— Верну, — сказал майор Вольф. — Вы, кстати, женаты?

— До этого вам нет дела!

— Опять ошибаетесь, лейтенант. Опять не учитываете моей профессии.

— Чужие письма читать — профессия?

— И чужие письма читать и досконально изучать семейные обстоятельства всех новых знакомых.

— Грязная у вас профессия, выходит!

Майор Вольф улыбался. «Главное, что ты заговорил, милейший! — думал майор. — Ты заговорил, и это главное!»

— Ну, почему же грязная? — спросил он. — Профессия как профессия.

— Сволочная!

— Ах, вы имеете в виду нарушение некоторых моральных норм? Так это пустяки, Телкин! Уверяю вас! Всякий человек немножечко грешен, не так ли? Ну, там — измена жене, лишняя рюмочка, забытый должок, лесть… Со всеми случается, не правда ли?

— Со мной не случалось.

— Молоды вы очень. Двадцать лет! Разве это возраст? Вы еще и жить не начинали, Телкин. Поэтому и смогите на все сквозь розовые очки. Но вы не станете меня уверять, будто все ваши друзья и начальники ангелы во плоти? Не станете, верно?

— Вас уверять — время тратить.

Майор поиграл карандашом, укоризненно покачал головой.

— Слова, дорогой лейтенант! Слова! Люди всегда нарушали, нарушают и будут нарушать моральные нормы. Таково уж свойство человеческой натуры. Его порождает неудовлетворение имеющимся… Вы следите за моей мыслью, лейтенант?

Пленный молча скривил губы.

— Итак, — сказал Вольф, — признавая, что людям свойственно нарушать нормы вообще и моральные в частности, надо признать и то, что принципиальной-то разницы между мелким нарушением и крупным не существует! Так? Остается, следовательно, вопрос масштабности. Вы согласны?

— Нет, — сказал пленный. — Не согласен. Мораль-то у нас с вами разная.

— Но, но, но! — поднял ладони майор Вольф. — Чепуха! Мораль извечна и везде одинакова: не убий, не укради, не пожелай жены ближнего своего… Разве не так?

— Нет, не так.

— Э! Не кривите душой, лейтенант! Не кривите!.. Знаете, такие взгляды просто страшны!.. Конечно, не ваши личные взгляды. Страшны взгляды миллионов людей, разделяющих ваши убеждения… Знаете почему? — И так как пленный не отвечал, только горбился и все глядел в сторону, майор пояснил: — Потому что, опираясь на ваш трепет перед нарушением так называемых моральных норм, и существует нынешний мир. Тот самый мир, который вас не устраивает, лейтенант, который вы хотите переделать.

Пленный поднял голову, и майор Вольф заметил тень тревожного удивления на лице штурмана, впрочем тут же скрытую привычной кривой улыбкой.

— Здорово! — сказал пленный. — Вы, значит, тоже против нынешнего мира? Тоже за новый мир? За добрый и чистый?.. Спасибо, объяснили…

Майор видел: пленный волнуется, плохо владеет собой, и Вольфом все сильнее овладевал азарт охотника, предчувствующего удачу.

— Оставьте, Телкин! — сказал майор. — Разве можно так полемизировать? Что же, по-вашему, зло само по себе, а люди сами по себе? Не прикидывайтесь наивным. Коммунисты, кстати, тоже уничтожают своих политических противников. Думаете, нам неизвестно, что происходило в вашей стране в тридцать седьмом году?

— Вы мою страну не трогайте, — сказал пленный. — Не ваше дело.

— Ах, вот как! Сталину, значит, все позволено, поскольку он действует во имя передовых идей!.. А вы убеждены, что он во имя идей действует, а не во имя личной корысти?

Пленный резко выпрямился на стуле. Здоровая рука штурмана сжалась в кулак, кулак побелел.

— Ух ты!.. — вырвалось у Телкина.

Майор с застывшей улыбочкой выдержал бешеный взгляд. Пленный скрипнул зубами, первым отвел глаза. Дышал он тяжело.

Майор снял руку с колокольчика.

— А вы фарисей, — сказал он после паузы. — Впрочем, и фарисей и мытарь одновременно… Чисто русское явление, увы!.. Хотя вы в священном писании не сильны, конечно?

Пленный молчал.

— Н-да… — сказал майор. — Жаль. А ведь именно в священном писании основы нынешней морали и провозглашены, лейтенант. Если вы такой чувствительный моралист, у вас библия со стола не должна сходить… Впрочем, у вас своя библия. «Краткий курс», а?

Пленный поднял лицо.

— Стреляй меня! — сказал он. — Стреляй меня, паразит! Слышишь? Нечего со мной толковать! Враги мы!

Майор Вольф улыбался. Он развел руками.

— Ну вот, заладили: враги, враги! Выкиньте из головы, что я ваш враг, лейтенант! Я теперь ваш единственный друг, если хотите знать. Запомните: друг!.. И давайте покончим с вопросами морали. А то вы снова начнете о плохом и хорошем рассуждать. Выслушайте и поймите меня, лейтенант. Правильно поймите. Вдумайтесь в то, что я вам сейчас скажу.

— Мерзавец, — пробормотал пленный.

Майор Вольф пропустил оскорбление летчика мимо ушей. Оно даже позабавило майора. Оно не мешало, оно скорее помогало идти к цели.

— Так вот, лейтенант, — сказал майор Вольф. — Запоминайте. Мораль — одно из величайших зол, полученных человечеством в наследство от прошлого. Мораль унижает и подавляет настоящую, сильную человеческую личность. И знаете, в чьих интересах? В интересах капитала, жидовского капитала, лейтенант, давно завладевшего миром. Ибо, внушая людям, что следует строго соблюдать нормы морали, захватившие мир жиды крепко держат людей в руках. А сами-то они, Телкин, никакой морали не признают! Не признают, уверяю вас! Они большие политики, а что такое политика, лейтенант? Политика — это самое гнусное нарушение всяких моральных норм, и ничего больше!

Лицо пленного пошло красными пятнами.

— Ишь ты! — сказал он. — Собственному фюреру по самую завязку выдали! Как вас гестапо терпит, а? Ведь это ваш фюрер морали не признает!

— Никто из умных политиков теперь ее не признает, Телкин, — сказал майор. — Бросьте правоверного разыгрывать! Не с политруком говорите… Вы хоть поняли, для чего я столько времени на вас трачу?

Пленный быстро взглянул на майора.

— Как не понять! Хотите убедить, что подлец и честный человек одно и то же. И что только дураки честны, а умные все мерзавцы!

Майор Вольф улыбался.

— Не утрируйте! Не утрируйте! Я хотел сказать совсем иное: всякий умный человек должен быть хозяином своей судьбы! В критические минуты он должен становиться выше заурядных взглядов толпы.

— А я дурак, repp майор! — с издевкой сказал пленный. — Понимаете, дурак! У меня даже фамилия со значением: Телкин. Телок, одним словом, несмышленыш. Выходит, не на того вы напали, герр майор!

Майор покачал головой. Укоризненно покачал.

— Нет, вы не дурак, Телкин, — сказал он. — Вы далеко не дурак. Просто вы попали под власть коммунистических пропагандистов… Но вы не дурак. Вы даже остроумны. И мне вас жаль.

Он вздохнул, передвинул бювар.

— Местное слово, мне вас жаль! И поскольку вы все равно отвечать на мои вопросы отказываетесь, не стану я, пожалуй, с вами возиться. Отпущу я вас с миром.

Пленный с прищуром поглядел на майора.

— Гестапо грозите?

— Да что вы?! Зачем?! Нет!.. Просто отпущу!.. Вы были бы рады, если бы я вас отпустил?

Теперь майор не отрывал взгляда от пленного, подмечая каждое движение Телкина.

— Не отпустите… — глухо сказал пленный.

— А если все-таки отпущу? Представьте себе, что отпущу! Что бы вы стали делать? А? Рассказывали бы о фашистских зверствах?

Пленный, видимо, мучительно колебался, медлил с ответом, не мог решиться…

— Так что же вы бы стали делать, Телкин?

Пленный резко выпрямился, подался к майору:

— Я?.. Вырвись я… Я бы вас еще не так утюжил, как раньше! Не так! Потому — теперь вблизи повидал!

Майор спокойно ждал, пока ярость пленного выдохнется. Он знал — долго это не продлится. Должен наступить спад.

Пленный отер забинтованной рукой губы и обмяк на своем стуле.

— Мне все понятно, — спокойно сказал майор, решив, что пора нанести удар. — Мне-то все понятно, лейтенант. Даже то, что сами вы еще не поняли.