Фролов довольно потер мозолистые ладони. Кожа на руках у него была темной, со следами угольной пыли, въевшейся, кажется, навечно. Лукаво глянув на Сергея, он внезапно спросил:

— А ты, я замечаю, дружище, в крайнюю палатку все заглядываешь. Что, понравилась?

Сергей покраснел. Начальник штаба попал в точку. Его действительно все эти дни неудержимо тянуло к Джамге. Да и не могла она не понравиться. Тоненькая, гибкая, она казалась ему сказочным цветком, случайно заброшенным ураганом в пустыню, цветком прекрасным и диким, как здешняя природа. Эх, если бы только она не была байской женой!..

Фролов улыбчиво смотрел на Сергея. Такой должен нравиться девушкам. Смуглое худощавое лицо, волнистые русые волосы, мягкие, как шелк, доверчивые голубые глаза. Сейчас он старался держаться осанисто, независимо, как человек, знающий, что он поступает правильно. Но перед Фроловым это ему не удалось, и на губах вместо твердой складки вспыхнула озорная мальчишеская улыбка.

Сергей по нескольку раз в день заходил в палатку Джамги. Приносил еду, воду. Но чаще приходил просто так — посидеть, посмотреть на нее. Она вначале дичилась, молчала, но постепенно привыкла к его приходам, прониклась благодарностью и стала даже поглядывать на него с любопытством. Незнание языка не мешало им. Наоборот, придавало встречам какое-то своеобразие. Сергей садился у входа. Дальше Джамга не пускала его. И начинался разговор, больше походивший на детскую игру угадайку. Сергей показывал на какую-нибудь вещь. Она называла ее по-таджикски. Он повторял, безбожно коверкая слова. Она смеялась, довольная. В глазах появлялись искорки, а на щеках — ямочки, которые так нравились Сергею. Он иногда даже нарочно говорил неправильно, чтобы вызвать ее улыбку. Затем роли менялись, но игра продолжалась. Теперь Сергей называл предметы по-русски и заставлял ее повторять. Делал он это с увлечением, забывая обо всем на свете, и время летело незаметно.

Вот и сейчас Сергей только что вернулся от Джамги, оставив ей целый котелок свежей воды. Поэтому замечание Фролова так смутило его.

— Ну что ты, Фролыч, — ответил он в замешательстве. — Просто жаль девушку. Она же почти ребенок.

— Ты-то далеко от нее ушел?

Фролов ласково потрепал русые вихры Сергея и нежно посмотрел на него:

— Все понимаю, друг мой. Она ведь тоже к тебе потянулась. Сердцем почувствовала, что с открытой душой ты, а не для баловства… Думаешь, ей у бека сладко жилось? Ахмед, конечно, к ней благоволил. Еще бы: самая молодая жена, последняя. А она, кроме страха, по-моему, ничего к старику не испытывала. Терпела, не имея другого выхода… Вдобавок еще старшие жены злобу свою на ней вымещали, все делали, чтобы погасить ее необыкновенную красоту. Когда мы обоз отбили, я ее всю в синяках нашел. Каково так жить?..

Слушая Фролова, Сергей впервые подумал о Джамге серьезно. До этого все выходило как-то само собой. Он посочувствовал красивой девушке и принял в ней участие. Но если разобраться, то она — представитель вражеского класса, а он — комсомолец. Как совместить чувства и разум?..

— Рвалась ее душа на свободу. Ой как рвалась, — продолжал Фролов, точно угадав-мысли Сергея. — Не раз бежать хотела. Девушка она гордая, в горах выросла. И красавица. Верно? Такую и полюбить не грех. Да не красней, Серега, все понимаю. Со мной аналогичный случай в молодости был. — Фролов грустно усмехнулся. — В твои годы я дивчину из белогвардейского лазарета увез. Возвращался с хлопцами под утро из далекой разведки, наскочил на их избу, а она и просит: возьми, казаче, с собой, нету мочи жить тут. Взял да и увез! А потом чуть под трибунал не попал из-за этого. Старый подпольщик, говорили, опытный командир, а глупость такую сотворил. Так-то…

— А она как?

— Ничего. Хорошей хозяйкой стала.

— Где же она сейчас?

Начальник штаба низко опустил голову.

— В двадцать четвертом в Гульче от басмаческой пули погибла, — ответил глухо Фролов и, нахмурившись, опять склонился над картой.

В палатке воцарилась тишина. Только далеко в барханах посвистывал ветер. Быстро сгущались сумерки. Сергей снял гимнастерку и с удовольствием растянулся на кошме. Фролов зажег лампу и что-то еще долго высчитывал по карте. Сергей уже начал дремать, когда начальник штаба наконец поднялся.

— Спишь, Серега? — потянувшись, спросил он.

— Нет еще.

— Завтра на рассвете вылетишь в Самаркандский полк. Он стоит южнее… — Фролов подсел на кошму и по карте показал маршрут. — Понял?.. А теперь спать.

Через несколько минут палатка огласилась его могучим храпом. Сергей же долго не мог заснуть, ворочался, курил. Он думал о Джамге, понимая, что завтра расстанется с ней и увидит ли еще когда-нибудь?.. Беспокойные мысли лезли в голову. Сквозь дремоту до него доносились мерные шаги часового да временами заунывный вой шакала. А поток опять томительная тишина. И вдруг над лагерем, словно гром, разорвался отрывистый винтовочный выстрел. В палатку вбежал боец.

— Товарищ начальник! — крикнул он. — Басмачи!

— Спокойно! — резко сказал Фролов, приподнимаясь. — Без паники. Где они? Сколько?..

Через минуту они с Голубевым выскочили из палатки и бросились на выстрелы. В суматохе Сергей потерял Фролова. Добежав почти до границы лагеря, он увидел, что вспышки выстрелов сместились вправо. Хотел было повернуть обратно, но вдруг у крайней палатки заметил две тени. Тени скользнули и замерли, притаившись. Сергей выхватил из кобуры револьвер и крикнул:

— Стой! Стреляю!

В ответ не раздалось ни звука. Потом кто-то вскрикнул и глухо, протяжно застонал. «Джамга», — мелькнуло в голове. Не раздумывая, Сергей рванулся вперед, рывком откинул полог палатки. В глубине ее кто-то находился. На Сергея надвинулась большая, явно не женская фигура. Послышалось тяжелое, как после бега, дыхание. Голубев вскинул револьвер, но выстрелить не успел. Сильный удар сзади по голове свалил его с ног.

Очнулся Сергей от мягкого прикосновения: кто-то осторожно бинтовал ему голову. Он медленно открыл глаза и увидел склонившегося над ним санитара. В бледном свете начинающегося утра настороженно трепетала парусина палатки.

— Где Джамга? — спросил Голубев.

— В санитарной палатке… Только не делайте резких движений.

Но Сергей уже не слышал его. С усилием поднявшись, он не совсем уверенной походкой направился к санитарной палатке. Голова кружилась, ноги стали тяжелыми и непослушными. Навстречу попался фельдшер.

— Ну как она, доктор, серьезно?

Фельдшер опустил голову и снял очки.

— Три глубоких ножевых раны, — как бы оправдываясь, тихо сказал он и вздохнул.

Сергею стало зябко. Осторожно ступая, словно он мог этим помочь раненой, вошел в санитарную палатку. При скудном свете керосинового фонаря лицо. Джамги было таким бледным, что почти сливалось с бинтами, перепоясывающими грудь. Под глазами легли черные тени, щеки ввалились, выделив скулы и придав чертам юного лица заостренность. Только волосы, черные как смоль, остались такими же.

Джамга открыла глаза. Взгляд ее бессмысленно скользнул по сторонам и остановился на летчике.

— Сирей, — губами прошептала она. Лицо дрогнуло, по щеке медленно скатилась слеза.

Голубев молча опустился перед ней на колени. Во рту сразу пересохло. Он понял, скорее, почувствовал, что вот сейчас потеряет ее. Совершенно новое, неизведанное прежде ощущение охватило его. И уже никого не стесняясь, он нежно взял ее руку, по-девичьи узкую, с длинными пальцами, и прижался к ней щекой. Самое страшное, когда видишь, что человек, ставший тебе таким дорогим, мучается, а ты — большой здоровый и сильный — ничем не можешь помочь ему. Чувство бессилия придавливает тебя, мешает дышать. Сергей рванул ворот гимнастерки и, встретившись с ее лихорадочным взглядом, опять виновато опустил голову. Что он может сделать для нее? Что он может сказать ей?..

Джамга медленно отняла у него руку и легонько провела по волнистым волосам Сергея. Он задрожал от первой ее ласки. А она, внезапно что-то вспомнив, судорожно приподнялась на локтях. Сжимая уголок подушки рукой, зашептала невнятно и отрывисто. В ее больших, теперь матовых, как сажа, глазах появилась мольба. Сергей наклонился и смог разобрать только два слова: «Ак-Байтал… Музкарабол…»