкин. — И нож мне уже дали. Чудно было бы не свалить!.. А ведь они так ничего и не успели толком сообразить, Александр Петрович! Ей-богу, не успели! Наверное, думали, кто-то из своих прикатил. Стояли, как телки!

— А ты что подумал?

— Я подумал, десант, партизаны или наши просочились, разведка… Только на вас не подумал.

— Да, — сказал Бунцев. — В том и сила… В том и сила, что никто тебя не ждет, а ты — вот он!.. Я представляю, что у них в штабах сейчас делается!.. А мы им, гадам, еще сюрпризиков подкинемПодкинем, Толя! Я тебе говорю! Тем более — нас же целый отряд. Пять человек! И венгр с нами. А он эти края знает!

— К своим побыстрей надо, Александр Петрович!

— Это само собой. Только здесь, в тылу, дороги особые, Толя. Я уже убедился. Чем шумней и дольше по ним идешь, тем они безопасней и короче… Ничего! Тебе это тоже усвоить предстоит. Так что готовься заранее.

— Да, — сказал Телкин. — Верите, там, у ямы, я никак на вас не подумал.

— А я тебя встретить не думал, — сказал Бунцев. — Так что считай, квиты мы. И хватит на эту тему. Давай о чем-нибудь другом… Письма-то твои целы, говоришь?

— Целы! — сказал Телкин и улыбнулся. — Письма целы… Может, пока нас не было, новые пришли… Лишь бы их обратно не отправили. Ведь нас погибшими числят.

— Да, числят, — сказал Бунцев. — Мы, брат, потерянный экипаж. Но ты еще напишешь своей Катеньке… Смотри, на свадьбу не забудь пригласить!

— Лишь бы выйти! — сказал Телкин. — А вы пригласите, Александр Петрович?

— Невесты нет, — сказал Бунцев.

— Ну да! — сказал Телкин. — По вас сколько сохнет!

— Не на тех женятся, кто по тебе сохнет, милый друг, — сказал Бунцев. — Женятся на тех, по кому сами сохнут.

— Чудно! — сказал Телкин.

— Что чудно?

— Чудно, что вам никто не нравится.